— Тятька с маманькой просят передать свою благодарность, — ответил он, поднимая глаза на меня. — От смерти вы нас спасли. Вероничку особливо. Если бы вы супа куриного нам не передали, то померла б она наверняка. Этим супом мы ее и отпоили.
Вероника — младшая сестра Валентина, двух годиков от роду. Веселая малышка, на голову которой так не вовремя свалились такие испытания. Видел я ее раньше, по ранней зиме, когда парень, когда сам еще был в силах, а проблема с продовольствием еще не встала так остро, со смехом катал ее на санках.
— Чего же сами не пришли? — не нашелся я что ответить.
— Они еще болеют. Только я смог встать. А как встал, так тятька меня к вам погнал. Да я и сам хотел, если честно. Сказать вам хотел…. Спасибо вам большое, Василий Иванович, пусть вас Бог благословит, — и Валентин снова сломался пополам. — Пускай вам Боженька помогает вам во всех ваших добрых делах.
И сказав это, парень пошел прочь с глубоким чувством исполненного долга. За моей спиной вдруг подал голос Данил:
— Эй, пацан!
Валентин обернулся:
— Чего, дядь?
— Жрать-то хочешь?
Он, молча, развел руками — ответа не требовалось.
— Есть для тебя работа на сегодня. Тяжелая и грязная. За жратву. Согласен?
— Да, дядь. Согласен. А что делать надо? — с готовностью откликнулся пацан и уставился на Данила глазами полными благодарности.
— Уголь с телеги раскидать. Справишься?
— Да, дядь, справлюсь. Я сильный.
— Ну, тогда присядь пока здесь. А как телега придет, так бери лопату, ведро и стаскивай уголь в тот короб. Все понял?
— Да, дядь, понял. Спасибо.
И Валентин уселся на лавочку, что стояла вкопанной рядом с воротами. Уже в доме, Данил, не дожидаясь удивленных вопросов, односложно пояснил:
— Обед свой ему отдам.
Видимо и у этого прожженного носоворота дрогнула душа, раз он решил подкормить мальчишку. Лизка, на такое заявление, взяла со стола деревянную ложку и со всего маху, шлепнула ему по лбу:
— Еще чего! Что б и не думал отказываться! Я ему гречки по-быстрому сварю.
Через два часа к воротам подъехала телега, груженная бурым углем. Валентин, как и договаривались, схватил ведро, лопату и, отстранив, спрыгнувшего с возницы, удивленного Петра, принялся за работу. Рьяно замахал лопатой. Но, все-таки сил у паренька было маловато. Вскоре он выдохся и так весело начавшаяся работа, замедлилась. Тот объем, что один взрослый человек мог сделать за двадцать-тридцать минут неспешного труда, Валентин осилил только через пять часов. Лизка, не став дожидаться полной разгрузки, решила подкормить паренька. Принесла ему миску с дымящейся кашей и, вложив ее в дрожащие руки и сунув в не сгибающиеся пальцы ложку, приказала есть. Валентин, прежде чем присесть на лавочку, настороженно стрельнул глазами в окно.
— Да ешь ты уже, не зыркай, — строго сказала Лизка.
— А тот дядя не будет на меня ругаться? Я же не до конца работу сделал.
— Не будет, — пообещала она, — ешь.
И Валентин замолотил ложкой. Сухая, без масла, гречка обжигала и вставала поперек горла. Но парень ел, пропихивал в глотку кашу ложку за ложкой, которая, тут же вставала колом. Он давился, кашлял, стучал кулаком по груди, но есть не прекращал. Лизка, видя его мучения, принесла стакан горячего и сладкого чая, который парень воспринял словно манну небесную. С такой прекрасной смазкой обед пошел веселее.
Валентин не смог осилить всю миску. Съел ровно половину и откинулся тяжело. Посмотрел снизу вверх на Лизку и спросил:
— А можно я остальное сестренке своей отнесу?
— Не надо. У меня там еще гречки много наварено, потом я ее тебе всю отдам. Будет чем подкормить сестру и родителей. А эту сам лучше доешь.
Валентин вздохнул, отправил в рот еще пару ложек, а затем, прожевав, признался:
— Нет, не могу больше, теть Лиз. Не лезет. Лопну скоро.
Лизка кивнула и, забрав посуду, ушла. А пацан спиной упал на лавку и блаженно замер, ощущая приятную тяжесть в животе. Полежал так минут десять, подождав, когда каша равномерно распределиться в желудке, а потом поднялся и снова взялся за ведро с лопатой. Залез на телегу и с новыми силами взялся за работу.
В конце, когда телега оказалась выгружена и выметена жесткой метлой, Валентин получил свою оплату — завернутый в грубую тряпку чугунок с еще теплой гречкой. Оплата, если честно, по нынешним временам просто шикарная — любой взрослый был бы рад так поработать.
— Посуду вернешь, — напутствовал его Данил, отправляя к родным.
— Да, дядь, — кивнул парень, — обязательно, дядь. Спасибо вам большое, дядь.
И Валентин, с чувством исполненного долга на негнущихся ногах поплелся домой, неся в дрожащих руках такой приятный тяжелый котелок.
Глава 16
Примерно через неделю, когда я снова сидел на берегу и лениво швырял камешки в спокойную воду, вдруг услышал тихие, аккуратные шаги, так, словно кто-то хотел подобраться ко мне со спины. Этот кто-то слишком уж легко наступал на камешки, словно боясь их потревожить. Это не могли быть мои парни — те вышагивали словно тяжеловесные кони, едва не выворачивая копытами грунт. И не могла быть Лизка, ее поступь я давно изучил. Каждое божие утро я просыпался от постукивания ее каблуков по деревянному полу.
Я обернулся. Метрах в пяти от меня оказался Валентин. Сломав передом мною картуз, он поклонился и учтиво, но без особого волнения, поздоровался:
— Доброго вам дня, Василий Иванович.
— А, это ты, Валя…. Подкрадываешься….
— Нет, не подкрадываюсь, Василий Иванович, это у меня просто такой шаг легкий. Маменька моя всегда пугается, когда я к ней со спины подхожу. Говорит, что хожу как кот. А тятька говорит, что я хожу как настоящий охотник.
— Как твои родители? Одыбали?
— Да, Василий Иванович, одыбали. Вам спасибо еще раз, спасли вы нас от верной смерти.
Я отмахнулся. Оно, конечно, понятно, что так и было, но постоянно выслушивать о том, какой я хороший, не было никакого интереса.
— Сам как?
— Хорошо, Василий Иванович.
— Долго в себя приходил после работы на дядьку Данила?
Парень улыбнулся и честно признался:
— Два дня не вставал. Только до ветру и выползал. Сейчас уже почти хорошо, руки только чуть-чуть болят. Почти прошли.
— Ну и хорошо, — улыбнулся я ему и снова отвернулся к морю. Разговаривать с Валентином более оказалось не о чем. Разве что он опять работу пришел просить. Ну, если так, то он сам об этом должен заикнуться.
Так, собственно оно и оказалось. Валентин, слегка стушевавшись на то, что отвернулся, подал голос:
— Василий Иванович, а вам еще раз угля разгрузить не надо? Или воды натаскать, или еще чего? А то я мог бы вам помочь.
Я снова повернул к нему голову и, улыбнувшись, ответил:
— Нет, не надо. У меня, Валя, своих работников полно, так что сам понимаешь…. А в тот раз тебя просто дядька Данил пожалел и от себя кусок оторвал. Тебе ему бы спасибо говорить, а не мне.
— Я ему уже сказал, — убитым голосом ответил пацан. И он снова замялся, нервно ломая пальцами старый картуз.
Я опять посмотрел на спокойное море, увидел вдалеке два торговых парохода, которые шли, скорее всего, в Дальний. Принадлежность судов с такого расстояния установить мне не удавалось. Но парень, заметив, что я, приложив ладонь к глазам, пытаюсь получше их рассмотреть, вдруг сообщил:
— Это английские.
— Откуда знаешь? — не поверил я ему.
— Силуэту знакомые, они и до войны в Дальний ходили. Жалко, что сейчас мы их достать никак не можем.
— Даже если б и могли, то по английским судам наши бы стрелять не стали.
Он мне не ответил. Но так и продолжил стоять рядом, как будто надеясь на что-то. Я подобрал камушек, подбросил его в ладони и неожиданно с силой швырнул в сторону проходящих судов, вымещая на них свою злость и бессилие.
— Далеко, — присвистнул Валентин, проследив полет камня. — Да только они все равно в нейтральных водах. Трогать их нельзя.