Заседание заняло от силы минут пятнадцать. Судья для проформы поинтересовалась, не согласится ли Лариса с иском и не откажется ли от опеки добровольно, после чего объявила, что о дате основного слушания нас известят.

- Ну вот, начало положено, - сказал Олег, когда мы вышли в коридор. – Но еще раз повторю, не обольщайтесь. База хоть и большая, однако не сказать чтобы сильно убедительная. Даже если подтвердится лечение от алкоголизма. Это было достаточно давно. Многое зависит от того, что выкатят против вас.

Прошло три дня – таких же муторных, тягостных. Хотелось забиться в дупло и уснуть лет на десять. Но надо было держаться. Ради Полинки хотя бы.

В пятницу вечером после рабочего дня я зашел в бар на первом этаже бизнес-центра. Он был довольно дрянным, но бармен Захар варил божественный кофе. Колокольчик на двери звякнул, сидевшая за стойкой женщина обернулась…

Вот так же семнадцать лет назад я вошел в комнату, где пел Чиж, и встретился с ней взглядом. И понял наконец, что это не какая-то девчонка, похожая на Юлю, а она и есть. Моя фея сирени.

осень 2002 года – лето 2004 года

Даже с моим небогатым жизненным опытом очевидно: счастье мимолетно, и если уж привалило, надо хватать и наслаждаться. Я словно поймал какую-то зеленую волну: все получается без малейшего усилия, все приносит радость. Как будто за школьным порогом осталась одна жизнь и началась новая – совсем другая.

Вступительные экзамены на отлично, учеба, новые знакомые, развеселое студенческое братство. Раньше я не слишком любил тусовки, но за компанию с Ларкой втянулся: теперь, когда родители дали ей относительную свободу, она с головой нырнула в светскую жизнь.

Политех – на первый взгляд, странный выбор. Наши с Ларкой отцы долго совещались, куда бы отправить нас за границу, но в итоге решили, что раз уж работать нам предстоит здесь, то и учиться лучше тоже в местных реалиях. В Политехе нашлась подходящая специальность – промышленный менеджмент. Хочу ли я этого, никто не спрашивал. Что значит, не хочешь? Мальчик, оближи ноблес.* Впрочем, я особо не возражал. Любишь деньги – люби их зарабатывать. Это мне тоже внушили с детства.

Разумеется, все знают, кто мой отец, и у меня репутация мажора. Правда, мажор я какой-то неправильный. Не зависаю каждую ночь в клубах и ресторанах, не трахаю все, что шевелится, и даже – позор! – не прикуриваю от стобаксовой бумажки. Впрочем, машину мне подарили на восемнадцатилетие с правами в бардачке, но водитель отца Марат натаскал похлеще, чем в автошколах. И квартира у меня своя – большая трешка-сталинка, хоть и напротив конфетной фабрики. За лето ее отремонтировали и упаковали по самое не хочу, теперь я врастаю в этот кайф: чувствовать себя единоличным хозяином. Света приходит два раза в неделю – затарить холодильник, прибрать, что-то приготовить.

Что касается девчонок, немного льстит, когда они на мне виснут, но не более того. А нужна мне только Ларка. Чем больше, тем лучше. Секс качественно изменил наши отношения, и в постели у нас все отлично, но я вынужден признать, что для меня она по-прежнему в первую очередь подруга. Та девчонка, с которой я вырос, с которой ловил в пруду головастиков и делился мороженым. Может, это и не слишком правильно, но меня все устраивает. Конечно, каждый думает, что его любовь особенная и будет вечной, но стоит признать: страсти все равно рано или поздно улягутся, а дружба останется.

Одна засада, родители категорически не разрешают Ларке переехать ко мне, а жениться в восемнадцать – ну такое себе. Но мы особо и не торопимся. И так все прекрасно. Бывают, конечно, мелкие терки, но все быстро гасится. За столько лет мы уже изучили, когда стоит промолчать или свести что-то в шутку.

На зимние каникулы мы едем в Швейцарию. Кран-Монтана – горнолыжный курорт в кантоне Вале, Ларкин отец купил там шале. Две недели только мы вдвоем, не считая сторожа и его жены, живущих в сторожке у ворот.

- Слушай, а у нас дети будут? – спрашиваю, когда мы валяемся на медвежьей шкуре перед камином – голые и с кружками глинтвейна. Тему брака мы вообще не обсуждаем – это вроде как само собой разумеется.

- Ну не знаю, - Ларка пожимает плечами. – Людям положено размножаться. Хотя сейчас я точно желанием не горю. И потом у меня не все в порядке с этим делом, могут быть проблемы.

- Что-то серьезное?

- Пока не знаю. Таблетки выписали. Кстати, с ними через месяц можно будет без резинок трахаться. Гарантия – сотка.

- Жаль, что только через месяц, - моя рука пробирается привычным маршрутом.

Новость огорчает, но не слишком. Желания размножаться и у меня пока нет. Когда-нибудь потом. Попозже. А сейчас все так хорошо, что не хочется ничего менять. Пусть продлится подольше.

Но подольше не получается. Когда все начало расползаться? Так бывает, что вечером ложишься спать здоровым, а утром просыпаешься и понимаешь: еще не болен, но уже что-то не так. Летом мы едем в Новый Оскол, потом в Грецию, и все отлично, но уже осенью…

На первый звоночек я не обращаю внимания, а зря. На вечеринке Ларка вдруг при всех закатывает сцену, когда я приглашаю танцевать девчонку с третьего курса, и вылетает в слезах. Потом просит прощения, валит все на ПМС.

- Лар, - прошу я, - давай ты не будешь как одна хорошо известная тебе дура. Я этим сыт по горло и терпеть не буду.

Она обещает, мы миримся, все прекрасно – пока на чьей-то днюхе она сама не начинает вешаться на какого-то парня. Решила страшно отомстить? Делаю вид, что не заметил. Больше она эту карту не разыгрывает, но что-то определенно меняется, и это потихоньку напрягает. А потом уже и не потихоньку. То все нормально, то какие-то обиды на пустом месте, раздражение, слезы.

- Тебе, может, от таблеток крышу сносит? – спрашиваю в шутку, и в ответ прилетает, что если ни хера не понимаешь, лучше молчать, может, за умного сойдешь.

Это наша первая ссора, которая тянется дольше одного дня. И хотя вины за собой никакой не чувствую, иду мириться первым. Ну а дальше…

Дальше начинаются качели. Две-три недели все супер, потом очередная вспышка на пустом месте, и снова мы врозь, ледяное молчание. Потом бурное примирение – и опять все хорошо. Вот только делать шаг навстречу с каждым разом все труднее, и не всегда уже его делаю я. Если раньше мне казалось, что протянуть руку должен мужчина, то теперь все чаще в этом сомневаюсь.

Юлю я замечаю как раз после той самой первой ссоры. Точнее, девушку, которая кажется похожей. Я давно не вспоминаю о ней, но неожиданно становится больно, как будто прошло не два года, а две недели. Впрочем, боль эта мимолетная. После занятий мы с Ларкой едем ко мне, и все эти мысли из головы улетучиваются. Но через неделю я вижу ее снова – и внутри ёкает, как селезенка у лошади.

- Что за крыса на тебя пялится? – недовольно спрашивает Ларка.

- Понятия не имею, - пожимаю плечами.

Эту девушку я встречаю теперь раз в неделю, когда у нас пары в соседних аудиториях. И каждый раз становится тревожно и маятно. Думаю, что надо бы подойти к ней и спросить, не Юля ли она. Просто чтобы услышать, что нет, и забыть. Разумеется, когда Ларки не будет рядом. А потом кто-то зовет ее по имени, она оборачивается. Нет, не Юля. Ну и слава богу. Что бы я сказал, если бы оказалось, что это она?

После зимней сессии расписание меняется, и я ее больше не вижу. Но иногда вспоминаю. Нет, не ее, конечно. Юлю. Понимаю, что это глупо и ни к чему – и ничего не могу с собой поделать. После очередной Ларкиной выходки злюсь на нее и невольно думаю: а как могло бы все сложиться, если бы я не ступил и все-таки нашел Юлю?

Да никак, Морозов. И вообще ты свой выбор сделал, так что прекрати маяться херней.

К концу летней сессии я чувствую себя выжатым, как лимон. Настроение ни к черту. Не так давно мы с Ларкой помирились после затяжной ссоры, но мир этот хрупкий, как лед на осенней луже. И все настойчивее стучит в голову мысль, что следующая ссора может стать последней, хотя я по-прежнему люблю ее и не хочу разрыва.