Он посмотрел на огонь в своей руке.

– И не обижайся, дорогая, но разве ты сама не … Ну вот сколько ты проводила абортов? И другие такие же как он, – маг кивнул на корзину, – Не нужных, не желанных.

Он замолчал.

– Много Арчи, – грустно ответила Гертруда, но в голосе ее не было обиды, лишь грусть, – Очень много, – они вновь замолчали.

– Тут же есть определённые риски и… – Арчибальд снова замолчал.

– Ладно, – сказал он, спустя какое-то время, в течение которого маг смотрел на смертоносное заклинание в своей руке.

– Ты права, бедняга уже умер один раз за чужие грехи, нечестно убивать его по схожим причинам еще раз, – и легким движением маг повернул кисть, одновременно сжав ее в кулак, огненная сфера с хлопком исчезла.

Арчибальд Дэроу потер ладони друг о друга, как если бы хотел стряхнуть пыль.

–Что мы имеем? – риторически вопросил маг.

Краем глаза он на секунду посмотрел на Гертруду, та улыбалась как девчонка, которую первый раз пригласили на танцы.

«Проклятье, – подумал он, я люблю эту девчушку», – и усмехнулся в усы, и в глазах вновь засветились озорные искры.

И это было чистой правдой, они любили друг друга, но уже давно не так, как это принято у пылких любовников, и не так, как любят друг друга супруги, прожившие вместе жизнь, да и не та это была любовь, что заканчивается браком, но любовь, которая куется в огне войны, битв и сражений, когда они стояли спиной к спине, отбиваясь от врагов и скользя в крови друзей, любовь, что вела его ей на выручку, утопая по грудь в снегу, когда ее сотни лет назад похитил и сделал наложницей злой Шах чародей. Это была та любовь, что давала ей сил в одиночку пробиться к нему в тюрьму gurges в эпоху охотников на ведьм. И были в их любви боль и измены, и жертвы, причем взаимные, были времена, когда меж Арчибальдом и Гертрудой летали молнии, причем в прямом смысле, но человеческая память странная штука, со временем плохое почти стирается, а хорошее сверкает как драгоценности, что бережно хранятся в душе, а уж чего у магов и ведьм в избытке, дак это время.

Дело в том, что маги и ведьмы не стареют, верней, стареют не так как мы.

Магия, струящаяся в их телах, делает такие вещи как физический возраст весьма условными понятиями, и проходит не одна сотня лет, пока законы природы начнут одерживать верх над желанием носителя магии выглядеть так, а не иначе. Существу, которое может усилием воли менять свой морфогенетический код, сложно навязать такие вещи как морщины или седина, и государства рушатся охотней, чем грудь ведьмы начнет уступает силам гравитации. Однако, рано или поздно, а вернее очень поздно, старость возьмёт верх. Вот и Арчибальд, и Гертруда легко могут обратится с стариков или зверей по желанию, но в юношу и девушку уже нет.

Но вернемся назад в покои Арчибальда Дэроу.

– Дак, что мы имеем? Говоришь он точно был мертв? Ну в смысле совсем? Это не летаргия? Не кома? Не amplecti nocte 2или что вроде?

–Нет, уж смерть, знаешь ли, я могу узнать, когда ее вижу, – не без досады ответила Гертруда.

– Да, да, просто мыслю в слух, – поспешил ретироваться Дэроу.

– И дождь впитался в тело?

– В том то и дело что нет, наоборот, капли испарились, как на горячей плите, и даже пар шёл.

– Ага, – маг помолчал, усиленно разминая виски пальцами, затем встал, подошёл к корзинке и внимательно смотрел на бледное личико малыша. Потом снова вернулся на свое место, и снова проделал тот же манёвр.

Несмотря на всю пугающую неясность происходящего, Госпожа Гертруда, на время уступила место Труди, а той, если говорить по правде, нравилось видеть Арчибальда таким, как сейчас.

С магами одна беда: в определенный момент долгих жизней они перестают встречать на своем пути что или кого бы то ни было, представляющее для них угрозу или тайну, лишённые возможности противостоять вызовам, они, как следствие, начинают закисать, отравленные ядом собственного могущества, и не ровен час, могут совсем тронуться рассудком. Например, прийти к выводу, что пытаться захватить мир – отличное хобби для спортсмена и джентльмена.

Темные владыки получаются из могущественных и скучающих магов.

Ведь заметьте, разного рода темные властители обычно ни в чем не нуждаются, ну ни земли, ни пастбища их не волнуют, а рабов у них всегда столько, что и говорить не стоит, золота они тратят на все это больше, чем получат в итоге.

Да и с кем вести торговлю и тратить это золото, когда все и везде уже твое?

Ну вот чем таким будут заниматься темные властители мира, если победят? Решать вопросы внутренней политики, внешней-то политики не осталось?

И что, вся эта рутинная волокита стоила усилий по завоеванию мира? Нет.

Но темные властелины как одержимые пытаются снова и снова.

Хотя вот, посмотри ты на предыдущих пытавшихся. И, казалось бы, очевидно гиблое мероприятие.

Потрать ресурсы и силы на то, чтоб помыть, прибрать свои мрачные земли, организуй в них социальные льготы, построй больницы и школы, рабочие места. Да ты не будешь знать, как отбиваться от желающих тебе служить. Весь мир сам будет рваться под твою пяту. Но такого не происходит.

А все почему? Потому что темный лорд – это скучающий маг, и войну он ведет не ради победы, а из спортивного азарта и нарочно оставляет лазейки для сил «добра», которые обеспечивают ему проигрыш. Потому что в противном случае, ковались бы не волшебные кольца, которые снимаются посредством экстремального маникюра, а волшебные пояса верности с кодовым замком и системой оповещения.

– Дак, говоришь, мать подверглась вероятностной мутации? – спросил маг спустя какое-то время, сосредоточенно ища что-то в манускриптах и свитках, разложенных теперь на полу всей комнаты.

– Да, Арчи. Я уже говорила, у девчонки было свиное рыло на лице. – ответила Ведьма, которая стояла рядом с младенцем.

И тут же она иронично добавила:

–Пятачок как у поросёнка, ну сам-то ты как думаешь?

– Ну мало ли, – задумчиво пробормотал маг себе под нос,

– В лесу за щитом, много чего водится, может мамаша той девчонки, любила … ну экзотику, там сатиры, кентавры, ну, ты меня поняла. И вот вам на лицо свиной пятачок, прости за каламбур.

– О, боги! – закатила глаза ведьма, – Сколько же сотен лет тебе нужно, чтоб повзрослеть? Нет, Арчи, это обычная девочка, дочь мясника, ты бы ее знал, если бы выбирался иногда из этого, – она неопределенно обвела рукой комнату, – могильника.

– Ну хорошо, хорошо. Арчибальд снова посерьезнел.

– Знаешь, это просто глупо в конце концов, – с досадой сказал он спустя какое-то время, отбрасывая очередной испещренный рунами талмуд.

– Мертвенная бледность, зеленое свечение, отторжение природной магии, такой как местный дождь, и это, не говоря о… – он понизил голос до состояния полной секретности, – Самопроизвольном воскрешении.

– Ну а как насчет того парня из пустыни, ну ты помнишь? – невозмутимо прервала его Гертруда.

– Он пришёл на кладбище, встал у могилы приятеля и сказал что-то вроде «Эй, Луи! Встань и иди» и покойный воскрес.

– Ага, – согласился Дэроу, – Как же не помнить отличный мужик, да вот только тогда это была все та же магия что и, – маг кивком указал на корзину.

– Значит это все же – нек… – начала было Гертруда.

–Труди! – закричал маг так, что только наложенные чары тишины не перебудили всех обитателей цитадели.

– Ой, – пискнула Труди и плотно зажала рот руками. В глазах Госпожи Гертруды на мгновенье застыл испуг.

– Ну не в таком же месте произносить подобное! Последствия могут быть не предсказуемыми! – глухо проворчал Арчибальд.

Гертруда, все еще не отрывая ладони от рта, кивнула, оба замерли как-будто прислушиваясь, но все было по-прежнему.

– Ох, Арчи, язык сам хотел произнести это! – посетовала Гертруда, когда они наконец успокоились.

– Похоже обошло… – начал было говорить боевой маг, когда слова его оборвал громкий и жалостливый плач ребенка.