Мы подъехали к деревенскому клубу во втором часу ночи. И кино про Ассоль, и танцы давно закончились, румяные колхозные девушки сладко посапывали на мягких перинах, просматривая сны про красивую жизнь с городскими «прынцами», которые развезли их по «дворцам-хрущёвкам» на телегах с алыми парусами. Во дворе клуба стояли, устало покуривая, все наши ранее притопавшие ребята, и Валерка, любовно поглаживающий белого коня. Расчувствовавшийся коняга шлёпал Белого цыгана по щеке большим языком, иногда, для разнообразия, покусывая временного хозяина за ухо.

Ровно в два часа ночи мы начали движение по деревне: если приехали, то изучить населённый пункт надо было обязательно. Телегу мы оставили во дворе клуба, предварительно не забыв выпрячь лошадку. Там же окончательно застыла достигшая последнего причала «инвалидка». Только Валерка не бросил боевого друга: он вышагивал с белым коником впереди отряда. Мы беспорядочной толпой устало тянулись за этой парой…

Пройдя Жабино (не такая и большая деревня оказалась), мы вышли на грязный просёлок. Справедливо решив, что все дороги ведут во Фьюнатово, поплелись по ночному просёлку. Изрядно поплутав, под утро всё-таки нашли родную деревню, где нас с радостью встретила тёплая жилуха – клуб.

Утро понедельника началось с разборок. Сразу несколько озабоченных колхозников суетливо прохаживались по двору, ожидая от нас вразумительных объяснений. Возчик молока не нашёл ни телеги, ни лошади, только пустые бидоны сиротливо валялись в траве. Хозяин «инвалидки», которому именно сейчас «приспичило» её чинить, размахивая руками, что-то доказывал председателю колхоза, мрачно курящему беломорину. Мрачный настрой председателя объяснялся просто: всё утро он безуспешно искал своего белого коня, которого Белый цыган Валерка от большой любви ещё ночью отпустил на волю. Конь радостно смылся в неизвестном направлении. Валерка объяснил своё причудливое решение личной просьбой самого коня, которому Валерка не смог отказать…

Вот такой и запомнилась наша первая курсантская «военно-морская» практика в деревушке Фьюнатово, латифундии, затерявшейся среди болот и лесов Гатчинского района Ленинградской области.

Пролетел мокрый картофельный сентябрь во Фьюнатово. Грязные, но окрепшие и сплочённые, мы вернулись в «Систему». Кстати, ВВМУРЭ имени А.С. Попова (изобретатель радио, если кто не знает по недо-образованности) шутливо переводилось курсантами как Высшее вокально-музыкальное училище работников эстрады имени Алега Попова (имелся в виду знаменитый цирковой клоун Олег Попов).

Где должен быть командир во время перехода роты по маршруту куда-то, очевидно – по делу? Впереди, на лихом коне!.. Коня, однако, нет, да и шаг не особо строевой…

После хорошей бани начались учебные занятия, наряды, дежурства, работы, редкие увольнения… в общем, служба.

Из всех видов нарядов самое двоякое впечатление представлял наряд на камбуз. Худшим был тот, когда несколько курсантов отмывали посуду после принятия пищи всем училищем. И так целый день. После каждого приёма пищи. То есть четыре раза в сутки. Кроме того, надо было помочь официанткам сначала накрыть столы, а потом – убрать… А курсантов-то в училище более трёх тысяч! Да ещё матросская рота обслуги. Да оркестранты… В общем, грусть – тоска…

Мытьё посуды заключалось в следующем: допустим, я – курсант–посудомойка, стою перед огромной металлической мойкой, где грудами навалены тарелки, вилки, ложки, половники, и, наконец, самое чудовищное – грязные бачки. Особенно ужасны они после обеда с пшённой кашей, называемой «кисляком». Каша готовилась на воде и, чуть остыв, застывала мгновенно. От неё – от тёпленькой – ещё можно было оторвать ложкой кусочек невкуснятины, но если каша застывала, то она превращалась в скользкое… дерьмо! Поэтому, когда нам приносили бачки к мойкам, то чаще всего каша даже тронута не была. Всё это пшённое дерьмо вываливалось в огромные ёмкости, очевидно, для гусей, кур и охранных собак на даче у начпрода . Гуси-то объедались, а мы потуже затягивали пояса, и, если появлялись деньги, то шли в буфет, где в особой цене были халва и горячая яичница – глазунья…

Но я отвлёкся – посуда-то ещё не мыта! Включаю краны с горячей и холодной водой; они соединяются старым резиновым шлангом в один слоновий хобот. Их этого хобота хлещет вода нужной температуры. Справа в алюминиевой миске – сухая горчица для лучшего отхода грязи и остатков пищи: Ferry тогда и в помине не было. Ко всему этому полагались тряпка, щётка со стёртой щетиной и обрывок мочалки. Начали! Берём, мочим, трём… берём, мочим, трём… и так до тех пор, пока не будет ощущаться жир. Весь этот процесс длился несколько часов, особенно долго после обеда.

Теперь про хороший наряд. Время от времени, всегда только в ночь, на камбуз выделялся целый взвод, т.е. класс. Для чистки картошки всему училищу. С точки зрения курсанта–первокурсника, это прекрасное времечко. И не только первокурсника, поскольку этот вид камбузного наряда сопровождал нас аж три курса… и даже на четвёртом, но реже.

Ночная чистка картохи. Александр Дубовицкий, Сергей Власенко, Георгий Чесноков, Андрей Головин, Игорь Филиппов

Давайте представим, что сегодня – вечер, и именно наш взвод назначен чистить картошку. Топаем разболтанным строем на камбуз. Образовавшийся ещё во Фьюнатово, наш взводный ВИА несёт гитары. Гитаристы: Юрка Быстриков и два Валерки – Назаренко и Валов. Ещё один Валерка – Шелевахо – если соберётся сыграть и спеть свои цыганские песни про коня и волю, то берёт гитару у штатных ВИА-истов. А для какой такой необходимости они волокут на камбуз инструменты, скажу позднее. У них – наших музыкантов – даже язык – особый жаргон-сленг, заимствованный из блатных песен. Себя они называют «лабухами, лабающими» на музыкальных инструментах. Иногда в наш взводный ВИА включается и ударник, Алик Пастернак, сотрясающе барабанящий на разнообразной камбузно-посудной аппаратуре.

Вот притопали. В огромных кафельных и гулких отсеках камбуза пустовато, только у стены виднеются автоматические картофелечистки, прикреплённые к полу. В углу высятся египетской пирамидой ящики с картошкой, может быть, из нашего дорогого Фьюнатово, память о котором пока ещё свежа. Если в эту ночь автоматика работает, то мы только вырезаем оставшиеся глазки из картофелин, но обычно картофелечистки стоят на приколе, поэтому приходится брать в руки ножи и – вперёд! Иногда до трёх или четырёх часов ночи. Привычно делимся на три группы: рабочие, «лабухи» и добытчики. Рабочие – это трудяги-парни, способные только удерживать нож для чистки картохи, их большинство, «лабухи» организуют развлекательную музыку, бренча на гитарах и слаженно завывая популярные песни тех времён, чтобы чистящим веселее работалось, а вот добытчики – это самые уважаемые люди: они шарят по всем углам камбуза в поисках еды, слёзно выпрашивают у дежурного по камбузу, глядя на него голодными глазами, а потом готовят деликатесы на больших плитах. Для всех. И иногда удача так поворачивается к ним нужной стороной, что мы – после чистки картошки – досыта наедаемся жареным мясом и той же самой картохой из Фьюнатово, но уже в жареном виде. Среди добытчиков еды наибольшими способностями отличались Андрюха Головин и Баграт Юрханьян. И если они с нами, то можно считать, что бессонная ночь не пройдёт даром!