— Сиволоб! Староста! И полицай с ним! Не иначе, проследили тебя, Петрович! Теперь и мне конец!..

— Владик — на чердак! Живо! Замри там! — приказал Тимофей Петрович. — А ты, Юрась, пойди в горницу, посиди…

— А тебя куда? — тетя Саня проворно откинула крышку подпола.

— Не надо, Александра Ниловна, — сказал Тимофей Петрович. — Меня не тронут. Да, может, они и не к вам…

— Как не тронут? Партийцев всех забирают! Так и есть, сюда повернули!

— Ну и ладно. — Он придвинул к себе не допитую Юрасем кружку молока.

Тимофей Петрович казался спокойным, но тетя Саня заметила, как дрожит в его длинных сильных пальцах горбушка хлеба.

Распахнув дверь, староста без стука вошел в дом и остановился на пороге. За спиной его маячила голова полицая.

— Здравствуйте, люди добрые! — приветствовала их Александра Ниловна. — Может, молочка желаете парного?

— Здравствуйте и вам! — не глядя на нее, буркнул Сиволоб. — С молочком обожди! — он шагнул к Тимофею Петровичу, который продолжал сидеть, прихлебывая молоко. — Кто таков? Документы!

— Без документов знаю, что краснопузый! — злобно сказал полицай. — Марченко это. Лесник! Известный коммунист! — Полицай снял с плеча охотничий карабин.

Тимофей Петрович вспомнил: этого парня из соседней деревни он задержал зимой за кражу леса, и вора осудили на два года тюрьмы.

— Собирайся! — приказал староста. — Пойдешь снами. И ты, старуха, собирайся. Мы тебе категорично объясним, как скрывать коммунистов!

Тимофей Петрович встал и сунул руку в карман пиджака.

— Руки вверх! — заорал полицай, наставляя карабин.

Тимофей Петрович поднял руки и сказал покорно:

— Зря, Панове, испугались. Хотел документы свои показать. Чтобы ясно все было, значит…

— Каки таки документы? Где твои документы?

— В пиджаке…

— Скидывай пиджак и отходи в угол! — приказал староста.

Стоя под прицелом полицая в углу, Тимофей Петрович наблюдал, как Сиволоб шарит по карманам его пиджака.

— В левом, пан староста, — сказал он, — документы в левом кармане.

— Молчать! — угрожающе крикнул полицай и сдвинул на затылок засаленную фуражку.

Сиволоб нацепил на тонкий хрящеватый нос очки и положил бумаги на стол. Читал он долго, старательно, и бледные кривые губы его при этом все время шевелились. Наконец он прочел последнюю строчку, обнюхал печати, подписи и уставился на Тимофея Петровича так, точно перед ним был не человек, а призрак.

— Отпускай руки, пан Марченко, — выдохнул он наконец. — А ты, Гармаш, убери свою оружию. Не подлежит пан лесник задержанию…

— То есть как не подлежит? — возмущенный полицай недоверчиво посмотрел на старосту.

— Не подлежит, и все! — сказал Сиволоб. — Есть у него надлежащие документы… Немецкому командованию лучше знать, кого задерживать, кого нет…

— Да коммунист же он, знаю, что коммунист! — стоял на своем полицай.

Староста ехидно усмехнулся:

— Молод ты еще, парень. Коммунисты — они тоже разные бывают. Может, он в партию по специальному заданию пролез! Понял? Не нашего ума это дело. А только господа немцы разрешили ему проживать на старом месте. Полное, значит, доверие оказано ему от новых властей.

Теперь и полицай вытаращил глаза на Тимофея Петровича. А Тимофей Петрович подошел к столу, сел на лавку и стал прихлебывать молоко.

Если Сиволоб и полицай смотрели сейчас на лесника как на чудо из чудес, то тетя Саня смотрела на него с нескрываемым гневом. Она не верила своим ушам: предатели, которые при слове "коммунист" впадают в бешенство, не трогают почему-то старого большевика Марченко. Ясное дело, Марченко переметнулся к фашистам, отрекся от партии, от советской власти. Значит, не зря наши посадили его в тюрьму! Видно, было за что! Да и кто его знает… Всего год, как появился здесь…

— В случае чего, прошу до меня, пан Марченко, — сказал Сиволоб. — Хорошему человеку мы завсегда пойдем навстречу…

— Спасибо на добром слове, пан староста, — отвечал Тимофей Петрович. — Может, завтра и загляну к вам — узнать, что к чему…

На прощанье Сиволоб и полицай долго трясли руку Тимофею Петровичу. Уходя, староста взглянул на хозяйку и недобро усмехнулся:

— На этот раз выскользнула из петли! Ну ничего, за мной не пропадет… — И, толкнув плечом дверь, Сиволоб вышел из дома. Полицай последовал за ним.

Александра Ниловна молча убрала со стола кружки, недопитую крынку молока и размашисто вытерла тряпкой стол.

Из горницы показался Юрась. Лицо его было бледно, в глазах застыл ужас.

— Теперь можно и Владика позвать, — сказал Тимофей Петрович, не глядя на Юрася.

— Успеете, пан Марченко! — отрезала тетя Саня. — Успеете… Сначала хочу послушать, как это понимать?

— Что понимать?

— Дураком не прикидывайся. Дурака от подлеца я завсегда отличу С закрытыми глазами! Ответь мне, что за бумаги у тебя от немцев? За какие заслуги тебе такое доверие? Другим партийцам — петля да пуля, а тебе — почет и уважение. И хочу я знать, за что тебя советская власть в тюрьму посадила?

— Много вопросов задаете, Александра Ниловна. А ответ на все ваши вопросы будет короткий… Уж не знаю, понравится ли…

— Давай, давай, говори…

— Мой ответ таков: жить всякий человек хочет… Умный человек и при немцах уцелеет… фашисты тоже люди…

Тимофей Петрович говорил сбивчиво, отводя глаза от горящего взгляда тети Сани.

— Так, значит… — на лице ее выступили красные пятна. — Умный человек, говоришь, и при немцах уцелеет? Так вот я тебе при сыне твоем скажу: подлец ты, и нет тебе другого названия! Жаль, не успела тебя советская власть угнать куда следует… И чего ты расселся здесь? Ступай!

В гневе Александра Ниловна не слыхала, как кто-то вошел на крылечко и трижды отрывисто постучал в дверь.

— Я открою, — поспешно сказал Тимофей Петрович. Он хотел прервать этот тягостный разговор. Александра Ниловна продолжала сидеть, словно у нее не было сил подняться.

— Здравствуйте, Катюша, — донесся возглас Тимофея Петровича.

"Катенька пришла, — подумала с облегчением тетя Саня. — Сейчас же все ей расскажу, чтобы знала, с кем имеет дело!"

— Это вы?! Ой, боже ж мой! Если немцы увидят вас!..

Теперь Юрась тоже узнал голос Катерины Васильевны. Племянница Александры Ниловны работала в сельском клубе.

— Немцы знают, что я здесь, не волнуйтесь. — Тимофей Петрович говорил спокойно, точно речь шла о самых обычных вещах. — Я решил остаться у немцев. Вы не скажете мне, какая завтра будет погода?

"Ишь подлец, на погоду разговор отводит! — вознегодовала тетя Саня. — Сейчас Катенька покажет ему погоду!"

К ее удивлению, Катя, ни о чем не спрашивая больше Тимофея Петровича, с какой-то удивительной степенностью, отчетливо выговаривая каждое слово, ответила:

— Вы спрашиваете, какая завтра будет погода? Это как бог даст. Сегодня поживем — завтра увидим.

Совсем не такого ответа ожидала Александра Ниловна.

— Катерина, иди сюда! — крикнула она сердито.

— Иду! Здравствуйте, тетя Саня. — Она вошла стремительно, глаза ее сияли. — Забежала узнать, как вы живете, что нового, и вдруг — товарищ Марченко здесь!

— Где ты увидела товарища Марченко? — перебила тетя Саня. — Это пан Марченко! А уж коли товарищ, то не тебе, а немцам! И вот что я вам скажу, пан Марченко: мне в хате сидеть недосуг. У меня свои дела, у тебя — свои… Так что вот тебе бог, а вот — порог! Забирай ребят и ступай. — Она взглянула на Юрася. — Смотри, что с сыном-то делается! Лица на нем нет…

— Александра Ниловна, — смиренно заговорил Тимофей Петрович. — Просьба у меня к вам… Мы с Юра-сем сейчас пойдем домой… А вот Владика днем я не могу взять с собой… Нельзя, чтобы о нем узнали… Мать — еврейка, отец — полковник Красной Армии, коммунист. Если новые власти о нем узнают, погибнет мальчишка…