- Ну так что? – нажав на отбой, я посмотрел на Олега.

- Вы легких путей не ищете, Дмитрий Максимович, - он пожал плечами. – При первоначальном раскладе шансов выиграть дело у нас было гораздо больше. Сейчас вы идете ва-банк. Либо потеряете все, либо выиграете – опять же все. Но при любом раскладе изваляетесь в дерьме по самую маковку. Готовы?

Услышав, что я согласен на передачу всего спорного пакета Полине, Лариса сначала с недоумением сдвинула брови, а потом торжествующе улыбнулась. А вот Юля нахмурилась. Неужели почуяла подвох?

Прости, но ты сама на это подписалась. Хотя и не знала, на что именно. И да, я тебе не завидую. Сейчас ты расслабишься в уверенности, что все благополучно разрешилось, осталось лишь подать иск. А что будет потом…

Впрочем, до этого еще надо дожить. Мы давно отучились слишком далеко заглядывать в будущее.

- Каков порядок действий? – пытаясь спрятать улыбку, спросила Лариса, уверенная, что Морозов жестоко лоханулся.

- Берете выписку из реестра о том, что акции принадлежат вам, - пояснил Олег, делая пометки в планшете. – Договор дарения можно составить в простой письменной форме, но я советую все же заверить нотариально. Потом заполняете на акции передаточное распоряжение и открываете на ребенка счет депо. Все. Лицевой счет у регистратора депозитарий заведет сам. После этого можно подавать заявление о разводе.

- Подождите, а акционеров мы не должны уведомить об отчуждении в пользу третьего лица?

- Только если в вашем уставе есть такой пункт, - ответила Юля, глядя в окно за моей спиной. – Но обычно о безвозмездных сделках уведомления не требуется. Особенно если компания старше пяти лет.

Угу, усмехнулся я про себя, папа Пылаев и о продаже не уведомлял, хотя должен был. Никто и рта не раскрыл.

Видимо, что-то такое все же пробежало по моему лицу, и ее взгляд вдруг стал растерянным. Правда, всего на секунду. Как будто выглянула из раковины и тут же захлопнула створки. Но этого хватило, чтобы откуда-то из черной глубины выплыла рыба-воспоминание о том, как Юлька смотрела на меня, когда я расстегивал прямо в коридоре ее блузку – в первый раз.

Нет, милая, плыви обратно. Не нужно мне этого – от слова совсем.

Впрочем, хорохорился я зря, потому что понимал: заморозка злостью на Ларису отойдет и следующие пара-тройка дней станут для меня далеко не самыми веселыми. Переболеть-переломаться тем, о чем давно запретил себе думать. Может, и к лучшему – выпустить наружу все то, что сидело глубоко, как нарыв-подкожник. Именно сейчас, когда Юля с Ларисой в одной связке.

Но на данный момент меня заботило вовсе не это. Не Юля. Совсем не Юля.

Олег был прав, я пошел ва-банк. Шансы, что суд оставит Полину со мной, невелики, но есть. Тогда под нашим контролем будет сорок два процента акций против Ларисиных девяти. И уж я позабочусь, чтобы они с Сорочинским даже блок не набрали. А еще лучше – чтобы вообще свалили на хер. Но если проиграю… нет, не Полину, конечно, для нее и для меня ничего не изменится. Просто тогда у нас с отцом получится двадцать пять против их тридцати шести. Не смертельно, но крайне скверно. А главное – при любом раскладе вони будет до неба.

- Не сочти за труд, закажи выписку и пригласи сюда нотариуса, - попросил я Ларису. – Если уж мне пришлось пойти тебе навстречу, сделай и ты хоть что-нибудь.

Олег быстро прикрыл рот рукой – явно чтобы скрыть усмешку. Юля поморщилась. Лариса подумала и милостиво согласилась.

Ну да, ну да. Ты же уверена, что добилась своего, так почему бы не снизойти до лузера?

- Олег Николаевич, еще на минутку, - попросил я, когда Лариса с Юлей пошли к выходу. Дождался, пока дверь за ними закроется, и пододвинулся к нему поближе. – Вы должны знать вот что. С Климовой я на самом деле знаком. Более чем знаком.

- Я заметил, - усмехнулся Олег. – Вы оба очень старательно делали вид, что увидели друг друга впервые. Но, кажется, для вас это было шоком. Теперь я понимаю, почему ваша жена скрывала, кто ее юрист.

- Да, в некотором роде шок. Дело давнее, у нее была другая фамилия. Мне пришлось выбирать между нею и Ларисой. Лариса была беременна. Все банально.

- Я бы мог сказать, что сложно сидеть на двух стульях, но, не зная обстоятельств, воздержусь.

- И правильно, - кивнул я. – Сейчас это никакого значения не имеет.

- Ну не скажите, - возразил Олег. – Это для вас встреча была неожиданной, а Климова не могла не знать, кто будет ответчиком по делу. И согласилась, зная, что ваши отношения могут не лучшим образом сказаться на ее деловой репутации, если эта история будет предана огласке. Конечно, мотивы бывают разными, но и месть я бы тоже не исключал. Некоторые женщины обиды не забывают. И не прощают.

- И что, я могу сделать отвод на основании ее предвзятости?

- Не можете. Вот если бы она была вашим адвокатом по уголовному делу, но очевидно работала против вас, это могло бы стать причиной для отвода и даже, возможно, для исключения из коллегии. А простые юристы, да еще по гражданке – это дикая дивизия, для них этика – пустой звук. И процедуры их отвода не предусмотрено. Но есть определенные репутационные риски, которых стараются избегать. Например, явно слить клиента или бросить его на полпути - это бомба под свою карьеру. Да и личные отношения с противной стороной всегда привлекают пристальное внимание, независимо от того, было это месяц или двадцать лет назад.

- То есть если я публично заявлю, что Климова необъективна по личным причинам?..

- Убавите ей пару-тройку пунктов рейтинга, но никак не повлияете на ход дела. Решение принимает судья. Не удовлетворены – подавайте апелляцию, потом кассацию, хоть до Верховного суда. Но хорошо, что вы мне об этом сказали. Потому что бойня предстоит основательная, чем больше знаешь, тем лучше.

Олег посмотрел на часы, побарабанил пальцами по столу.

- Дмитрий Максимович, давайте договоримся так. Пока вы не подписали дарственную, у вас еще есть время передумать. Но в любом случае жду вашего звонка. Тогда окончательно решим, по какому варианту будем действовать.

- Марина, меня нет. Ни для кого. Если только Лариса Петровна с нотариусом придет.

- Хорошо, Дмитрий Максимович.

Тут я мог быть спокоен: Мариша ляжет костьми, всем своим суповым набором, но не пропустит даже четырех всадников Апокалипсиса. Она была на десять лет меня старше, страшна, как ночной кошмар, но надежна как скала. Хотя… на все сто я не доверял уже никому. Даже самому себе.

Сев в кресло, я откинулся на спинку, закрыл глаза. Сердце все еще никак не могло успокоиться, мелко и противно, до дурноты, дрожало в горле.

Есть время передумать? Нет, думать тут уже не о чем. Война объявлена, точка невозврата пройдена. Впрочем, войну Лариса объявила мне намного раньше. Вот только когда? Понять бы. Когда сидела в камере с бомжихами и воровками, а я платил мордатому капитану, чтобы ее имя не попало ни в какие сводки и протокол о задержании растворился в воздухе? Или когда волоком тащил в клинику, где на окнах решетки, а в дверях замки-трехгранники?

Люди склонны ненавидеть тех, кому обязаны.

Или, может быть, это случилось, когда я довольно резко дал ей понять, что не считаю болезнь дочери причиной для распущенности и вседозволенности? Что жалеть нужно ее, а не себя, любимую? Тогда она ушла, хлопнув дверью, и я два дня не знал, где она, с кем.

«Где мама?» - спрашивала Полинка, а я улыбался и врал, что уехала по делам, скоро вернется.

А ведь в те первые годы, когда не вылезали из больниц, когда ночами сидели у детской кроватки и каждый день мог стать для Полины последним, мы были вместе. Или, может, мне это только казалось – что вместе? Но тогда мы цеплялись друг за друга, поддерживали, особенно когда все шло к тому, что надежды уже нет. Как-то умудрялись еще учиться и работать.

А потом вдруг отпустило. Нет, угроза по-прежнему висела над нами, но мы научились с ней жить. И Полинка тоже научилась. Начала потихоньку выправляться, удивляя врачей. Девчонка боец, говорили они. Да, были всевозможные ограничения, бесконечные обследования, процедуры, и мы не сразу поверили, что она может выжить. Даже когда уже пошла в школу. Тряслись над каждым ее шагом, а она сердилась: «я не маленькая».