— Дар? Какой дар? — Келеборн как будто удивился. — Постой, постой. Ты, кажется, обманываться рад… Никаких даров я тебе не преподносил и не собираюсь. То, что «сит-эстель» временно оказался в твоих руках, вовсе не делает его твоей собственностью.
— Как не делает и твоей, — спокойно заметил Саруман. — По правде говоря, у тебя столько же прав на этот амулет, сколько и у меня.
— «Сит-эстель» принадлежит моему народу.
— Принадлежал. Несколько сотен лет назад. С тех пор у него сменилось множество владельцев, и не все из них заполучили амулет законным путем… включая тебя.
— К чему ты клонишь? — спросил эльф не без раздражения. Он уже отлично понимал — к чему.
Саруман внимательно разглядывал растрепанный кончик пера.
— Дорогой Келеборн! Когда-то амулет принадлежал твоей дочери, но впоследствии, в результате череды трагичных обстоятельств, оказался утерян и разбит на две половинки. К счастью, он был вновь обретен — благодаря мне, сохранен — благодаря мне, и воссоединен — также, как ни удивительно, благодаря мне. Поэтому, я полагаю, ничто не мешает нам сейчас просто счесть «сит-эстель» ценным даром, который ты преподнес мне в знак дружелюбия, почтения и признания моих успехов на неблагодатной ниве борьбы с Врагом, а также прочих важных и несомненных заслуг. Конечно, это было весьма неожиданно с твоей стороны, но, так и быть, я готов великодушно принять твое пожертвование — не только как свидетельство твоей личной приязни, но и как залог нынешних и будущих добрососедских отношений между Изенгардом и Лориэном… ведь ты, кажется, утверждал, что амулет принадлежит народу эльфов? Что ж, в свете грядущих в Средиземье событий ни к чему портить налаженные меж нами узы склоками и интригами из-за кусочка металла… даже худой мир между тобой и мной будет лучше доброй ссоры, не так ли?
В горнице на секунду-другую воцарилась тишина — Келеборн на мгновение онемел от такой неприкрытой наглости: кажется, подобного он не ожидал даже от Сарумана… Впрочем, надо отдать Владыке должное — он тут же подавил справедливое негодование и постарался придать лицу самое что ни на есть бесстрастное и невозмутимое выражение. Усмехнулся слегка натянуто:
— Меня всегда поражало, Курунир, как ловко ты умеешь играть суждениями и обстоятельствами и, тасуя их так и этак, в итоге обращать себе на пользу, да еще и приплетать к этому некие общественные интересы. Сейчас, конечно, не время ссориться из-за древнего амулета…
— Посему мы и не станем этого делать.
— …но «сит-эстель» — не простой «кусочек металла», тебе самому об этом прекрасно известно. Он обладает определёнными магическими свойствами, раз уж тебе с его помощью удалось снять ошейник.
— Вот именно, — подтвердил Саруман. — Так кому же, как не мне, Белому магу и посланнику премудрых Валар, взять на сохранение эту удивительную и в первую очередь несомненно магическую вещь? И если я, нескромно пользуясь положением главы Совета, заявлю, что амулет необходим нам для того, чтобы успешно завершить наше Общее и бесконечно Правое дело, ты тоже будешь тянуть к нему руки и прятать в загашник?
Келеборн поджал губы.
— Это всего лишь семейная реликвия, Саруман, вряд ли она может принести какую-то пользу в реальной войне.
— Не ты ли сам только что утверждал, что «сит-эстель» — не простой «кусочек металла» и обладает неведомой магией?
— Вряд ли с его помощью возможно сокрушить полчища Саурона.
— Но, вероятно, возможно создать заклятие, которое позволит нам освободить от постылого ига прочих пленников. Как-никак, мне действительно удалось с его помощью избавиться от ошейника, ты же не станешь этого отрицать.
Келеборн понимающе улыбнулся.
— Вон оно что… магия в ход пошла. Когда у волшебника заканчиваются разумные доводы, он начинает уповать на чары и чудеса. — Он язвительно хмыкнул. — То, о чем ты говоришь, звучит довольно сомнительно.
— Ты не уверен в моих словах?
— При общении с тобой, Курунир, вообще довольно трудно быть в чем-то уверенным… Особенно… — эльф запнулся.
— Особенно сейчас? — негромко, но с вызовом спросил Саруман. — Когда я… не сумел победить своего дракона?
— Шутки шутками, но ты слишком многое начинаешь себе позволять, — проворчал Келеборн. — Длительное пребывание в Замке явно не пошло тебе на пользу.
— Ну будет вам, будет, друзья мои, — решительно вмешался Гэндальф, до сих пор благоразумно предпочитающий в разгорающийся спор не ввязываться, — не стыдно ли нам, давним товарищам и соратникам, лаяться меж собой из-за какого-то древнего, пусть и овеянного занимательной историей эльфийского талисмана? Зачем тебе «сит-эстель», Саруман, если у тебя имеется непосредственно сам ошейник? — Он взглядом указал на печную полку. — Уж он-то, сдаётся мне, подойдёт для изучения запирающих чар и создания того заклятия, о котором ты говоришь, куда вернее и лучше всех на свете амулетов и иже с ними.
Белый маг сердито протягивал между пальцами растрепанное перо.
— Ну… возможно, и подойдёт. Но заклятие ошейника уже малость потеряло свою целостность. Тем более у меня с этой вещицей связано слишком много… воспоминаний.
— Что ж, у всех нас есть какие-то вещицы, с которыми связано слишком много воспоминаний… — Гэндальф с отсутствующим видом крошил в ладони кусочек оставшейся от завтрака ячменной лепешки. — Вещицы, несущие память о хороших или плохих днях, о событиях, которые нам хотелось бы сохранить в душе, о тех людях, кто был или есть нам дорог… или просто милые сердцу безделки, которые нам неизменно хотелось бы иметь при себе, — рассеянно улыбаясь каким-то своим мыслям, он бросил крошки хлеба в окно для синиц, прятавшихся в ветвях растущей под стеной вишни. — Мне, например, очень тяжело расставаться со своей верной трубкой… Келеборн хотел бы носить возле сердца «сит-эстель», а Гэдж, помнится, очень дорожил своим кинжалом — тем, с птицами и цветами на лезвии, полученным на пятнадцатилетие…
Келеборн звонко щёлкнул пальцами.
— Ах да, верно, я совсем забыл. — Он выразительно посмотрел на Белого мага. — Твой орк оставил эту вещицу нам. Тоже, видимо, в дар. Или, скорее — в качестве моральной оплаты нанесенного мне физического вреда… Я думал вернуть этот кинжал тебе, Саруман, но сейчас больше склоняюсь к мысли, что, пожалуй, это будет излишне. Пусть лучше он послужит для меня некой наградой и утешением… В конце концов, твой орк все равно выбрал Крепость, и мы его больше не увидим. А ты, судя по всему, вряд ли вообще хочешь помнить о его существовании.
Несчастное перо хрупнуло в руке Сарумана.
— Мой орк! Что ты вообще можешь знать о «моем орке», Келеборн!
Чуть слышно скрипнула дверь: вошёл Радагаст, бодрый и неунывающий, пахнущий кислыми яблоками, мёдом и козьим сыром, вытирающий красные от холода руки кончиком заправленного за пояс застиранного полотенца. Обвел собравшихся добродушно-лукавым взглядом бывалого дедушки, желающего ненавязчиво призвать к порядку расшалившихся внуков:
— Что за шум, а драки нету? Пахнет, я бы сказал, жареным… Обстановка немного накалилась? — он чуть приметно посмеивался во встрепанную рыжеватую бороду. — Ну, будет вам спорить, друзья мои, право, давайте сделаем перерыв в обсуждении вселенских печалей и судеб мира. Выпейте по чашке тёплого молока, это успокаивает. — Он действительно выудил из печи кувшин с горячим козьим молоком, покрытым сморщенной желтоватой пенкой, и, разлив молоко по глиняным кружкам, придвинул угощение гостям. — Я прошёлся утром по окрестностям, — серьёзно добавил он, присаживаясь на лавку, — хотел обновить кое-какие разбросанные по лесу заклятия. И заметил, что возле Кривого ручья кто-то был… Они постарались не оставлять следов, но чужое присутствие не так-то просто скрыть… от меня, по крайней мере.
— Орки, — с отвращением заметил Келеборн. — Крутятся там поблизости. Возможно, они случайно туда забрели, но не удивлюсь, если их кто-то навёл… Что ж, благодарю за угощение, Радагаст. — Он решительно отодвинул пустую кружку. — Я возвращаюсь в лагерь. Снимемся с места сразу же, как только вернутся связные с заставы.
