В определенные дни года крестьяне с огромным благоговением посещают этот колокол, осеняя себя крестным знамением на каждой ступени лестницы как при подъеме, так и при спуске.
Поскольку мне хотелось покончить в один прием с осмотром Кремля, я отправился в Успенский собор, где за полтора месяца до этого состоялось коронование императора. Это довольно небольшое сооружение прямоугольной формы, заложенное в 1325 году, обрушилось в 1474 году и было построено заново в следующем году итальянскими архитекторами, выписанными Иваном III из Флоренции. В этой церкви, способной вместить около пятисот человек, находятся гробницы патриархов и хранится царский трон. До 1812 года ее освещала серебряная люстра весом более трех тысяч семисот фунтов, бесследно пропавшая во время французского нашествия. Зато заменившая ее люстра была выплавлена из серебра, захваченного у нас во время отступления. Надо признаться, что церковь проиграла от этой вынужденной замены, ибо новая люстра весит всего лишь шестьсот шестьдесят фунтов.
У меня было сильное желание в тот же день посетить Петровское, но я был приглашен на обед к графине Ванен-ковой и не располагал более временем. Так что я удовольствовался тем, что по пути бросил взгляд на каменный эшафот, где кровавый цивилизатор России не раз собственной рукой приводил в исполнение подписанные им же самим смертные приговоры, и попросил Ивана прово-дитьменя к собору Покрова Божьей Матери, который русские называют храмом Василия Блаженного, наиболее любопытной из двухсот шестидесяти трех церквей, находящихся в стенах столицы.
Это величественное сооружение, возведенное в 1554 году, в царствование Ивана Грозного, в ознаменование взятия Казани, является творением итальянского зодчего, который, будучи призван из лона самой блистательной цивилизации и оказавшись в окружении варварского народа, захотел построить нечто такое, что своей странностью угодило бы дикой прихоти царя. Крышу собора венчают семнадцать округлых глав, каждая из которых имеет свою форму и свой цвет. Иван Грозный, видимо, остался весьма доволен этим разноликим набором шаров, сосновых шишек, дынь и ананасов — зеленых, красных, синих, желтых и фиолетовых.
Довольство его все последующее время продолжало расти и возросло настолько, что в тот день, когда перед возвращением в Италию зодчий пришел проститься с царем и потребовать у него плату за свой труд, тот велел уплатить ему вдвое больше обещанного и заодно выколоть ему глаза — из страха, что зодчий возымеет желание одарить город, где правили Медичи, чудом, подобным тому, которое было теперь у него самого.
Настало время отправляться на обед к графине Ванен-ковой. К моему приходу Луиза уже обосновалась там. Однако, несмотря на все уговоры, добиться от нее удалось лишь одного — она отложила отъезд до послезавтрашнего утра. Что касается ребенка, то он уже успел стать хозяином дома: все сбегались к нему при малейшем его крике, а кормилицу я обнаружил наряженной в великолепный национальный костюм, который купили для нее молодые хозяйки.
Нетрудно догадаться, что за обедом речь шла только о ссылке Алексея и о самоотверженности Луизы. Никто не представлял себе, как чувствует себя человек в глубине Сибири, будь он вольный или ссыльный; и приближавшаяся зима, во время которой морозы в тех северных краях достигают порой сорока — сорока пяти градусов, внушала серьезные опасения бедным женщинам, знавшим, что граф Алексей, как и большинство богатых и знатных молодых людей в России, привык ко всякого рода удовольствиям, доставляемым роскошью, и к восточной неге. Поэтому под предлогом облегчить положение Ваненкова Луизе предлагалось в различной форме целое состояние, но она отказалась от всего, за исключением меховой одежды, заявив, что Ва-ненкову ничего не требуется, кроме любви, заботы и преданности, а все это она ему везет в огромном количестве.
Мне тоже было предложено немало подарков, но я, по примеру Луизы, от них отказался, соблазнившись только турецкой саблей, которая принадлежала графу и ценность которой заключалась в большей степени в ее закалке, нежели в ее оправе.
При всей усталости, испытываемой нами после двух дней и двух ночей пути, эта превосходная семья, которая видела в нас нечто напоминавшее ей о том, кого она потеряла, удерживала нас у себя до полуночи. Наконец, в полночь я получил позволение удалиться в гостиницу. Что касается Луизы, то еще утром было решено, что она туда больше не вернется, и ей сразу же приготовили лучшую комнату в доме.
Перед тем как расстаться с Иваном, я предупредил его, что на следующий день собираюсь позавтракать в Петровском, так что в семь часов утра он с дрожками уже ждал меня у подъезда гостиницы. Поездка в Петровское была с моей стороны своеобразным паломничеством: именно туда удалился Наполеон на те три дня, что длился пожар Москвы.
Через три четверти часа после отъезда из гостиницы мы уже были во дворце, который дал свое имя живописному поселку, почти исключительно состоящему из богатейших загородных домов богатейших московских вельмож. Сам дворец — это сооружение необычной формы, которое своей причудливостью пытается в наши дни подражать стилю старинных татарских дворцов. Перед тем как прибыть туда, мы проехали через небольшой лес, где среди темных елей я чуть ли не с детской радостью приветствовал несколько величественных дубов, напомнивших мне прекрасные леса Франции.
По выходе из дворца я увидел Ивана, который за несколько минут до этого оставил меня, чтобы заказать завтрак в сельском ресторане, и теперь с радостным видом явился сообщить мне, что по счастливому для меня совпадению Петровское избрали своим местожительством цыгане. Я знал понаслышке, что русские вельможи увлекаются цыганами, которые для них то же, что альмеи для египтян и баядерки для Индии; поэтому, общупав свои карманы, я решил доставить себе за завтраком это княжеское удовольствие и попросил Ивана отвезти меня к ним, испытывая любопытство к тому, что лично увижу в этом обиталище потомков коптов и нубийцев.
Иван остановился у одного из лучших домов деревни: именно в нем и поселились цыгане; однако цыган дома не было, поскольку ночью их вызвали в несколько дворцов и они оттуда еще не вернулись. Это сообщила нам служанка-мальтийка, состоявшая у них в услужении и говорившая немного по-итальянски. Я осведомился, позволено ли будет мне в отсутствие хозяев посмотреть на их жилище. Служанка дала согласие на это, и передо мной отворились двери святилища.
Комната, куда она меня ввела, служила общей спальней и имела тридцать футов в длину и двадцать в ширину. Вдоль двух ее стен стояли кровати с матрасами, простынями и одеялами, которые были значительно лучше и, главное, значительно чище тех, что обычно лежат на постелях у русских. Эти кровати к тому же выдавали восточное происхождение тех, кто их занимал; так, на некоторых из них я насчитал от шести до восьми подушек разной величины: среди них были и длинные подголовные валики, и маленькие квадратные подушечки — из тех, что наши женщины кладут себе под ноги. В изголовье каждой кровати висели музыкальные инструменты, оружие или всевозможные украшения того или той, кому они принадлежали.
Сделав два или три круга по этому спальному помещению и видя, что хозяева не думают возвращаться, я попросил служанку прислать в ресторан, где собирался позавтракать, четверых или пятерых цыган, высказав при этом опасение, что они не смогут прийти, проведя ночь вне дома и слишком устав. Но девушка успокоила меня, сказав, что у меня они появятся прежде всего и, при всей их усталости, спать лягут попозже.
Хозяин ресторана, где Иван заказал завтрак, оказался французом, оставшимся здесь после отступления армии и, будучи прежде поваром у князя Невшательского, возымевшим мечту применить свои таланты на чужбине. В России, как я заметил, повара и учителя всегда могут быть уверены в том, что они не останутся надолго без места; так что, объявив о своем профессиональном умении, он вскоре поступил в услужение к одному из русских князей. Проведя семь или восемь лет в этом богатом доме, он собрал значительную сумму и открыл собственный ресторан, где и пребывал ныне на пути к успеху. Достойный ресторатор, видя, что имеет дело с соотечественником, отнесся ко мне соответственно и приготовил мне превосходный завтрак, подав его в лучшей зале своего заведения. При виде этой роскоши я испугался за свой кошелек, но, тем не менее, решил, что проведу это утро как богатый вельможа и Иван разделит со мной эту пышную и расточительную трапезу.
