— Что?

— Она называла меня как-то по-другому?

Радбуг, щуря глаза, задумчиво смотрел на пляшущие в камине язычки огня.

— Я не помню. Кажется, она называла тебя «араш». Это не имя, просто… ласковое слово. Малыш, карапуз, мальчуган… Так многие орчанки называют своих первенцев. Откровенно говоря, я не думаю, что она вообще успела дать тебе имя.

Он устало прикрыл глаза и вновь вытянулся на соломенном тюфячке — видимо, беседа давалась ему нелегко, дыхание его сбилось, голос осип. Гэдж молчал: ему тоже было трудно поддерживать этот разговор, но совершенно по иным причинам.

— Какая она… была? — спросил он очень тихо, едва слышно, словно боясь громким голосом разбить воцарившуюся в комнате хрупкую тишину. — Каграт говорил, что… странная.

Радбуг хрипло усмехнулся, провел кончиком языка по запекшимся губам. Лицо его оставалось неподвижным, серовато-бледным, точно вылепленным из воска.

— Вряд ли более странная, нежели я. — Он по-прежнему не открывал глаз. — Ну, немного не такая, как другие, чистокровные орки. Наверно, в ней было слишком много… человеческого, орочий мир был для неё тесен. Она любила одиночество… иногда бродила по горам, плела кукол из травы или рисовала кусочком угля на стенах пещеры — цветы, птиц… И кое-кому это даже нравилось. Вот твоему бате, например.

Правда? — с вялым удивлением подумал Гэдж. — Интересно, чего я ещё не знаю о своём папаше? Каграт отнюдь не казался Гэджу субъектом, которому могут нравиться какие бы то ни было цветы — ни настоящие, ни тем более нарисованные углем. Впрочем, это было давно… а в те далекие времена Каграт был молод, глуп и, видимо, еще не заматерел до костного мозга.

Подержав обрывки рукописей в руках, Гэдж неторопливо вернул их обратно на полку. Наверно, надо было наконец сложить манатки, убраться прочь и перестать докучать Радбугу назойливым любопытством, но что-то его удерживало — словно тонкая невидимая веревочка, привязанная к ножке стола… Кусая губы, он отсутствующим взглядом рассматривал выставку оружия на стене: ножи, кинжалы, длинный меч, чья крестовина, отлитая из серебра, формой напоминала сердце, а ножны были сплошь увиты затейливой золотой вязью цветов и листьев.

— А что все-таки случилось? — спросил он после долгой паузы. — Ну, там, на Мирквудском Тракте? Почему эти… степняки на вас напали? Это была королевская дружина?

Радбуг, с усилием повернув голову, посмотрел на него, как показалось Гэджу, с молчаливым укором. Если бы орк велел ему сей момент заткнуться со всеми дурацкими расспросами и немедленно выметаться вон, Гэдж бы нисколько не удивился.

Но Радбуг только тяжело перевёл дух:

— Нет, что ты. Дружинникам до нас дела не было — хлеб мы везли купленный, а не награбленный, и все сопроводительные грамоты были в порядке, я сам проверял. Просто разбойники… В южных степях этаких лихих удальцов полным-полно, каждому охота поживиться за чужой счет.

— И что, много их было?

— Около дюжины. Верховых… Но мы были готовы. Окопались за телегами и встретили их стрелами. Завалили нескольких всадников и пару их лошаденок. Они ничего не могли поделать, покрутились вокруг, посвистели, поорали и вконец убрались прочь…

— Но тебя все-таки ранили, — заметил Гэдж. — В спину.

— Я не подставляю врагам спину, парень! — сердито сказал Радбуг. — И не знаю, откуда взялась эта поганая стрела. Видимо, какой-нибудь шустрый разбойник изловчился, прислал мне подарочек напоследок. Или… — он вдруг замолчал.

— Или что?

— Да так, ничего… Просто Шавах… — он запнулся, оборвав себя на полуслове, точно сам удивленный собственной неожиданной мыслью — и не уверенный, стоит ли высказывать её вслух.

Гэджу отчего-то стало не по себе. Шавахом звали того орка, который пытался отобрать у Гэджа кинжал — еще там, на болотах, на опушке леса. Его мрачный, исполненный тяжелой звериной ненависти взгляд Гэдж тогда хорошо запомнил, даже сам того не желая.

— А что, этот… Шавах, — негромко спросил он, — тоже был с вами в охранении, да?

Радбуг смотрел исподлобья.

— Ну, допустим, был, — процедил он сквозь зубы. — И что?

— Это он тебя подстрелил, так? — быстро сказал Гэдж. — Подобрал разбойничью стрелу, чтобы все было шито-крыто, и всадил её тебе в спину! Хотел свести счеты… ведь так, да?

Взгляд Радбуга показался ему странным.

— Я все же думаю, — медленно произнес орк, — что это был какой-то шальной разбойник… И советую тебе думать так же!

— Это… подло! Стрелять в спину собственным соратникам! — негромко, едва сдерживая негодование, произнес Гэдж. Он почему-то был уверен, что не ошибся в предположениях. — Этот мерзавец воспользовался удобным случаем и пытался тебя убить, а ты его выгораживаешь… Да его нужно посадить в темницу, предать суду и наказать по заслугам!

— Предать суду? Наказать? — Радбуг не то хрюкнул, не то глухо всхрапнул. И вдруг хрипло захохотал — прикрыв лицо ладонью, сотрясаясь всем телом, всхлипывая, вздрагивая и корчась на постели; судорожно вздохнул, закашлялся, пытаясь унять смех и отдышаться. — Ох, не смеши, у меня и без того ребра болят… Экий ты пылкий радетель за справедливость! Ничего, это скоро пройдет… — Он вновь фыркнул, все еще пытаясь совладать с непрошенным припадком веселья. — Это всего лишь мои предположения, Гэдж… Я знаю только одно: Шавах в тот момент находился у меня за спиной, и в руках у него был лук. Он мог выстрелить… но это не значит, что он действительно это сделал.

— Может быть, кто-нибудь что-нибудь видел, — проворчал Гэдж. — Наверняка найдутся свидетели, нужно искать…

— Не найдутся, — безучастно сказал Радбуг. — Кто в той заварухе вообще следил за тем, что происходит за чьей-то там спиной?

— Но это… неправильно! — Гэдж яростно скрипнул зубами. — Если Шавах виновен, его нельзя оставлять безнаказанным… Он — убийца. Нет, хуже, он — подлый убийца! А ты хочешь, чтобы он вышел сухим из воды? Хочешь замять это паскудное дельце, да?

— Да, хочу… пока оно не замяло меня, — устало сказал Радбуг. — Никаких доказательств, кроме досужих домыслов, у меня нет… и не будет. И я даже не желаю, чтобы они были… Не лишай меня последних остатков веры в моих сородичей, парень, — добавил он негромко. — С Шавахом я сам разберусь, уж поверь, это наше с ним дело и ничье больше. Уж во всяком случае не твое.

— Да, но… — пробормотал Гэдж. Ему очень хотелось возразить — но он не мог придумать ни одного довода, который ему самому показался бы сейчас достаточно убедительным. Может быть, Радбуг прав? Стоит ли поднимать шум, баламутить воду в стоячем пруду, вздымать на поверхность пласты зловонной тины и вязкого ила, прочей дряни, таящейся под слоем грязной гнилой воды, пытаться отыскать спрятанную на дне крохотную жемчужинку справедливости? Она скрыта глубоко и надежно, захоронена в мутных глубинах, заключена в темную раковинку, створки которой — подлость и равнодушие — сомкнуты плотно. Да и есть ли она там вообще, эта неприметная драгоценность? Гэдж порывался сказать, что правда должна восторжествовать, несмотря ни на что, а справедливость следует отстаивать хотя бы ради самой справедливости, но отчего-то язык у него не поворачивался произнести всё это вслух…

«Это наше с ним дело», — сказал Радбуг. Чем он теперь вздумает ответить Шаваху, тоже подкараулит его где-нибудь за углом? Почему-то Радбуг не казался Гэджу человеком (вернее, орком), который способен нанести удар в спину, и все же… может, подобные обычаи в Крепости в порядке вещей?

Даже так — насколько подобные обычаи в Крепости в порядке вещей?

— Кстати, — после недолгого молчания вновь заговорил Радбуг; орк отсутствующим взглядом смотрел куда-то мимо Гэджа, в камин. — Я хотел у тебя спросить: тот друг, о котором ты мне говорил… спас ты его?

— Нет, — мрачно отозвался Гэдж, — не спас.

— Сочувствую, — ровным голосом откликнулся орк. — С Замком трудно бороться, парень, он живет по своим правилам, здесь действуют совсем другие законы, отличные от тех, к которым ты, вероятно, привык… Но, по крайней мере, теперь тебя здесь ничто не держит. Я прав?