— Гай? Не хочешь прилечь?

— Нет.

Эффи хрипит и ворчит что-то себе под нос. Я не слышу слов, но тон подозрительно похож на ее прежнее мнение обо мне.

Сварливая ворчунья. Моя ЖЕНА.

Ненадолго.

О, черт. Может, меня все-таки стошнит.

— Платье должно быть где-то здесь. — Эффи тычется в край кровати, роясь в гнезде из простыней, в котором она, очевидно, спала на полу. Еще один удар по моему самоуважению. — Не похоже, что я бродила по отелю голой.

— Хотелось бы надеяться.

Эффи фыркнула.

— Хотелось бы.

Я должен подойти и помочь поискать, должен сделать что-то, кроме как стоять у стены и смотреть, но Эффи наконец-то сняла бейсболку, и ее дикие волосы снова свободны, каскадом рассыпаются по плечам и спускаются по спине. Тем временем ее голубое платье льнет к телу, когда она двигается, наклоняется, чтобы просунуть руку под матрас, и я знаю, каково это тело сейчас. Я не понаслышке знаю, как она сложена. Как она помещается в моей ладони. Она идеальна.

— Все как дома. — Моя помощница хитро ухмыляется и уходит проверить, что там за занавесками. — Ты стоишь там и красуешься, пока я делаю всю работу.

Ха.

— Не так я помню нашу работу.

Эффи отбрасывает занавески и поднимает упавший стул. Она ставит его вертикально, смахнув пучок перьев с сиденья.

— Да, не сомневаюсь, что не так. Продолжайте обманывать себя, мистер Колтрейн.

Перья медленно опускаются на ковер у ее ног. Кружащиеся и снежно-белые.

Мое сердце сильнее бьется о ребра.

О боже. Я помню.

Я помню Эффи, растянувшуюся на животе на кровати, одетую только в желтые кружевные трусики. Гладкую оливковую кожу ее спины, ее нежные лопатки. Я помню, как она заглушала свои стоны в подушку, когда я... когда я...

— Гай? — Ее голос доносится до меня издалека. — Что происходит? У тебя инсульт?

Я оставил на ней трусики. Я уверен в этом. Я даже помню мои точные рассуждения, мой спор с ней по этому поводу. Она хотела снять их, чтобы мы прошли весь путь, а я хотел...

Я хотел, чтобы она осталась довольна.

К тому же, я ведь мог многое сделать и не снимая их? Я лизал Эффи сквозь ткань, пока она не охрипла и не задохнулась. Я доводил ее до оргазма, снова и снова, снова и снова. Пока ткань не намокла, а язык не стал болеть.

Мы спорили ранее в «Грехе», о таких глупостях, как пунктуальность или автоматические ответы на электронные письма. Думаю, мы видели это на тех записях камер наблюдения. И я помню тот спор, потому что тогда она тоже притворялась, что ей все равно, но позже, в этой комнате, она боролась гораздо сильнее за то, чтобы я раздел и овладел ею.

В последний раз, когда я заставил кончить Эффи ртом, она металась так сильно, что разорвала подушку по швам. Потом мы оба лежали на спине на кровати, задыхаясь и смеясь, крепко держась за руки, а вокруг шел снег из белых перьев.

— Гай. — Она стоит передо мной, щеки бледные. Так переживает за меня, когда все, что я сделал для Эффи, это доставил ей неприятности. Я перешел столько границ, которые поклялся никогда не переступать.

Она вырывает брошюры и свадебные фотографии из моей крепкой хватки. Кладет их рядом со своими на сервант, затем возвращается и кладет прохладную руку мне на щеку.

Боже.

Мой стон выныривает из глубины души. Я не имею права, но я накрываю руку Эффи своей и удерживаю ее на месте; наклоняю голову и сильнее вжимаюсь в ее ладонь. Полоса ее обручального кольца упирается мне в скулу, и я рад этому. Мне нужно напоминание о том, что она недолго была моей.

— Гай, ты меня пугаешь.

Это последнее, что я хочу делать. И не буду.

— Прости.

Эффи насмехается.

— Заткнись. — Затем она поднимается на носочки. Прижимается целомудренным поцелуем к моей другой щеке. — Ты мне не безразличен, — прошептала она, ее губы все еще так близко. Ее дыхание теплое. — Это все.

Все? Кажется, что это далеко не все. И даже больше: последняя ниточка моего контроля обрывается. Я быстро двигаюсь, хватаю Эффи за запястье и кручу ее вокруг себя, прижимая к стене, как, очевидно, люблю делать. Ногу просовываю между ее бедер, и она позволяет мне это сделать; она даже откидывает голову назад, ее зрачки широко раскрываются.

Как будто она приветствует меня. Как будто ждет моего поцелуя.

Для начала.

— Я не хочу развода. — Я простер руку над грудью Эффи, чтобы почувствовать ее учащенное сердцебиение. Оно мчится галопом, спотыкаясь, как и мое. — Давай сначала сделаем что-нибудь другое. Что обычно делают люди, чтобы спасти свой брак? Давай пройдем курс терапии для пар. Давай ходить на танцы.

Она тихо смеется.

— Вы на занятиях по танцам? Вам бы это не понравилось, мистер Колтрейн.

— Гай. — Я сильнее прижимаюсь к ее груди, чувствуя, как ее сердце бьется о мою ладонь. — Твоего мужа зовут Гай. Помнишь?

Эффи судорожно вздохнула, а я ждал, напрягая живот. Предложение вышло не самым удачным. Я все еще немного не в себе после вчерашнего вечера, и сегодня был адский день. Я почти не ел, а теперь борюсь за любовь всей моей жизни. Дайте человеку передохнуть.

— Я работаю на тебя, — медленно произносит Эффи. — Значит ли это, что я уволена?

— Нет. — Боже, у меня щемит в груди. — Конечно, нет. Если хочешь, ты можешь помогать кому-то другому в компании. Или подать заявку на одну из наших открытых должностей. Или найти работу в другом месте, и я дам тебе блестящую рекомендацию. Послушай, Эффи, я не против того, чем бы ты ни занималась, все, что хочу, это чтобы ты была в моей постели, в моем доме и в моей жизни. Но если, — я делаю вдох, который обжигает мои легкие, — если ты не хочешь этого, ничего страшного. Это не повлияет на твою работу. Я изложу это в письменном виде.

Я серьезно. Я буду нормальным для нее, даже если это меня убьет.

Эффи хмыкает, пожевав нижнюю губу. Она так долго молчала.

— Поговори со мной, — умоляю я. — Скажи, о чем ты думаешь. Я умираю здесь.

— Я думаю... — Она берется за петли моего ремня и притягивает мои бедра к своим. Тепло ползет по моей шее, а затем я бьюсь об нее, как животное. Задыхаюсь. — Я думаю, что занятия танцами — это весело.

Нет, не похоже, но мне все равно. Я готов на все, чтобы заставить ее улыбаться. Все, что угодно.

Так... это все? Мы остаемся женатыми?

Я хватаю прядь волос, грубее, чем имею на это право, но ее довольный вздох говорит мне, что ей нравится.

— Ты моя? Эффи, скажи это. Скажи, что ты моя.

Ее веки трепещут. Я сжимаю в горсти темный шелк и стону, когда она произносит:

— Я ваша, мистер Колтрейн.

Эффи

От рыка, который поднимается в горле Гая, по моей коже бегут мурашки. И когда он тянется между нами, поднимая мой подол вверх, вверх, вверх, задирая все платье через голову, я позволяю ему. Я поднимаю руки, а сердце отбивает барабанное соло в моей груди.

— Кстати, ты тоже мой. — Когда прохладный кондиционированный воздух обдувает мои набухшие соски, я хочу, чтобы это зафиксировали на бумаге.

Гай закатывает глаза.

— Разумеется.

Мое платье падает на ковер с мягким шорохом. Я снимаю босоножки, и вот уже голая, за исключением белых хлопчатобумажных трусиков. Голодный взгляд блуждает по моему телу, за ним следуют его руки, его рот, и все, что я могу сделать, это прижаться к стене под натиском Гая Колтрейна.

Ткань его футболки задевает мой живот. Он все еще полностью одет, и снова ласкает мою киску. Растирает ладонью то место, где я пульсирую от его прикосновений.

— Я лизал ее прошлой ночью через твое нижнее белье. — Я подавляю стон, сильнее прижимаясь к его руке, пока он с жаром произносит слова в мои волосы. — Но все еще не видел. Не пробовал на вкус, не почувствовал, как следует. Это сводит меня с ума.

Мои мысли кружатся, но мне удается зацепить пальцем его пояс.

— А... ты не помнишь, я...?

Гай делает паузу, все еще вдавливая меня в стену.