— Пойдем в дом, — приветливо сказал Тимофей Петрович.

— Не время, голубь, гостевать мне, — отвечал старик. — Перевяжу обувку да и пойду дальше. Мне еще до Кручины надо.

Он отошел в сторону, прислонился к дереву и стал переобуваться. Теперь до Юрася долетали только отдельные слова нищего:

— Грета велела предупредить… проверяют… из себя он, значит, такой…

Старик переобулся, перекинул за спину суму. По жестам отца Юрась догадался: Тимофей Петрович показывал путь к почтальону Кручине.

С вечера в небе клубились черной пеной лохматые тучи, и в этой пене тонули раскаленные июльские звезды.

Юрась и Владик лежали в шалаше. Юрась все еще не мог поверить в измену отца. Как это могло случиться? Ведь только в сказках бывают злобные оборотни. Нет, оказывается, они и в самом деле существуют на земле. Как же можно жить рядом с оборотнем?! Бежать! Надо бежать! Но куда? С кем поделиться горем? У кого спросить совета?

— Надо накопить сухарей, — сказал он вдруг.

Владик понял, что задумал Юрась. Они уже не раз обсуждали, как им пробраться к фронту.

— Можно и без сухарей, — отозвался Владик. — Будем по дороге просить… Где что дадут… Конечно, просить стыдно…

— Лучше просить у чужих, лучше с голоду умереть, чем… — Юрась не договорил, но Владику и без слов было ясно, что он хотел сказать.

Грохнул тяжелым разрывом гром и покатился прочь, замерев где-то далеко за деревней.

Тяжелые капли ударяли по листьям деревьев редко, раздельно, точно дождь никак не мог решить: пролиться ему здесь или хлынуть где-нибудь в другом месте.

Под этот однообразный перестук капель мальчики уснули. Они не слышали, как взрывались громом тучи, не видели огненных стрел в небе, не слышали тревожного шума старого леса…

Юрась проснулся среди ночи от наступившей тишины. Гроза кончилась. Он видел из шалаша высвеченные луной стволы деревьев.

Осторожный, неясный звук нарушил тишину. Послышался хруст валежника. Это было странно: кто может ходить по лесу ночью?

Юрась тихонько толкнул Владика. Тот что-то промычал и повернулся на другой бок. Юрась снова прислушался. Звук затих, потом опять послышался хруст. Юрась с силой дернул Владика за руку.

— Проснись! — задышал он ему в ухо. — Проснись! Какой-то зверь ходит!..

Он схватил топорик, выполз из шалаша и, не подымаясь, огляделся. Проснувшийся Владик растянулся рядом.

Хруст валежника прекратился.

— Ушел обратно… в лес, — прошептал Владик.

— Н-е-е… Стоит на месте… принюхивается… Зверь человека издали чует…

— Смотри! Смотри!

По траве двигалась великанская тень человека. Тень плыла по земле, ломаясь о стволы деревьев. Но шагов не было слышно.

— Идет к нашему дому… — прошептал Юрась.

— Кто это?

— Не знаю… из леса вышел…

Тень исчезла. Сжимая топорик, Юрась прополз немного, спрятался за ствол сосны н, поднявшись на ноги, увидел: по тропинке медленно шел человек.

Юрась не заметил, как рядом с ним оказался Владик. Легкое облачко затянуло луну, человек стал почти невидимым.

— Давай к дому, через луг! Напрямик!

Владик полз за Юрасем, уговаривая себя, что ничего страшного нет. Ведь по тропинке шел не зверь, а самый обыкновенный человек. Кто-нибудь заблудился в лесу, вот и все! Чего же бояться? Но все-таки было страшно.

Они подкрались к дому раньше неизвестного человека и замерли под окном. Окно было раскрыто, должно быть, Тимофей Петрович распахнул его после грозы. Легкая занавеска чуть шевелилась.

Мальчики услышали, как человек поднялся на крыльцо и тихо постучал в дверь.

— Кто там? — По тому, как быстро Тимофей Петрович откликнулся на этот едва слышный стук, было ясно — он не спал.

— Открой, товарищ… свои…

— Товарищем называет! — прошептал Юрась, сжимая руку Владика.

— Кто "свои"? — Тимофей Петрович чиркнул спичку и зажег лампу.

Теперь мальчики могли не только слышать, но и видеть все, что происходило в комнате: занавеска не доходила до подоконника, и внизу, во всю ширину окна, тянулся узкий просвет.

— Открой, товарищ! — голос незнакомца звучал тихо, но настойчиво.

— Сейчас…

Тимофей Петрович не спеша натянул сапоги, взял стоявшую у кровати дубинку и вышел в сени. Стукнула щеколда, скрипнула дверь, и в комнату вошел незнакомец.

Это был рослый, широкоплечий человек. Рваная одежда командира Красной Армии без слов говорила о долгих днях скитаний по лесу. На петлицах выгоревшей гимнастерки были видны следы трех кубиков. Нестриженую голову прикрывала грязная пилотка со звездочкой.

— Спасибо за приют, браток… — прерывисто заговорил командир. — Сколько недель пробирался… одни ягоды да грибы сырые… нету сил больше…

— Садись, накормлю, — сказал Тимофей Петрович.

Ни о чем не спрашивая, он положил на стол караваи хлеба и кусок сала.

Командир с жадностью набросился на еду. Тимофей Петрович молча смотрел на него. Продолжая жевать, пришелец говорил:

— Повезло, что наткнулся на твой дом, товарищ. Луна вышла, я его и заметил. Вот счастье, что луна вышла, ей-богу!

Тимофей Петрович продолжал молчать.

— А мне еще идти да идти…

— Куда тебе идти? — заговорил наконец Тимофей Петрович.

— Как куда? К партизанам, конечно! Я же политрук полка! До последнего вздоха буду драться с проклятыми фашистами!

— Владька! Мы с ним уйдем! — Юрась дрожал от волнения. Теперь ясно, что делать. Они ни на шаг не отстанут от этого человека.

А политрук, не переставая есть, все говорил:

— Я, товарищ, кадровый военный, политработник нашей славной Красной Армии. Видишь этот шрам, товарищ? — он показал на свой подбородок.

— Вижу, — голос Тимофея Петровича был вялый, спокойный, точно он вел какой-то давно надоевший ему разговор.

— Это под Халхин-Голом! Когда самураев громили! Мне товарищ Буденный лично орден вручал…

— Герой! — шепнул Владик.

Политрук кончил есть.

— Теперь бы закурить, товарищ, — мечтательно сказал он. — Веришь ли, товарищ, последний раз листья курил неделю назад. А потом уж и листья не мог курить — спички кончились…

— Кури, — равнодушно проговорил Тимофей Петрович, протягивая пачку немецких сигарет.

— Фашистские! — сказал с презрением политрук. — Ничего, не падай духом, скоро свои закурим, "Беломор"! — Он сделал глубокую затяжку и пустил дым сразу через рот и ноздри. Притаившиеся у окна мальчики почувствовали запах табака.

— Я, товарищ, сразу понял, что ты настоящий патриот, — продолжал политрук. — Схорони меня на пару дней, передохну малость от всех передряг. Я к тебе с полным доверием. Вот и это, прошу тебя, спрячь… — Он вытащил из кармана орден Красного Знамени и положил его на стол.

— Помоги мне, браток, с партизанами связаться… Своих-то потерял. Отбился от части. Думал, что в живых не останусь. Ей-богу! Ну, теперь-то все в порядке! Теперь я свое место в борьбе с ненавистным фашизмом найду. Я ведь в случае чего и партизанский отряд могу возглавить. Как боевой командир! Свяжи меня, товарищ, с кем-нибудь из местных коммунистов…

— Обязательно свяжу, — сказал Тимофей Петрович. — Уважу твою просьбу.

Юрась готов был закричать от радости! Нет, видно, отец не окончательно потерял совесть. Он поможет командиру Красной Армии, спасет его от фашистов, спасет, рискуя собственной жизнью, ведь за укрытие коммуниста у фашистов одно наказание — виселица.

Юрась взглянул на Владика и при свете луны увидел, как засияли глаза друга.

— До последнего буду мстить гадам-немцам! — громко сказал политрук. — Скорее бы к партизанам! Когда же ты меня свяжешь, товарищ?

— Когда свяжу? А чего откладывать? Такое дело откладывать нельзя. Сейчас и свяжу!

А дальше случилось такое, о чем мальчики потом не могли вспомнить без ужаса. Молниеносным ударом Тимофей Петрович свалил политрука на пол. Не давая ему прийти в себя, Тимофей Петрович продолжал его бить.