Часа три-четыре мы проработали довольно спокойно, и моя водка, так удачно сбереженная Григорием, оказывала на нас превосходное действие. Но в одиннадцать часов вечера раздался вой, такой протяжный и близкий, ч^о мы остановились и замерли; тотчас же раздался голос стоявшего в дозоре Григория: он звал нас. Оставив работу, сделанную нами на три четверти, мы бросились к возам и забрались на них. Уже более часа в поле зрения часового находилась целая дюжина волков, но, удерживаемые светом фонарей, они не осмеливались приблизиться к нашей стоянке, и было видно, как они бродят словно тени на границе освещенного пространства, пропадая в темноте, вновь появляясь и опять исчезая. Наконец один из них подошел совсем близко, и Григорий, по его вою понявший, что зверь не замедлит приблизиться еще, окликнул нас.
Признаюсь, что в первые минуты при виде этих чудовищных зверей, показавшихся мне чуть ли не вдвое больше тех, что обитают в Европе, мне стало не по себе. И все же я сохранял самообладание: меня успокаивало, что мой карабин, который я держал в руках, и мои пистолеты, которые находились у меня за поясом, были надежно заряжены. Все было в полном порядке, и, тем не менее, несмотря на холод, я чувствовал, как по лицу у меня струится горячий пот.
Как я уже говорил, наши восемь возов были расставлены в виде полукруглой стены, за которой находились лошади, телега и Луиза; эта стена с одной стороны была прикрыта отвесной скалой высотой более восьмидесяти футов, а с другой — завалом, образовывавшим позади нас нечто вроде естественного укрепления. Что касается линии возов, то она была оснащена, как оборонительная полоса осажденного города: каждый из возчиков был вооружен пикой, топором и ножом, а у меня и Ивана было еще по паре пистолетов и карабину.
Мы пребывали в таком положении примерно полчаса: обе стороны были заняты тем, что взвешивали свои силы. Волки, как уже было сказано, то и дело появлялись в круге света, словно пытаясь расхрабриться, но в их поведении явно чувствовалась нерешительность. Эта их тактика не шла им на пользу, поскольку мы свыкались с опасностью; что касается меня, то начальные мои страхи сменились своего рода лихорадкой: я был вне себя от этого положения, которое уже продолжительное время было опасным, но не стало еще схваткой. Наконец один из волков подошел к нам настолько близко, что я спросил Григория, не выстрелить ли в зверя, чтобы наказать его за подобную дерзость.
— Да, — ответил Григорий, — если уверены, что уложите его наповал.
— А почему?
— Да потому, что если вы его уложите наповал, то остальные с удовольствием его растерзают и сожрут, как это бывает у собак на псарне; правда, — добавил он, цедя сквозь зубы, — стоит им попробовать крови, как они становятся точно бешеные.
— Клянусь честью, — произнес я, — он так подставляется под пулю, что я наверняка в него попаду!
— Ну что ж, тогда стреляйте, — промолвил Григорий, — потому что так или иначе пора кончать.
Не успел он умолкнуть, как раздался выстрел и зверь упал, завертевшись на снегу.
В тот же миг, как и предсказывал Григорий, пять или шесть волков, мелькавших прежде, словно тени, устремились в круг света, схватили убитого и, волоча его за собой, снова скрылись во мраке, и все это быстрее, чем нужно, чтобы об этом рассказать.
Хотя волки исчезли из виду, их присутствие, тем не менее, удостоверялось страшными завываниями; более того, эти завывания усилились, и стало очевидно, что число волков в стае увеличилось. В самом деле, то был своего рода охотничий призыв, и теперь все эти звери, какие были в радиусе двух льё отсюда, собрались напротив нас; наконец эти завывания прекратились.
— Слышите, что творится с нашими лошадьми? — спросил меня Григорий.
— А что с ними творится?
— Они бьют копытами и ржут — это означает, что надо быть готовыми.
— Но я полагал, что волки уже ушли: они больше не воют.
— Да, те, что покончили с убитым и теперь облизываются. Э! Смотрите: вот и они; а вот еще!
И действительно, восемь или десять волков, которые, находясь во мраке, казались нам огромными, точно ослы, внезапно вступили в световой круг, в середине которого мы находились, затем решительно и безмолвно ринулись прямо на нас и, вместо того чтобы пробираться под возами, храбро прыгнули на них, дабы атаковать нас в лоб. Нападающие действовали быстрее молнии, и, едва я их увидел, мы уже начали схватку с ними; однако то ли случайно, то ли потому, что волки видели, из какой точки ведется ружейный огонь, ни один из них не пошел в атаку на ту повозку, в которой находился я, так что мне можно было судить о сражении гораздо лучше, чем если бы я принял в нем непосредственное участие.
Справа от меня повозку, которую оборонял Григорий, атаковали три волка; один из них, едва оказавшись в пределах досягаемости, был пронзен пикой, которую метнул в него старик, другого я убил выстрелом из карабина; в живых оставался только один, но, увидев, как Григорий заносит над ним топор, я в этом отношении уже не беспокоился и повернулся в сторону повозки слева, на которой находился Давыд.
Там обстановка складывалась менее удачно, хотя нападавших волков было всего два: напомним, что у Давыда было поранено левое плечо. Он нанес удар пикой одному из волков, но железный наконечник, по-видимому, не задел ни одного жизненно важного органа зверя, который перегрыз древко пики, так что на мгновение Давыд остался с одной лишь палкой в руках. В тот же миг другой волк ринулся к повозке и стал хвататься зубами за ее веревки, пытаясь добраться до Давыда. Тотчас же я перепрыгнул с одной повозки на другую и в то мгновение, когда Давыд доставал нож, пистолетным выстрелом разнес голову нападавшему на него зверю; что касается второго волка, то он со страшным воем катался на снегу и, не будучи в состоянии вытащить обломок древка длиной в шесть — восемь дюймов, торчавший из его раны, кусал его.
В это время Иван на своем посту творил чудеса; услышав один выстрел из карабина и два пистолетных, я понял, что на крайней слева от меня повозке нашим противникам устроена такая же достойная встреча, как и на соседних со мною. И в самом деле, в тот же миг четыре волка снова пересекли границу освещенного пространства, но уже для того, чтобы скрыться, и тут, к моему величайшему удивлению, два или три волка из числа тех, которых я полагал убитыми или смертельно раненными, встали на лапы; затем, едва передвигаясь и оставляя за собой кровавый след, они потянулись за своими товарищами и скрылись вместе с ними, так что в итоге на поле боя осталось всего три врага.
Я вернулся к Григорию; возле его повозки лежали два волка: тот, который был пронзен пикой, и тот, которого я убил выстрелом из карабина.
— Быстрее перезаряжайте! — крикнул он мне. — Это мои старые знакомцы, я знаю все их штучки; быстрее перезаряжайте, нам так дешево не отделаться!
— Да неужели? — спросил я, тем не менее поспешив последовать данному мне совету. — Значит, вы полагаете, что мы от них еще не избавились?
— Прислушайтесь, — отвечал мне Григорий. — Вон они призывают друг друга; теперь слышите, слышите? (И он указал рукой на горизонт.)
И действительно, в ответ на вой, раздававшийся рядом с нами, послышались завывания вдали; таким образом, стало очевидно, что старик-вожатый был прав, и эта первая атака была всего-навсего вылазкой передового отряда.
В эту минуту я обернулся и увидел светящиеся, словно горящие факелы, глаза волка, перелезшего через гребень завала и оттуда спускавшегося в наш лагерь. Я взял его на мушку, но, когда раздался мой выстрел, он уже успел броситься к лошадям и вцепиться в глотку одной из них. В ту же минуту двое или трое наших спутников стали спускаться с возов, но их остановил голос Григория.
— Волк тут только один, — крикнул он, — так что одного человека хватит; остальные — по местам!.. А вы, — добавил он, обращаясь ко мне, — перезаряжайте быстрее ружье и постарайтесь не промахнуться!
Двое возчиков снова взобрались на возы, а третий, с длинным ножом в руках, стал ползти между ногами лошадей, дрожавших от страха и кидавшихся, как безумные, на окружавшие их возы. Через мгновение я увидел, как сверкнуло лезвие ножа и тотчас же исчезло из виду; тут волк отпустил лошадь, и она, вся окровавленная, встала на дыбы, в то время как на земле завертелась какая-то бесформенная масса, в которой нельзя было отличить человека от волка и волка от человека: в этой схватке было что-то страшное. Мгновение спустя человек поднялся: мы радостно закричали и на душе у всех у нас отлегло.
