Оставшийся путь они преодолели во враждебном молчании.

Страдалец Хорт, полураздетый, лежал на лавке в одном из бараков, держался рукой за сердце и хрипло постанывал. Двое-трое «крысюков», окружавшие недужного, при появлении Гэджа неохотно расступились.

— А где Шарки?

— А нету. Дела у него. Этого прислал! — Мужичок-посланник со сдержанным раздражением кивнул в сторону Гэджа.

Среди пленников поднялся недовольный ропот:

— Не любят нас тут… орков охотнее лечат… а мы — так, расходный материал… пособие для оболтусов… сдохнешь — никто и не почешется…

Гэдж старался не обращать на это ворчание внимания, хотя оно зудело и зудело у него над ухом, назойливое, как комариный писк, втыкалось в кожу будто множеством раскаленных иголок. Он никак не мог развязать горловину сумки со снадобьями — пальцы стали какими-то непослушными.

Хорт страдальчески смотрел на него мутными ввалившимися глазами. Гэдж взял его за запястье. Пульс у Хорта был четкий, частый, и дышал он трудно и медленно, словно бы с осторожностью, точно каждый вздох причинял ему боль. Впрочем, запавших щек и посинения вокруг губ, свидетельствующего о слабости дыхания, как будто не наблюдалось.

— Давно прихватило? — спросил Гэдж.

— С полчаса назад, — неохотно отозвался один из пленников. А тебе-то какая разница? — неприязненно говорил его взгляд. — Сердечные капли ему надо, чего тут думать-то…

«Сердечными каплями» называлась вытяжка пустырника и боярышника, настоянная на спирту, и некоторые из «крысюков» любили глотнуть таких капелек вечерком «для крепкого сна». Гэдж достал деревянную трубочку, приложил её к груди страдальца, чтобы послушать работу сердца. Кожа у Хорта была бледная, липкая от пота, и на то, что он просто пытается изобразить сердечный приступ в погоне за успокоительным снадобьем, дело отнюдь не походило.

Хорт едва слышно закряхтел.

— Жжет в груди… в боку… в руке… мо́чи нет!

Сердце его билось чуть учащенно, но вполне ровно — никаких посторонних шумов, которые говорили бы о его неправильной работе, Гэдж не уловил, как ни прислушивался.

— Зелья сердечного надо, — повторил один из «крысюков». — Капелек ему дай, полегчает.

— Не дам, — сказал Гэдж.

Мужичок-посланник набычился:

— Почему?

— С сердцем у него все в порядке.

— Да что ты понимаешь, орк! Шарки сам сказал, что это грудная жаба.

Да. Жгущие боли в левой половине груди, отдающие в руку, липкий холодный пот, затрудненное дыхание — все говорило о том, что Хорта одолел приступ грудной жабы. Надо было накапать Хорту вожделенных «капелек» и убираться восвояси, но Гэдж медлил, что-то было не так… С начала приступа, по словам «крысюков», прошло уже больше получаса, а боли при грудной жабе так долго не длятся. Либо сердечный приступ серьезнее, чем кажется… но тогда пульс на запястье не прощупывался бы совсем — только под подбородком, и то еле-еле. Либо…

Либо — что?

Гэдж чувствовал себя дурнем. А Сарумана, который мог бы парой слов дать ему дельный совет, рядом не было.

— Сердце в порядке, — сухо повторил Гэдж — и сам возненавидел себя за нотки сомнения, проскользнувшие в голосе. А если он не прав, чего-то не услышал, недопонял, и это действительно грудная жаба? Враждебность и неудовольствие, исходящие от столпившихся вокруг людей, ощущались почти физически, будто угрожающе занесенная над головой лопата. — Вздохни так глубоко, как только сможешь, — сказал он Хорту.

Тот покосился на орка со страдальческим видом.

— Никак не могу! Больно! Что ты меня мучаешь!

— Привстать тоже не сможешь?

Хорт сделал вялую попытку подняться — но тут же, схватившись за грудь, с хрипом повалился обратно на лежанку.

Гэдж наклонился к нему, чуть ли силком отодрал его руку, прижатую к левому боку, и резко надавил пальцами на ребра. Наверно, даже слишком резко… Хорт дрогнул всем телом и глухо взвыл от боли, с уст его сорвалось невнятное ругательство; он, наверно, пнул бы Гэджа ногой в живот, если бы тот не успел вовремя отскочить.

Ну и ладно. Теперь, по крайней мере, все было ясно.

Гэдж достал из сумки баночку с мазью из немейника и аккуратно натер снадобьем пораженный бок. Это была не та мазь, которой Гэдж лечил Гэндальфа, другая, сделанная по всем правилам — уж в чем-в чем, а в немейнике в Замке недостатка не ощущалось. Непритязательные растеньица чувствовали себя на болотах вполне вольготно, и снаги время от времени приносили с окраины топей эти серенькие цветочки целыми корзинами.

Минуту-другую ничего не происходило. Хорт лежал, сопел, пыхтел, хватал ртом воздух неуверенно и прерывисто. Смотрел на Гэджа тоскливо.

— Ну, что теперь? — со стоном спросил он. — Ждешь, когда я сдохну?

— Не жду. Сейчас полегчает, — сухо сказал Гэдж.

Мужички, столпившиеся вокруг, выжидательно молчали, дышали Гэджу в затылок ядреными ароматами пота и пивного перегара. По совести говоря, если бы бедолага Хорт сейчас хлопнулся в обморок, Гэдж бы нисколько не удивился. Они мне наваляют, тоскливо подумал он, как пить дать наваляют, если я ошибся в предположениях…

Хорт судорожно вздохнул и прикрыл глаза. Сдавленное его дыхание чуть выровнялось, бледное лицо расправилось, щеки малость порозовели.

— Легче? — нерешительно спросил один из «крысюков».

Немейник наконец проявил свое обезболивающе-охлаждающее действие, и Хорт малость приободрился, неуверенно улыбнулся уголком рта. Приподнялся и ощупал правой рукой грудь. Медленно повернул голову и посмотрел на Гэджа.

— Э, орк… Кажется, и впрямь того… полегчало. Весь левый бок онемел.

Гэдж кивнул. Мельком подумал, что слегка переборщил с количеством мази.

— Так и должно быть… Мажь бок этим снадобьем утром и вечером в течение трех дней, — он поставил баночку с немейником на стол и оглянулся на столпившихся вокруг невольных «зрителей». — Десятник здесь есть?

— Ну, я — десятник, — помолчав, отозвался один из пленников, на рукаве его холщовой робы виднелась тонкая красная нашивка.

— Хворому нужно отлежаться пару-тройку дней в тепле, — не глядя на него, хрипло произнес Гэдж. — И потом еще неделю-другую тяжести не таскать. Иначе болезнь вернется.

Десятник посмотрел на свои широкие, чуть грязноватые ладони — так внимательно и сосредоточенно, точно надеялся увидеть там письменное подтверждение словам орка с подписью и сургучной печатью.

— Пусть Шарки сам мне это скажет, — угрюмо промолвил он.

— Хорошо. Я ему передам, — сказал Гэдж. Поднялся, взял свою сумку и направился к выходу.

Перед ним молча расступились.

* * *

— Ну и что там было с Хортом? — спросил Саруман.

— Ничего особенного, — небрежно откликнулся Гэдж. — Обычный межреберный прострел.

— Как определил?

— Пульс устойчивый, работа сердца без изменений, боль при прощупывании прослеживается вдоль ребра по направлению от позвоночника.

— Молодец.

— А что там с этой… Ханарой? — спросил Гэдж, радуясь, что в каморке полутемно, и Саруман не видит, как у него против воли зарделись щеки. Будто у чувствительной эльфийской девицы, одернул он себя. Похвала была скупой и сдержанной, но Гэджа распирало от счастья и гордости, как будто Шарки щедрой рукой отсыпал ему мешок чистейшего золота. — Спас ты её?

Саруман пожал плечами.

— Не знаю… Местные лекарки-повитухи сами все делали, я только, гм… раздавал указания. Родились двое орчат. Мальчики.

— Они выживут?

— Орчата — да, хоть они и слабенькие. Мать… Не имею представления. Может, и выживет, орки живучие… Я следил, чтобы чрево ей зашили по возможности аккуратно. — Он подошёл к чану с кипяченой водой, зачерпнул из него деревянной кружкой, сделал несколько долгих жадных глотков. Проворчал себе в нос: — Узнал бы Келеборн, чем я тут занимаюсь…

— По-твоему, это постыдно — спасать орков, да? — тихо спросил Гэдж.

Шарки не ответил. Посмотрел на остатки воды в кружке, задумчиво взболтнул её в руке.