На предпремьерный просмотр пригласил всех своих знакомых. И тех с кем работал и тех с кем просто когда-то встречался. Пригласил и журналистов — пущай смотрят, мне не жалко. Их и уговаривать-то особо не пришлось, только заикнулся о приглашении одному из знакомых журналистов, так сразу же мне на домашний посыпались звонки с просьбой разрешить присутствовать представителям других столичных издательств. У них уже рефлекс на мое имя, ибо знают, что рядом со мной всегда можно найти что-то интересное, что можно будет как следует обмусолить. Я им всем любезно разрешил присутствовать — от меня не убудет, а польза несомненная. Зато потом они напишут о моем творении в газетах во всех красках и привлекут всеобщее внимание. А то, что напишут и привлекут, я нисколько не сомневался — очень уж сильно мой фильм отличался от всего того, что видели нынешние зрители. Здесь и формат фильма совсем другой и длительность чуть более часа. И никаких статических кадров, все в динамике и движении, крупные планы и драки с любовью. Лишь танцев с песнями как индийских фильмах не хватало. Да, черт побери, одна плавность картинки чего только стоила!

Для показа выкупил на целый день зал синематографа, притащил свою аппаратуру и, поставив механиком наиболее талантливого паренька, запустил показ. Бедный тапер старался изо всех сил, пытался подстраиваться под динамику фильма, менял темп игры и под конец совсем вымотался. Последние кадры он сопровождал совсем уж сбивчивой мелодией. Но на его усталую игру уже никто не обратил внимания, потому как все, буквально все приглашенные оказались заворожены новым фильмом. И когда на потолке загорелись электрические свечи, зал разом выдохнул и зашуршал одеждой. И самый первый возглас, что прозвучал в небольшом зале, вопреки моим ожиданиям оказался неожиданно негодующим:

— Это просто возмутительно! Как такое возможно допускать?

И еще два голоса его подхватили:

— Неслыханно! Безобразие! Куда смотрит общественность!

А я, сидя в первом ряду, недоумевал. Не мог понять причины недовольства. Все же вроде неплохо получилось, вон и круглощекий Мендельсон недоуменно крутит головой пытаясь найти незнакомого крикуна.

Я встал, повернулся к залу. Окинул собравшихся тяжелым взглядом, от которого малознавшие меня люди предпочли отвернуться. А кричавший не стал прятаться, вскочил с задних рядов, и гневно тряся в мою сторону кривым пальцем, фальцетом завопил:

— Да как вы можете показывать такое! Как вы себе такое позволяете! Развели тут порнографию, церкви на вас нет!

Вот тут он меня совсем сбил с толку. Порнография? В моем фильме?

— Подождите, не кричите, — сказал я громко и жестом пригласил выйти. — Идите сюда, я вас не очень понимаю. О чем вы говорите?

Но мужчина видимо был из той породы, что проводят жизнь в ругани и скандалах. Мое приглашение он проигнорировал, но, тем не менее, стал пробираться по ряду, топча людям ноги. И при этом не забывал ругаться, обличая меня во всех мерзостях, которые он сумел усмотреть в моем труде. И, по его словам, я оказался и извращенцем и эротоманом и прелюбодеем и вообще…. Сжигать таких как я на костре надо. И вот, дойдя до последнего стула, наступив сидящему на ногу, он выкрикнул последнее «мерзавец» и вышел вон, оставив после себя недоуменно притихший зал.

— Это что такое было? — тихо спросил я Мишку. — Что это за клоун вообще?

— Журналюга какой-то, — подсказал друг. — Готовься, завтра он тебя раскатает. Может его перехватить, попытаться уговорить?

А я, призадумавшись на секунду, кивнул. Узнать хотя бы из какой он газеты, попробовать подкупить редактора. И Мишка, правильно поняв мой жест, привстал, нашел глазами Орленка, коего он притащил на просмотр и незаметно кивнул в сторону двери. Наш начальник охраны мгновенно сорвался с места, выбежал из зала, впрочем, аккуратно придержав дверь, чтобы та не хлопнула. Будем надеяться, что скандалист не уйдет.

Этот неприятный инцидент не испортил нам вечер. После просмотра состоялся небольшой фуршет по принципу «шведского стола» и гости изрядно накушались как в прямом, так и в переносном смысле. И все или почти все подходили ко мне и выражали свое восхищение от проделанной работы. Сам фильм им очень понравился и это мне льстило. Было приятно выслушивать витиеватые речи и хвалебные тосты. Особо старались лично высказать свое восхищение люди, не являющиеся моими друзьями, коллегами или близкими знакомыми. Чаще всего подходили люди коих я знал совсем чуть-чуть или же не знал вообще. Незнакомые журналисты так те вообще как акулы описывали вокруг меня сужающиеся круги и просили рассказать меня обо все поподробнее. То есть, говоря языком будущего, просили дать интервью. Что ж, мероприятие для того и предназначалось и потому, после первого насыщения и обмена эмоциями я удовлетворил желание пишущей братии. Отошел с ними в сторонку и честно ответил на все интересующие их вопросы. И они, исписав не один десяток страниц в блокнотах, остались весьма довольны. А вскоре незаметно исчезли, по-видимому готовить статьи к выпуску. Конкуренция в их среде чрезвычайна высока, чуть промедлишь с выпуском и все — твоя статья никому не нужна и значит, твоя работа не оплачивается.

Здесь же в зале присутствовали наши главные актеры — Серафим собственной персоной, Ванин Денис, смущенный вниманием, и главная актриса Настя с обыкновенной фамилией Иванова. Они втроем откровенно купались во всеобщем внимании. Серафим с Настей под ручку ходили пот залу, продолжали играть влюбленных. А вот Ванин, не привыкший быть центром маленькой вселенной, откровенно смущался и потому медленно, но методично накидывался коньяком, впрочем, не забывая хорошо закусывать огромными шматами сала с белым хлебом. На ногах он вроде бы пока еще держался, но вот речь стала изрядно подтормаживать. Я еще не знал как действует на него алкоголь и потому, чтобы не случилось конфуза, вежливо попросил его удалиться. Денис адекватно отнесся к моей просьбе и даже поблагодарил за нее и с облегчением скрылся, оставив все лавры «влюбленной» паре.

К сожалению, Орленок так и не смог догнать скандального журналиста и потому на следующий день в «Новом времени» я читал разгромный отзыв. Вернее Маринка читала вслух за завтраком. Читала и возмущалась откровенной ложью, материлась как самый последний сапожник. Такой я ее еще не видел. Понадобилось нечто действительно возмутительное, чтобы она забыла про рамки приличия и вспомнила жаргон последних деревенских босяков. Я не стал ждать, когда она выругается и дочтет статью до конца, отобрал у нее газету и сам вник в текст. В общем, статейка оказалась мусорной, в которой не было ни слова правды. И главным желанием написавшего подобное было желание как можно глубже макнуть меня в выгребную яму. Персонально меня! Складывалось впечатление, что статейка-то проплаченная! Кому-то я очень сильно я наступил на любимую мозоль. Про сам фильм автор статьи тоже отзывался нелицеприятно. Упоминал убогость картины, пошлость сюжета, бездарность актеров и бескультурие режиссера, что в своем творении взывает к самым низменным чувствам зрителя. Знал бы журналист бытовое значение слова «лох», то, думаю, так бы в своей статье и написал: «Рыбалко — лошара».

Но странное дело, эффект от негативной публикации оказался совсем противоположным. О моем фильме заговорили. Обыватели, болтая меж собой, высказывались в том духе, что были бы не против хотя бы одним глазком взглянуть на творящуюся пошлятину. Тем более что, статьи в конкурирующих газетах были более правдивы и особенно восхваляли техническую часть картины, где люди двигались на удивление плавно. Перепало и талантом актеров, где особо выделили Ванина. В общем, к выходу картины в продажу всем салонам синематографа и к собственному прокату все было готово, а публика разогрета. Но в самый последний момент пришел запрет на показ и продажу картины от отдела охранки заведующего цензурным надзором. До выяснения всех обстоятельств. И это была катастрофа. Все договоренности рушились, а деньги, что были авансом получены за будущие продажи копий, возвращены. На следующий день я навестил охранное отделение, где поимел унылую беседу со скучным жандармом. Убеждал его, доказывал, объяснял, но все было бессмысленно. Стандартная фраза «надо проверить» рушила все мои доводы. И потому, я решил устроить второй закрытый показ моей картины, но на этот раз специально для охранного отделения. И тут мне пошли навстречу. Дали неделю на подготовку, сообщив дополнительно, что церковь, обеспокоенная негативным отзывом, тоже желает оценить мое творение. Что ж, церковь ныне сращена с государством, по сути, являясь фундаментом общества. Игнорировать ее требования было просто нельзя. Любое ее недовольство могло сказаться на наших успехах. А потому, за эту неделю я еще раз перекроил картину, досняв и добавив несколько минут специально для церковников. Надеюсь, проскочит.