– Хорошо бы посмотреть на него, – заинтересованно сказал доктор Гринберг.

– Добрый вечер! Простите, давно так не спала, – входя в гостиную, улыбаясь сказала разрумянившаяся ото сна Софья.

– Соня, дорогая, я только что рассказала отцу о твоей просьбе. Не могла бы ты показать этот предмет и определить условия хранения?

– Да, конечно! Один момент. – Девушка поспешила вернуться в комнату, в которой отдыхала. – Вот! – сказала она, положив на стол перед отцом Анны золотую брошь в виде монограммы – заглавной буквы «А» на голубой Андреевской ленте.

– О, какая красота! – воскликнул доктор Гринберг. – Впервые вижу такое чудо! Не доводилось раньше, м-да… Да тут одних бриллиантов на целое состояние!

– Да, это всё, что у меня осталось, – тихо ответила Софья.

– Соня, дорогая, я сделаю всё возможное, чтобы сохранить, сберечь эту ценность, будь уверена! – убедительно сказал Шимон Моисеевич, положив свою сухую и горячую ладонь на руку девушки. – Завтра же я сделаю кое-что для этого.

Пройдут годы, десятилетия, мир изменится до неузнаваемости, но семейная реликвия будет сохранена.

Благодаря порядочности дантиста Шимона Гринберга ценная вещь – шифр императрицы Александры Фёдоровны – будет возвращена в семью наследницы фрейлины.

Так завершилась ещё одна маленькая история из большой истории семьи.

Как интересно устроен мир! Вот живёт человек, старается, много работает, приобретает для себя какие-то украшения, вещи, которые, как ни крути, останутся после него и, возможно, окажутся никому не нужными. Хорошо, когда любящие родственники бережно относятся к этим предметам. Сколько интересного могут поведать эти колечки и серёжки, броши, костюмы и платья об ушедшем человеке и о целой эпохе!

Разбирая старые вещи в бабушкином сундуке, Мила наткнулась на небольшой свёрток из куска материи, в котором аккуратно были сложены метрики-документы, свидетельствующие о дате и месте рождения деда и бабушки, царские бумажные банкноты и займы, вырезка из газеты «Новая жизнь», датированная 1917 годом, пятым ноября по старому стилю, и иллюстрация из художественно-литературного журнала с карикатурой. В статье под карикатурой, названной смело «Г-жа революция», рассказывалось о том, что деловые круги всё ещё не осознали необратимость свершившейся трагедии и не поверили в прочность победы большевиков в Петрограде и Москве. Автор сообщал привычную информацию о работе биржи, обнадёживая, что биржа не чувствует опасности и продолжает работать в штатном режиме. В другой вырезке из петроградской газеты «Раннее утро» сообщалось о стратегическом распоряжении новой власти: «Советом народных комиссаров принят декрет об отмене права частной собственности на городские недвижимости… В случае противодействия бывшего владельца недвижимости проведению этого декрета он лишается права на квартиру».

Неизвестно, зачем хранились бабушкой именно эти газетные заметки среди документов. Наверное, они что-то для неё значили.

Сложив всё аккуратно как было, Мила продолжила рассматривать бабушкино добро. На самом дне сундука, изрядно пересыпанное табаком и дустом[2], лежало шерстяное платье тёмно-коричневого цвета.

– А вот и платьице твоё любимое, – сказала Мила, словно рядом с ней находилась бабушка. – Давай-ка посмотрим, не доедает ли его моль-обжорка? – шутливо сказала девушка полушёпотом. – Какая красота! Такая талия у тебя была узенькая, у меня вот не такая, наверное, – продолжая рассматривать платье, рассуждала Мила. – Интересно, оно мне в пору или нет? Надо примерить.

Девушка положила платье на рядом стоявшую кровать и ласково расправила рукава и воротник.

– Ой, что это? – воскликнула она, уколовшись обо что-то во шве рукава. Внимательно осмотрев и ощупав плотный шов, на котором крепилось семь маленьких и круглых чёрных пуговиц, девушка обнаружила нечто похожее на толстую иглу внутри него.

– Надо же, иголку портной забыл вынуть… А может быть, это защита какая от зла и вредоносного колдовства? – улыбаясь своей догадке, прошептала она. – А если я аккуратненько надрежу вот тут и выну эту иголку? – подумала девушка и сама одобрила своё предложение.

Взяв лезвие, она сделала маленький надрез и тонким крючком для кружев постаралась достать свою находку. Ничего не получалось, крючок соскальзывал, а дырочка становилась шире. Надрезав ткань ещё немного, девушка увидела то, что столько времени было спрятано в шве этого платья, – тонкую золотую брошь с прозрачным камушком посредине. Достав находку, Мила была и счастлива, и взволнована одновременно.

– Вот так сюрприз! Вот так бабушка! Ну и ну! Это что же, портной припрятал или сама ты так сумела сделать? – продолжала разговаривать с невидимой бабушкой удивлённая находкой девушка.

Тем временем возле дома послышались голоса родителей, и Мила вышла к ним навстречу.

– Мам, пап, смотрите, что я нашла в бабушкином сундуке, – тихо сказала она.

– Дай-ка посмотреть! – попросил отец, включая свет в комнате.

– Смотри, это же золото, а вставка – бриллиант или что? – с любопытством спросила мать.

– Да, однозначно бриллиант, иначе мама не стала бы так прятать.

– Где же ты это нашла? – спросила мама Милу.

– В сундуке. Я решила примерить платье её шерстяное, ну, то, которое она только сама каждое лето на солнце на просушку вывешивала. Помнишь, она тебе не позволяла его наизнанку даже выворачивать, сама всё делала? Говорила, что его нужно бережно в руки брать, в нём вся её молодость и сила. Я всё смеялась этой её шутке. А оказывается, там вон что было!

– Да уж, мама и при жизни умела удивлять, и после не перестаёт, – задумчиво и с грустью сказал отец.

– Что же, дорогая, раз она тебе это показала, раз ты нашла это, пусть твоим и будет. Надо только знать, когда и с чем носить такое украшение. Наступит час, и, я уверен, ты сможешь показать эту вещицу свету. А пока не время! – сказал отец и, печально улыбнувшись, поцеловал девушку в лоб.

С того дня прошло более тридцати лет. Мила, собираясь на торжественный вечер в посольство одной капиталистической страны, на красивое вечернее платье прикрепила эту брошь и, посмотрев на своё отражение в зеркале, на мгновение боковым зрением увидела образ высокой и стройной женщины, чем-то похожей на себя.

P.S. На фото к рассказу та самая брошь.

Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Окончил НГТУ (Новосибирский государственный технический университет). Пятнадцать лет работал на авиационном заводе им. В. П. Чкалова инженером и руководителем, затем – директором Дома культуры и творчества им. В. П. Чкалова. В 1987 году Владимир Григорьевич стал директором Новосибирской филармонии, а в 2000-м перешёл в правительство Новосибирской области. Работал начальником управления культуры, заместителем министра культуры.

Пригласили меня как-то на телевидение. И не то чтобы давно не приглашали, бывало иногда и сейчас, в период уже скромной должности, но редко, раньше-то почаще светился, должности обязывали. Ну пригласили и пригласили. Типа, будет диспут, дискуссия даже под названием «Лихие девяностые». «Вы же директором филармонии служили, вот и расскажете, как выживала она в те годы, лихие девяностые». Я человек простой, никогда журналистам не отказываю, уважаю их труд, всегда на интервью готов, а тут – дискуссия, народу много будет, не я один. А в любой групповухе, как вы знаете, всегда хильнуть можно будет, если что не по мне пойдёт. К тому же место обозначили совсем не привычное для индивидуальных бесед – зрительный зал одного из драматических театров. Обговорили детали: во сколько, куда, кто примерно будет. Впереди ещё недели полторы. Даже сочинять начал в уме, чего я там наговорю про радости и огорчения филармонические. И как с большим мешком за зарплатой в очереди в банке стояли. Как долго купюры мелкие нам пересчитывали, как задерживали зарплату. Каца приходилось с собой в банк брать к главному, кто бабки свежеполученные распределял: для авторитета вдвоём ходили. Как восемь месяцев зарплату не платили, и мы из выручки хоть частично, но выдавали всем сотрудникам понемногу. Про гранату напомню, что Бичевская у меня оставила, а я её на стол поставил в кабинете – типа, будете приставать, почему выручку целиком на зарплату выдаю, а статью вторую не выплачиваю, так взорву поверяльщиков к чёртовой матери. И про то расскажу как в это же время в филармонии как грибы новые коллективы появлялись. Как деньги у спонсоров искали, гастролёров встречали на арендованных машинах – свои-то, как говорится, не фонтан. А сколько жуликов пережили, как деньги за предстоящие концерты в Москву приходилось заранее привозить, чтобы гарантия была! Да мало ли что. Всё и не расскажешь, тем паче дискуссия не предполагает долгих воспоминаний. Словом, готовился, фантазировал, моменты всякие интересные и смешные даже вспоминал. Аж самому интересно стало. Ё-моё, сколько пережито, сколько прожито!.. Подспудно в уме мыслишка ворочается: расскажу, как жили-выживали, глядишь, и уважения к филармонии прибавится, да и меня, грешного, добрым словом кто вспомнит. Мы, конечно, консерваториев не кончали, но тоже можем кое-чего наговорить интересного. Размечтался, стало быть. А что, мечтать не вредно.