«Ну, что там у тебя? Опять весна?…» Ну, что там у тебя? Опять весна? Опять сирень и томное броженье Души, её тоска подтверждена Свеченьем окон: их предназначенье — Светить всю ночь, как светится маяк Под Севастополем, где стаксельная шхуна, Плывущая по морю кое-как, Спасается от гибели. Лагуна Твоей квартиры создана судьбой, Судьба твоя обыденно-печальна, Но всё-таки, мой ангел, Бог с тобой, И всё, что было, так необычайно, Так удивительно. Вся прожитая жизнь Полна событий, странных и обычных. Прекрасно всё, ты заново родись, Живи у моря в свете фантастичных Июльских звёзд. Обыденный прибой, Цикад звучанье, клёкот томных чаек… И всё-таки, мой ангел, Бог с тобой И этот сонный мир с индийским чаем… «И ночь твоя уже не ночь…» И ночь твоя уже не ночь: В сплошном тумане сновидений Ты никому не нужный гений, Ты гений, убежавший прочь Из лабиринта этих стен, Из однокомнатной квартиры, Из дома, города и мира, Из преклонения колен Перед бесстыдным божеством, Живущим где-то по соседству. Проходит по задворкам детства И возвращается в твой дом Твоя обычная тоска И дрожь болезненная пальцев. Бредут по улице скитальцы, И ищет смыслы «Гугл Хром». А смыслов, как обычно, нет, Остался лишь в воспоминаньях Последней встречи миг прощальный И неуслышанный ответ… «И в эти дни – жара и полный фарш…» И в эти дни – жара и полный фарш: Гипертония, вызов на работу. И это так обычно для кого-то, И этот кто-то – я. Желанен дождь, Как для данайцев – проститутки Трои. Но что-то тут летает над тобою, А что это – не сразу и поймёшь. Под вечер только пение цикад, Стихает шум привычных комбатантов, Все ходят тихо, словно на пуантах, О чём-то очень важном говорят. К примеру, что закончилась вода На время или, может, навсегда, Но это так… Лишь Гефсиманский сад Цветёт-цветёт, стремясь плодоносить Всё то, что так желанно для народа: Котлеты, сплетни, дождевую воду, Оранжевый платок, приятный вид Из окон на прозрачный перекрёсток. Так день проходит. Ты опять подросток, И ночью мир с тобою говорит… «Гуденье пчёл в предчувствии плодов…» Гуденье пчёл в предчувствии плодов, Ночного сада томное кипенье, Как будто корабельных парусов В преддверьи бури светопреставленье. Есть сад, есть дом, есть полночь и покой. Деревья, ощутив порывы ветра, Качаются над грешной головой, Прощая всё и разгоняя лето. И кажется, предчувствие грозы Важней грозы. Остановись, мгновенье! Гуденье пчёл и трепет стрекозы, И несколько минут – без сожаленья. «Я закурю. Закончится война…»
Я закурю. Закончится война, По улицам пройдут войска, и ночью Всё так же будет виден из окна Весь этот мир усталый и порочный. Соседский заиграет патефон Какую-то мелодию из детства. И всё пройдёт, как марево, как сон, Без ощутимых смыслов и последствий. Я закурю. Бессонный интернет В компьютере запомнит всё, что нужно, И всё, что нужно, он сведёт на нет, Оставив только то, что равнодушно Признает верным. Кончится война. Закончатся слова и недомолвки, Но, как обычно, виден из окна Ночной туман. Пустынной остановкой Ночной троллейбус брезгует. Звенят Под напряженьем голые троллеи, А небо завершает звездопад, Погасших звёзд ни капли не жалея. Я закурю. В пред восхищенье сна Я закурю, усталый и голодный. Ну что ещё? Закончилась война. И город спит всемирно, всенародно. «И окно в этот мир на границе судьбы и безвестия…» И окно в этот мир на границе судьбы и безвестия Занавешено тонкой прозрачной дневной занавеской души, И автобусы медленно движутся прочь из безвестной глуши, Ну а мы остаёмся дышать, говорить, лицедействовать. Лицедействует город в своей театральной извечности, В лицедействе кофейных бесед зарождается день. Этой новой весны отражённая в зеркале тень Остаётся штрихом моей выстраданной человечности. И, оставив портфель у двери, обожжёнными крыльями Ты взмахнёшь, превратившись в небесный бесстыдный полёт. Город смотрится в небо, живёт и чего-нибудь ждёт, Ну а ты пролетаешь, и ангельскими эскадрильями Заполняется день, город машет раскрытыми окнами, Повинуясь желанью лететь в исключительный мир… Только души в тиши растворённых в пространстве квартир Остаются дышать кислородом дождя одинокого. Эти крылья раскинутся в небе пространства безвестного, Это небо останется жить в пелене облаков. Этот тонкий рисунок значительней тысячи слов, Этот день продолжает дышать, говорить, лицедействовать… «В моих безумных сутках сто часов…» В моих безумных сутках сто часов. Сто демонов стоят за каждым часом И смотрят на меня и безучастно Губами шевелят. А в сотне слов, В пыли, и в чьих-то странных политесах, И в трепете вечерних занавесок, И в скрипе переполненных шкафов Я нахожу мгновенья прежних дней, Которые в пространстве сточасовом Меня зовут к моим первоосновам: Дела, давно забытые, людей, Людей, давно забытых и умерших, Каких-то никому не нужных женщин И корабли на берегах морей. В моих безумных сутках корабли Плывут и оставляют всякий мусор На глади сочинений безыскусных. А демоны мне шепчут: удали Все глупости, все городские мысли. Есть сто часов для сочиненья истин В предвосхищенье берега земли Пустого острова. Есть только сто часов. Есть только миг в пространстве сточасовом. Ты соберись: порой одно лишь слово Важнее, чем сто тысяч тормозов, Которые, возможно, не спасут. А демоны опять чего-то ждут, Безмолвствуя под тиканье часов. |
