- Прости, Сергеич, не в состоянии. Давай в понедельник, ладно? А домой отвези, если не в лом.

- В лом, конечно, но что делать. Собирайся.

Я шмыгнула мимо Алены в туалет, умылась, сходила к себе выключить компьютер и забрать сумку. Всю дорогу молчала, закрыв глаза. Благо недалеко, а главные пробки еще не начались.

Снова пятница, и снова я в полном раздрае. И даже Глашки точно так же не будет все выходные: Леха забрал ее сразу после школы, и они полетели в Москву на свадьбу его кузины. И Славки нет, чтобы попытаться отвлечься. То есть, конечно, никуда не делся, но мы с того дня больше не разговаривали, и уж точно я не собиралась ему звонить. Все закончилось – и слава богу.

И снов никаких порнушных больше не будет. Потому что все. Я наконец поставила точку. Наверно, это был последний всплеск. Агония. Во всяком случае, сейчас мысли о Морозове не вызывали у меня пожара в животе и потопа в трусах. Вообще ничего не вызывали, кроме смертельной усталости.

Полночи я смотрела какой-то детективный сериал, закрученный до такой степени, что очень скоро перестала понимать, кто на ком стоял, но упорно пырилась в экран, пока не уснула с пультом в руке. Разбудило яркое солнце в окно и дежурные синицы.

Как будто кто-то продолжал принимать решения за меня. Позавтракав без тени мысли и покидав в сумку кое-какие вещички, я поехала к родителям за ключами от дачи. Хоть она и была теплая, но все равно ее закрывали в середине сентября и до весны приезжали разве что с инспекторской проверкой: не украли ли бомжи с летней кухни старый чайник.

Ключи мне выдали, разумеется, с полным боекомплектом ЦУ: не забыть выключить свет, воду, газ, закрыть замки и ворота. Иначе я, без сомнений, все так и оставила бы. Интересно, все родители такие – или только мои?

Дом наш стоял в стороне от поселка, там, где скучковались летние дачки, сейчас пустые. Именно это-то мне и было нужно: не безликая толпа вокруг, а полное безлюдье. Видимо, нынешнее мое состояние качественно отличалось от всего, что я испытывала раньше.

До этого мне помогала уборка. Я наводила порядок вокруг, и становилось легче. Теперь я делала уборку внутри себя. Как будто пришла в дом, где никто не жил почти два десятка лет, с мешками для мусора, шпателем и малярным валиком. Собирала все ненужное и выкидывала на помойку, сдирала лохмотья старой краски, шпаклевала, красила заново.

Наверно, это были последние дни ясной и теплой золотой осени. Еще немного, и с Балтики налетят ветра, нагонят в Неву седой воды, польют бесконечные дожди. Но сейчас бездонное небо давало мне передышку, чтобы набраться сил и идти дальше. Я бродила по пустынному пляжу, вдыхая полной грудью влажный холодный воздух, сидела на веранде, глядя на красно-золотой сад. Закрывала глаза – и растворялась в тишине.

А еще пила пиво из банки и пожирала тоннами всякую вредную еду, которую обычно себе запрещала. Чипсы, доширак с плавленым сыром, бутеры с копченой колбасой. И жареные на мангале сосиски. Мимо косолапил круглый, как шарик, еж, уже готовый в спячку, кусок сосиски перепал и ему.

Ночью я лежала без сна, вслушиваясь в шепот ветра за окном. Было грустно – и неожиданно легко. Я попрощалась с той девчонкой, которая все еще жила во мне, прячась в дальних закрытых комнатах. И с парнем, в которого эта девчонка была влюблена.

Идите, я вас отпускаю. Оставайтесь в прошлом, а мне пора двигаться к чему-то новому. И заберите с собой ту боль, которая все эти годы не отпускала меня.

В следующую неделю вместилось столько, что я и представить себе не могла. В понедельник мы с Сергичем обсудили мое именное партнерство, подписали соглашение, и я выкупила долю Кондратьева. Впереди было еще официальное переоформление фирмы в нашу совместную собственность, но новая вывеска «Вахромеев, Климова и партнеры» была уже заказана, вместе с бланками и печатями.

Славка вполне ожидаемо психанул, написал заявление об уходе и дорабатывал свои текущие дела. Николай сдержанно поздравил и намекнул, что неплохо бы накрыть поляну. Остальные даже не удивились.

Глашка огорчилась, что покупка дома откладывается, но утешилась обещанным ко дню рождения щенком. В этом благословенном возрасте щенок весит гораздо больше своего дома. К счастью. Я, правда, беспокоилась, как к этому отнесется Мисюсь, но Глашка уверяла, что они непременно подружатся.

Я выиграла два дела в суде и взяла двух новых клиенток. Устроила грандиозный шопинг, обчистив «Пассаж», «Стокманн» и «Галерею». Навестила салон красоты. Сходила с Таней в Малый на «Набукко» и посидела с ней в итальянском ресторанчике. Перед сном смотрела фильмы, которые не один год откладывала «на потом».

Вокруг меня шел движ, и я принимала в нем самое непосредственное участие, но внутри воцарился полный штиль. Тихо и пусто. Словно замерла в ожидании… неизвестно чего.

В пятницу мы с Сергеичем плотно занимались всякими организационными делами, связанными с моим новым статусом, и я только после обеда вспомнила, что как раз сейчас должно проходить заседание Морозовых.

Меня это больше не касается. Совсем.

Не успела я додумать эту мысль, как проснулся телефон.

«Колесников», - высветилось на дисплее.

Дима

События в последние дни мелькали, как картинки в калейдоскопе. Не успеешь настроиться на одно, и планы резко меняются.

Калейдоскоп… Когда-то у меня была такая трубка, в которой крутились разноцветные стекляшки, складываясь в причудливые узоры. Мы с Ларкой разломали его, чтобы посмотреть, что внутри, а потом никак не могли собрать обратно.

Сейчас это воспоминание, как и сотни других, связанных с ней, не вызывало ничего, кроме раздражения. Хотя я и понимал, что прошлое не изменишь, что она – его часть. Однако только от меня зависело, смогу ли свести ее присутствие в настоящем и будущем до неизбежного минимума.

Выйдя из кабинета главврача, я сел на диванчик в холле и набрал номер Ларисы.

- И что? – отозвалась она ледяным тоном.

- Полину поставят в очередь на пересадку сердца. В Швейцарии. Нужно твое разрешение.

- Ты рехнулся, Морозов? – взвизгнула она. – Говорили ведь об этом в прошлом году. Это слишком опасно, я…

Иногда думаешь: уже все, край. А потом происходит что-то еще, и понимаешь: нет, тогда была ерунда, а вот сейчас…

- Слушай сюда, б…, - сказал я и сам удивился тому, насколько спокоен. И вспомнил вдруг, как говорила Юля, ледяным голосом без малейшей интонации. – Вякнешь еще хоть одно слово, и я тебя просто зарою. Даже если меня посадят, насрать. Потому что твое согласие тогда уже не понадобится. Поняла?

Видимо, вот так, без воплей, предельно спокойно, мне удалось донести до нее, что я не шучу. Издав какой-то противный булькающий звук, Лариса спросила, что нужно написать.

- В свободной форме. Что ты, такая-то, не возражаешь против проведения операции по пересадке донорского сердца твоей дочери Полине Морозовой. Заверяешь у нотариуса и отдаешь моему отцу.

- То есть… подожди, ты что, в Швейцарии? А как же суд?

Если бы я сказал все, что крутилось на языке, на телефоне не хватило бы баланса. Поэтому говорить вслух не стал.

- Прилечу, - соврал я без зазрения совести. – Но согласие нужно срочно. Пока я здесь.

Затем я позвонил отцу.

- Вот оно что, - вздохнул он, выслушав меня. – Все понял. Как только принесет, сразу через курьерскую отправлю. Подожди, надо еще выписку банковскую. И справку, что не стоит в очереди. Справку я сделаю, не вопрос. Напрягу Виталю.

Виталя, сосед отца, занимал какой-то важный пост в городском комитете по здравоохранению, поэтому любые медицинские документы действительно проблемы не составляли. С банком как раз обстояло сложнее.

- Выписку ты оттуда не получишь, - отец словно услышал мои мысли. – То есть можешь, но электронная, боюсь, не пойдет. Вот что сделаем. Я напишу что-то типа гарантийного письма на оплату и приложу свою выписку.

- Спасибо, пап, - у меня защипало в носу.