Ну а потом был сытный обед и вкуснейший в моей жизни шашлык, который мы с Саввой запивали холодной водочкой. Мальчишки, сожравшие по два шампура, отвалились от стола со счастливым видом и, блаженно постанывая, уползли в дом переваривать. А мы, то есть я, Савва и Ульяна остались сидеть под ласковым солнцем последних теплых сентябрьских деньков и мерно беседовать. Болтали обо всем, о погоде, о столице, о делах в бизнесе, о делах семейных. Казалось, перебрали все темы, Ульяна как настоящая женщина трещала без умолку и задавала вектор разговора, а Савва аккуратно, искоса поглядывая на супругу, опрокидывал в глотку стопку за стопкой. И поэтому неудивительно, что в какой-то момент он вдруг отвалился от стола, решив сходить до ветру, и так и не вернулся. Как обычно хмель в голове потянул его на приключения. Может, вернется вечером и дай-то бог если целым. Любил он все-таки подраться. Я думал, что Ульяна забеспокоиться по этому поводу, запереживает, но ошибся. У нее имелась более важная миссия. Я это чувствовал все время. И вот, когда она решила, что лучшего момента ей не найти, отодвинула на край стола початую бутылку и проникновенным бархатным голосом, от которого меня бросало в дрожь, спросила:

— Ну и как тебе наш дом, Василий? Нравится?

Я лениво кивнул:

— Да, нравится. Хороший дом, основательный такой.

— В прошлом году ставили, — довольно сообщила она. — Целых семь комнат! Два этажа! И ретирадная как у тебя в столице. Савва настоял так сделать. Все как у настоящих аристократов.

— Ну, я-то не аристократ, — отмахнулся я, и последующая ложь у меня полилась сама собой. — И никогда им не стану. Я ж, Ульяна, из самых что ни на есть настоящих пролетариев. Бывший голоштанник, пузо к спине прилипало по-настоящему, а ботинки мои все время кашу хлебали. На заводе трудился как Папа Карло, не разгибая спины.

— Как кто? А кто это Папа Карло?

— Да был в моем прошлом один деятель, — выкрутился я, ленясь вспомнить в какие года был написан рассказ про Буратино. — Шибко трудолюбивый итальянец. Сынок у него потом сбежал с пятью золотыми, да на лихих людей нарвался.

— И что, убили его? — ахнула она.

— Да не, он их обхитрил, да обратно к бате вернулся с прибылью.

Похоже, что Толстой еще не написал свою историю про золотой ключик, иначе Ульянка точно бы о нем знала. И потому я, наблюдая за ее искренним сопереживанием, сдержал смех и решил не признаваться в розыгрыше. Некрасиво с моей стороны получилось. И решив сменить тему разговора, кивнул на ее «положение» и спросил:

— Когда ждете?

— К Рождеству, — ответила она довольно и погладила живот.

— Мальчик, девочка?

— Я девочку хочу. Да и тетка одна говорит, что по всему девка будет. Хватит уже мне пацанов. Сладить с ними не могу — сорванцы такие. Не слушаются меня, только Савву боятся и его ремня, — она тяжело вздохнула. — Но его часто дома не бывает. Все время либо в магазине, либо по делам разъезжает.

Я покивал понимающе.

— Как назвать хотите?

— Не знаю еще, не решила. Посмотрим на какой день выпадет. Посмотрим, кто святым будет, а там и с батюшкой посоветуемся. А потом окрестим.

Я кивнул:

— Да, это как полагается. У меня Дашка ух как орала, когда ее в купель опускали. Думал, захлебнется девчонка.

И вот тут, похоже и настал тот момент, ради которого я был приглашен в дом. Ульяна даже внутренне подобралась и, подвинувшись чуть-чуть ко мне, вдруг спросила:

— А крестные у твоей дочери кто?

— Друг мой Михаил, ты его на свадьбе видела и Лариса Мендельсон.

— Да, я ее помню, — кивнула Ульяна. — Хорошая женщина, добрая. И мужа я ее помню такого в очках…, Яков, кажется? Постой, а разве он не иудейской веры?

— Выкрест, — сказал я со знанием дела. — Его дед с бабкой перешли в лютеранскую веру в Германии, а он сам потом в православие.

— А-а, а фамилию почему не поменяли тогда?

Я пожал плечами. Таким вопросом я не задавался. И Ульяна, не вникая в подробности, продолжила гнуть свою тему:

— А вот мы для нашего будущего ребеночка еще не выбрали крестных. Савва, конечно, предложил своего одного друга, но мне он не нравится. Такой же грубиян как мой благоверный и пьянь…. А может быть ты, Василий станешь нашим крестным?

И она с такой надеждой посмотрела на меня, так умоляюще на меня взглянула, что я понял — отказаться я не смогу. Да и нет ничего в этом страшного. Я, так понимаю, весь смысл в этом действии такой, чтобы в случае смерти настоящих родителей, ребенок не остался на улице, а его приютили бы крестные отец и мать. Своего рода церковная забота о сиротах. Что ж, не особо колеблясь, я согласился пойти навстречу Ульяне. Возможно, со стороны я кажусь слишком уж мягкотелым или даже мямлей, но это не так. Это всего лишь видимость. На самом деле я просто добрый. А отказать своей родственнице в такой малости я не мог. Да и сама Ульяна мне нравилась, каким-то магическим способом она притягивала к себе. Но нравилась не в эротическом смысле, мне не хотелось затащить ее в постель и прокувыркаться с нею всю ночь. Совсем наоборот, мне доставляло удовольствие просто беседовать с ней. Бывают такие люди — присядешь к ним с кружкой чая и не замечаешь, как пара часов пролетело. Ну а то, что извинение Саввы было срежесированно его супругой именно для этой цели, я Ульяне ставить в вину не стал. На ее месте любая женщина желала бы иметь в крестных родителях для своих детей людей состоятельных и влиятельных. И в ее глазах я именно таким и был.

— Хорошо, я не против, — дал я ей свой ответ. — А матерью кто будет?

— А крестной матерью я думаю попросить стать Анну Павловну. Если она, конечно, не воспротивится.

— Жену Михаила? — удивился я.

И Ульяна с замиранием сердца кивнула. Как же ей хотелось прислониться к нам еще и с этой стороны. В ее глазах это желание читалось вполне отчетливо. Но вот тут я ей помочь не смог. Не в моих это силах. Я мог лишь передать ее просьбу, а решать все же самой супруге Михи. И я ей об этом сказал.

— А может я ей письмо напишу, а ты ей передашь? — предложила она.

— Хорошо, давай так и сделаем. Но ты сама должна понимать, что она может отказаться. Все-таки вы чужие люди, виделись всего один раз.

— И все-таки я напишу, — решила она и, не откладывая дело в долгий ящик, сбегала за бумагами и канцелярией и тут же при мне настрочила длинное письмо, проговаривая вслух слова. Запечатала его и вручила мне как некую драгоценность.

Савва вечером так и не вернулся. Всю ночь шлялся где-то, куролесил и пришел уже утром, когда у всех все честных людей начался трудовой день. Ульяна ни слова не сказав своему благоверному, поставила перед ним сковороду с яичницей на шкварках, тот ее с аппетитом съел и, опрокинув в глотку кружку парного молока, поднимаясь, сообщил:

— Ну, все, я по делам.

Ульяна безразлично кивнула. Как я потом понял, Савва, обидевшись на свою супругу, специально не ночевал дома, а прохрапел всю ночь у соседа. Обиделся на то, что та смогла настоять на своем и заставила его притащить меня в гости. Нежностью и лаской переломила упрямство мужа, а тот понял, что произошло, когда было уже поздно. Вот и дулся как подросток, пыхтел перед супругой, надувая щеки, показываю свою обиду. На меня же, переночевавшего в их доме, он вообще старался не смотреть. Так и ушел бы он вон из дома, если б я его не окликнул:

— Савва, подожди, разговор есть.

— Ну? — не слишком дружелюбно ответил он, накидывая верхнюю одежду.

— Есть предложение по торговле. Выгодное. Можно по дороге поговорить.

И вот тут он ожил. Все-таки дела торговые это его конек и любимое дело. Деловая хватка ему досталась от отца. И он, не думая ни секунды, кивнул мне, приглашая составить компанию. И уже в повозке я ему сообщил:

— Есть у меня некий товар из Америки, и я хотел бы его тебе показать. Думаю отдать тебе оптовую торговлю им по Москве. Может быть еще и по Владимиру, Рязани и Нижнему Новгороду. Товар новый, для людей еще незнакомый, но весьма перспективный. В будущем можно неплохо заработать. На рекламу, правда, придется потратиться.