Вновь со стуком распахнулась дверь, и в гридницу с торжествующими воплями ворвались еще двое мальчишек-уруков. Один был пониже ростом, тощий и чернявый, другой — повыше, с квадратным лицом, с широким и плоским, каким-то бесформенным носом, точно раздавленным чьим-то угловатым кулаком. Взъерошенный и возбужденный, он что-то крепко прижимал к груди.

— Добыл! Аж целую пригоршню!

Рраухур, сердито ворча, оттолкнул Каграта, решительно шагнул вперед. Протянул к плосконосому лапу.

— Что там у тебя, Шаграх? Дай сюда!

— Не дам! — огрызнулся Шаграх. — Это моя добыча!

В руках у него оказалась шапка, в которой копошились с полдюжины слепых и голеньких новорожденных крысят. Мальчишки гуртом столпились вокруг удачливого охотника, с приглушенными завистливыми восклицаниями разглядывая трофеи.

Рраухур оттер плечом самых любопытных и тоже мельком посмотрел на пищащих в шапке крысят. Нахмурился. Поднял на Шаграха взгляд — медленный и безжалостный, как удавка.

— Тьфу, дрянь! Где достал? В подвалы спускался, щенок? Несмотря на запрет?

Плосконосый Шаграх — масть его заметно отливала рыжиной, характерной для другого племени уруков, с Восточного двора — угрюмо скосил глаза на кнут в лапе наставника.

— Я недалеко… Тут под лестницей было… гнездо крысиное. Мы с Уфтыром нашли…

— Болваны! — Рраухур поморщился. — Велено же — в подвалы ни ногой!

— Посади их на пару дней в тёмную — и вся недолга, — проворчал Каграт. — В следующий раз будут знать, как совать нос куда не положено.

Рраухур равнодушно почесал ухо.

— Да леший с ними! Пусть тешатся, как хотят, лишь бы руки на виду держали… — Внезапно в голову ему пришла какая-то мысль, он протянул лапу и, не обращая внимания на сердитый взгляд Шаграха, вытащил из шапки подвернувшегося крысенка. Шагнул к Гэджу. — Ну-ка, смотри сюда!

Гэдж смотрел. Крысенок — совсем крохотный, слепой, бледно-розоватый — лежал на ладони Рраухура, тычась в неё носом и подергивая крохотными лапками. Рраухур медленно сжал пальцы — и звереныш, стиснутый в огромной пятерне орка, негромко испуганно пискнул.

Гэдж вздрогнул.

— Не отводи взгляд! — рявкнул Рраухур. Он смотрел на Гэджа исподлобья, пытливо, щерясь уголком рта, продолжая неспешно сжимать пальцы, и крысенок, попавший в эти жёсткие неумолимые тиски, задергался, запищал громче, отчаянно и хрипло… головенка его на секунду вздулась, будто накачанная воздухом, кожица на ней натянулась — и лопнула с отвратительным мокрым хлюпом, череп хрустнул, как ореховая скорлупка, каплей вытек на пальцы орка губчатый розоватый мозг. Гэджу на какой-то миг стало нехорошо…

— Чё позеленел? — вкрадчиво спросил Рраухур. — Это всего лишь крыса! — Он хрипло ухмыльнулся и неторопливо разжал лапу. — Сумеешь так, э?

Гэдж с трудом поборол приступ тошноты. Отвратителен был не размозженный трупик несчастного крысеныша, размазанный по грязной ладони орка — отвратительна была поблескивающая во взоре Рраухура сладкая маслянистая кровожадность.

— Не сумею, — Гэдж рывком поднял голову и посмотрел орку прямо в глаза. — Я даже не хочу… так уметь.

Рраухур коротко взрыкнул.

— Вот то-то и оно. — Он швырнул жалкое, превратившееся в раздавленную кашицу тельце на пол и вытер окровавленную ладонь о штаны. Кивнул Каграту. — Видал? Размазня он у тебя, походу. Слюнтяй. Слабачок. Жесткости в нем нету, безжалостности… какой из него к лешему воин? Такому только в обозе под телегой отсиживаться… Настоящий ратник должен быть твердым, как кремень… жестким, несгибаемым, точно железный штырь, решительным и беспощадным — без закидонов, короче. Понятно, о чем я?

Каграт потемнел лицом.

— Понятно. Глоб! — Он смотрел на Гэджа, прищурившись, яростно кривя губу над крепкими желтыми клыками, и взгляд его был полон презрения пополам с темной мрачной решимостью, не сулившей Гэджу ни пощады, ни спуску. — Ладно. Я это… учту. — Он глухо утробно заворчал, точно раздраженный медведь, сжал зубы и угрюмо поиграл желваками. Вновь исподлобья посмотрел на Рраухура. — Слышь, что старуха Гарбра говорит, когда Кохарран? А то как пришлось вкругаля по горам по долам крюка давать, я уж начал опасаться, что мы к сроку и не поспеем.

— В конце месяца. А тебе-то что? — Рраухур понимающе щурил глаза. — Или тебя твоя Наара выгнала уже? Надоел ты ей?

— Это она мне надоела, — сказал Каграт презрительно. — Только ворчит да бранится последнее время, то ей не так, это не эдак… — Потирая ладони, он искоса бросил на Рраухура пронырливый взгляд: — А что, интересное что-нибудь в нонешнем Кохарране будет? Молодухи какие-нибудь, э?

Рраухур многозначительно хмыкнул.

— Лейха, Гаахар и Вараха в этот раз впервые будут участие в Выборе принимать. Только ты слюни-то не роняй… Кто ж тебя, старого драного кота, выберет-то? Вараха по Мэйхуру тоскует, а остальные себе тоже помоложе да помилее найдут. — Он оглушительно захохотал. — Достанешься ты какой-нибудь толстой обрюзгшей дуре вроде Хариды, вот повеселимся.

Каграт покривил физиономию.

— Смотри, как бы ты ей не достался! Эта дебелая стерва все ещё участвует? Да у неё уже зубы повыпадали и пузо до колен отвисло, не говоря обо всем остальном.

— Участвует. Зудит, видимо, в одном месте… А за то, что ты её в старухи определил, она тебе уши пооткручивает, на вертеле поджарит и тебя же заставит их слопать.

Каграт недовольно зашипел; ни папаша, ни Рраухур больше не обращали на Гэджа никакого внимания, и он был этому только рад. Всеми позабытый (к счастью!) он молча сидел на лавке, сгорбившись и обхватив плечи руками; взгляд его, как приклеенный, то и дело возвращался к жалкому крысиному трупику, нашедшему временное упокоение в темноте под ближайшей скамьей. Не то, чтобы Гэдж особенно любил крыс, и все же… Этот несчастный звереныш явно не заслуживал такой лютой и безжалостной казни.

«Это всего лишь крыса», — беспечно сказал Рраухур. Всего лишь крыса…

А если бы это не было всего лишь крысой?

Гэджа передернуло.

Меж тем участь остальных крысят азартно и деловито решалась в дальнем углу.

Они по-прежнему копошились в шапке — беспомощные, дрожащие, тепленькие, мерзостно-розовые. Мальчишки, столпившиеся над ними, разглядывали их, щупали, тыкали в слепышей пальцами и переговаривались вполголоса: Гэдж не хотел слышать их негромких, жарким торопливым шепотом произносимых фраз — но не слышать все равно не мог:

— …чего делать-то. Подвесить за хвосты на вертел и поджарить на медленном огне… Вот писку-то будет…

— Можно на спицу насадить. Я у Хрипатого одолжу.

— Да ну, скукота. Сразу и кончатся. Лучше уж крысиного яда раздобыть…

— Шкурки ободрать, лапки повыдирать, глазки повыколоть…

— Чего спорим-то? Разыграем крысенышей по жребию, пусть каждый со своим забавляется, как хочет.

— А я как-то щенка возле поварни поймал, слышь? Сивухой его облил и поджег… То-то была потеха…

Ну-ну. И вот этими изуверами я еще восхищался пару часов назад? — мрачно спросил себя Гэдж. Еще готов был с ними задружиться и назвать своими товарищами?

— Уроды, — не поднимая глаз, пробормотал он себе в нос. — Палачи!

Он говорил совсем тихо — но его услышали: хотели услышать. Зря Гэдж думал, что на него не обращают внимания: к нему, чужаку, уже давно приглядывались и принюхивались опасливо и настороженно, как свора собак принюхивается к прибившемуся к стае незнакомому псу. Ждали только повода ткнуть его носом в его незавидное место… Рыжий Шаграх разом обернулся, подобрался, ровно хищник, почуявший запах крови.

— Ты! Ты, что ли, тут гавкаешь… из параши голос подаешь? — Он выпрямился во весь рост, повел плечами, за его спиной негромко угодливо захихикали. Рыжий был самым высоким среди мальчишек и, видимо, самым старшим по возрасту, ровесником Гэджу, если не взрослее, и явно чувствовал себя в «щенятнике» вожаком. — Козел вонючий!

— Да ну? Рад знакомству, — небрежно сказал Гэдж. — А меня зовут Гэдж.

Он, в общем-то, знал, чем все закончится, но заставить себя промолчать никак не мог. Рыжий раздраженно зарычал.