В ночи метались смутные тени. Кучно завистели эльфийские стрелы, в ответ защелкали орочьи арбалеты, тишина осенней ночи кончилась, умерла, наполнилась звоном оружия, хрустом валежника, топотом, руганью, отрывистыми командами, воплями и криками. Кто-то наступал, кто-то оборонялся, кто-то ломился сквозь кусты, спасался бегством, прикрывал своих и вступал в неравный бой с превосходящими силами противника; Саруман не обращал внимания на всю эту суету. Он все так же сидел, склонившись над Гэджем: мальчишка был еще жив, но бледен и беспамятен — повязка вновь пропиталась кровью, нож вонзился глубоко под ребра, разорвал сосуды и жилы, наверняка повредил легкое. Белый маг оторвал пару длинных лоскутов от рубахи и плаща, сложил их в несколько слоев, плотно, как только было возможно, прижал к ране, перетянул полосой ткани…

Кто-то заполошно захлопал крыльями у него за спиной.

— Сар-руман! Вот ты где…

Гарх! Старый верный комок перьев… Хриплое взволнованное карканье никогда ещё не звучало для мага большей музыкой, чем сейчас, но он не мог позволить себе оглядываться и искать ворона взглядом, только отрывисто бросил через плечо:

— Ты, как ни странно, вовремя, старый валенок… Гэндальф, я вижу, тоже здесь?

Гарх опустился рядышком на траву, слегка взъерошенный и потрепанный, но гордый и довольный собой, точно могучекрылый орёл Манвэ, явившийся для спасения утопающих в последний момент. Над его головой вился какой-то особенно назойливый магический «светлячок».

— Ну да. Радагаст сказал эльфам, что тебя следует искать в Змеиной лощине, а я вызвался указать дорогу… — Склонив голову, он посмотрел через плечо мага и подслеповато сощурился. Боком, опасливо вытянув шею, подскочил ближе: — Кто это с тобой? Мальчишка? Живой? Мертвый? Откуда?.. Как он сюда попал?

— Слишком много вопросов, Гарх, на которые у меня пока слишком мало ответов, — с раздражением отозвался Саруман. — Скажу только, что здесь был Ангмарец… и он пытался шарить в воспоминаниях Гэджа с помощью Кольца.

— Вот ур-род. И что, ему много удалось выведать?

— Не знаю. Да это и не имеет особого значения, потому что Ангмарца больше нет… по крайней мере, в телесном воплощении. Но мне нужна помощь. И поживее.

Ворон испуганно дёрнул головой.

— Ладно, я найду Гэндальфа… Он тут где-то неподалеку.

Он взмахнул крыльями и исчез — так же внезапно, как и появился. Звуки схватки меж тем тоже отдалились, откатились куда-то дальше в лес. Саруман не прислушивался, некогда ему было в это вникать; он стоял на коленях, возложив правую руку мальчишке на лоб, а в левой крепко сжимая его безвольную, липкую от пота ладонь. Осторожно призвал Силу — не ту холодную, убийственную, которой грозил Каграту, а тёплую и живительную, мягкую, как кошачья лапка; ну же, Шарки, старая сволочь, сказал он себе, давай, не отступай, покажи, на что способен…

— Гэдж, слышишь меня? Не уходи. Не уходи, мальчик…

Гэдж молчал, блуждал где-то в безвременье, в небытии, повергнутый в могильный мрак магией назгульского Кольца — колючей, неподступной, хаотично переплетенной, как скрученная узлами проволока. С исчезновением Визгуна узлы ослабли, но полностью не пропали, и Саруман заставил себя на этом сосредоточиться; он продирался сквозь путанное магическое вервие, точно сквозь липкую паутину, и нащупывал слабые места, и распутывал, и развязывал, и, если не выходило — рубил… Но не мог не признавать — Гэдж зашёл по тёмной дороге уже слишком далеко, и с каждым мгновением ускользал все дальше и дальше.

И жизнь в нем уходила тоже, неумолимо угасала, пульс — мелкий и сбивчивый — тянулся тоненькой ниточкой, почти прозрачным волоском… тянулся… тянулся… и каждый удар сердца был слабее предыдущего, и промежутки между толчками крови становились все дольше… и Белый маг знал — рано или поздно следующий удар не случится. Но почему-то думал, что ещё не сейчас, что время есть, пусть и немного, что надо только продержаться, ещё минуту, секунду, совсем чуть-чуть…

Он сжимал жилу на запястье Гэджа с такой неистовой силой, точно был убежден: ослабь он хватку хоть на короткий миг — и биение жизни угаснет тотчас, как свеча на ветру.

И всё же мгновение, когда пульс на руке мальчишки пропал окончательно, почему-то застало его врасплох. Как удар кулаком в лицо. Безжалостный такой удар, сбивающий с ног…

Последний волосок лопнул. Ниточка оборвалась.

И уже не могла восстановиться.

Но какое-то долгое мгновение Саруман ещё надеялся на чудо.

Он схватил Гэджа за грудки, судорожно сжал в горсти ворот грязной, пропитанной кровью рубахи. Глухо сказал сквозь зубы — не прося, требуя:

— Вернись.

И не услышал собственного голоса.

— Вернись! Ну же!

Это было глупо. Но это было то, с чем Белый маг не мог заставить себя смириться.

И он ударил Гэджа ребром ладони в грудь — отчаянно, яростно, словно это могло помочь, заставить заработать лёгкие, вновь запустить сердце, побудить кровь бежать по жилам, словно могло случиться невозможное… Ударил ещё раз, и ещё, и ещё — слепо, без мыслей, без чувств, как деревянная кукла, глотая спазм в горле, ни на что уже не надеясь…

Но невозможное вдруг — случилось.

В первую секунду Саруман не поверил.

Тем не менее пульс вновь родился — слабый, прерывистый… но он был, пусть неуверенный, но устойчивый, сердце билось, Гэдж опять дышал — единственным здоровым лёгким. Шагнул каким-то образом назад, из-за порога смерти, вытянутый, вырванный из-за завесы, из-за которой не возвращаются… Чем вырванный? Кем? Какой неведомой силой? Саруман не ведал, да и не особенно желал ведать, по крайней мере, сейчас — важно было вновь не отпустить Гэджа, не позволить уйти, не отдать тьме…

Спина у мага затекла вусмерть, колени болели от долгого стояния на твёрдой земле, но он этого не замечал — и ещё несколько секунд не двигался, застыв, скорчившись над Гэджем, боясь дышать, чтобы не спугнуть вернувшуюся, такую уязвимую, такую хрупкую жизнь, потом, убедившись, что пульс сохраняется, пусть малозаметный, но более-менее постоянный, медленно отстранился… сел на пятки, чувствуя себя странно дряхлым, дряблым, совершенно опустошенным, как выпитый до дна старый бурдюк. Провел руками — трясущимися, испачканными землёй и кровью — по лицу, оставляя на щеках грязные разводы…

И внезапно ощутил за спиной чужое присутствие.

Но это был вовсе не Гарх. И даже не Гэндальф.

Кто?

Белый маг замер.

Незваный визитер подошёл, ступая мягко, почти неслышно. И стоял теперь в нескольких шагах позади волшебника, то ли не желая, то ли не решаясь заявить о себе. Враг? Друг? Враг не стал бы вот так стоять за плечом, безмолвно наблюдая за происходящим и сдержанно дыша в затылок, но и другом явившегося из ночи, пожалуй, трудно было назвать.

Впрочем, то ли неясным наитием, то ли неведомым чутьем Саруман тотчас понял, кто это. И даже не особенно удивился — слишком устал, чтобы сейчас чему-либо удивляться.

— Это ты выпустил стрелу? — спросил он, не оборачиваясь. — Ту, первую? С белым оперением?

Подошедший как-то неловко переступил с ноги на ногу.

— Да. Трофейную. — Он подался вперёд и с некоторым трудом выдернул из вязкой древесины эльфийскую стрелу, до сих пор торчавшую в грубой шкуре пня. Пояснил неохотно: — Она принадлежала тому эльфу… вчерашнему пленнику…

— Понимаю. Что с ним стало?

— Он мёртв. А я просто не хотел, чтобы вы с Кагратом поубивали друг друга.

— Ты рисковал, — негромко заметил маг. — Но за попытку помешать нападению — спасибо. Это было… кстати.

— Меня никто не видел… я надеюсь. — Радбуг секунду помолчал. Зачем-то потрогал острие стрелы, уколол палец, с раздраженным шипением слизнул выступившую на коже капельку крови. Глядя в сторону, спросил без всякого интереса: — Парень… жив?

Саруман по-прежнему не оборачивался. Цеплялся взглядом за Гэджа, как будто только — и именно — это могло сейчас удержать мальчишку на краю.

— Зачем тебе это знать?