А она-то чуть, было, не расклеилась. Едва ли не горевала над его нелёгкой долей. Смотри-ка, рентгенолог какой выискался. Прямо-таки все кости его души высветила, изочла и диагноз состряпала. Даже не вспомнила о фаворитках с прочими императорскими малютками.

Ну, уж нет — мысленно гаркнула Руана на своего сюзерена. Её на эти ваши штучки-дрючки не купишь! Он, конечно, чертовски обаятелен. Но она слишком привередлива: ей мужика подавай, а не артиста разговорного жанра.

— Единственный, — проникновенно верноподданническим тоном обратилась она к сюзерену, — могу я высказать невинную просьбу?

— Проси, — с готовностью дозволил угомонившийся весельчак.

— Когда посчитаете свой благотворительный визит оконченным, не забудьте забрать их с собой, — кивнула Руана на свиту. — Иначе я до вечера не доживу. Судя по их взглядам на обласканную вами счастливицу.

И он понял. Прочёл в её глазах всё, до последней буковки. Даже опешил на секундочку. Но быстро пришёл в себя и гневно свёл брови. После чего медленно обернулся. Товарищи придворные дружно возмутились хулительным словам в свой адрес.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Руана слушала их зудение, пялилась на затылок монарха и ловила себя на ощущении, будто её выставляют напоказ. Дескать, смотрите и запоминайте: я наложил на неё лапу — чтобы других лап я на своей бабе не видел. Будет интересно посмотреть на него, когда руководитель империи узнает о её интрижке с его… как там они называются? То ли девери, то ли шурины — никогда не могла запомнить.

А может, она просто злится, что не получилось остаться с ним наедине? И чуток построить глазки? До приезда Ати осталось несколько дней. Если она так и не добьётся его всепоглощающего внимания, то внимание обратится на её прекрасную сестру. А как тут чего-то добиться, когда на тебя пялятся ревнивые фанаты? Готовые костьми лечь, не допустив до тебя свою звезду во второй раз.

— Подождите меня внизу, — внезапно приказал император, вызвав бурю молчаливого возмущения на перекошенных физиономиях.

Которую он встретил своей бесчувственной спиной. Ибо его глянцевые, красивые — чёрт возьми — глаза любовались девицей, растерявшей в дороге последние капли привлекательности.

— Я хочу тебя чем-нибудь порадовать, — многозначительно заявил коронованный ухажёр, вновь беря её за руку. — Завтра вечером в парке большой праздник. В честь твоего возвращения.

— Завтра? — удивилась Руана, робко потянув руку из захвата. — Неужели большой праздник можно подготовить за сутки?

— Пускай попробуют не подготовить, — хмыкнул он, крепче сжав руку.

И тут Руана решила немного понаглеть.

— А меня ваши фаворитки не утопят в бочке с вином?

— Не посмеют, — отмахнулся венценосный бабник. — Они знают своё место.

— Рада за них, — насмешливо проворчала Руана. — Они счастливей меня.

— Почему? — живенько заинтересовался он.

— Хотела бы и я знать своё место. А то мне тут сообщили радостную весть: оказывается, таарий замуж не берут. Даже с приданым. Для всех обладание ДАРОМ большое везение. А у меня оно, как у собаки пятая лапа.

Император заржал, одобрительно хлопая себя по ляжкам. И так, похохатывая нагнулся к ней:

— Я весьма доволен, что таарий не берут замуж. Ты драгоценная редкость. А все драгоценные редкости я стараюсь заграбастать первым.

После чего сплавляешь их по дешёвке — вспомнила Руана о том, как он выдаёт замуж своих фавориток.

— Я бы тоже старалась, — вежливо поддакнула она. — Если речь о подлинной драгоценности. Но со мной, единственный, вы явно переборщили. И выдаёте желаемое за действительное. Думаю, на празднике рядом с вашими фаворитками это станет очевидно.

— Да, они красивей тебя, — без обиняков отвесили ей паршивый комплимент. — И манеры у них куда привлекательней. Ты же отъявленная грубиянка.

— Да, мне говорили, — с безупречной беспечностью согласилась вообще-то урождённая аристократка. — Но, ничего не могу с собой поделать. Так что ваша драгоценность больше похожа на булыжник, валяющийся в луже.

— И меня это устраивает, — с нажимом произнёс монарх.

— А я не желаю быть посмешищем для ваших малюток! — изобразила она столь же безупречную обиду.

Всё-таки с момента возвращения памяти её притворство достигло небывалых высот. Во всяком случае, для малоинформативного средневековья. На Земле, понасмотревшись сериалов, ты уже предупреждён о людской неискренности. Тебе лепят прямо в лоб: все врут, никому нельзя верить. А тут…

— То есть, ты мне отказываешь? — прямо спросил домогающийся император.

— То есть, я должна подумать, — дипломатично подвела черту Руана. — Единственный, я даже не буду пытаться делать вид, будто вы… можете быть неинтересны женщине. Но у меня больная гордость. Лучше смерть, чем стать посмешищем.

— Что ж, — задумчиво покачал он головой. — Я терпеть не могу отказов, но в этом что-то есть. В конце концов, ты не простая девица. И я должен с этим считаться. Ладно, — спохватился он, поднимаясь, — тебе нужно отдыхать. Я удаляюсь. Но завтра желаю видеть тебя на празднике!

— Я похожа на идиотку? — хмыкнула Руана. — Не явиться на праздник в твою честь, всё равно, что обрядить свинью в дорогое платье, которое тебе шили целый год.

Естественно, и эта шутка прошла на ура — такой тут непритязательный народ. Похохатывая, император убрался восвояси. А Руана тотчас вылезла из постели и попросила:

— Мамушка, мне нужно одеться. Во что-то попроще.

Кормилица выползла из-за перегородки и пошлёпала к одной из подставок. Стащила с платья драпировку и гордо осведомилась:

— Такое сойдёт?

Руана помнила это вычурное безобразие, на которое без икоты не глянешь. Прежде шёлковое фиолетовое платье напоминало пышную клумбу. На которой цветочки произрастали на каждом квадратном сантиметре. Глаза бы вырвать тому модельеру, что нафантазировал это безобразие. А заодно и руки.

Теперь пышная, стоявшая колом юбка походила на узкий колокол без единой цветочной грядки. Рукава, что прежде напоминали две тыквы, засиженные ордой жемчужин, изящно заужены. Жемчужины ободрали и нанизали на длинную-длинную нитку — Руана как-то рассказала кормилице, что просто мечтает о такой. И теперь эта нитка висела на платье, спускаясь почти до колен.

— Потеряешь, — подцепив её пальцем, предупредила Урпаха.

— Ты знаешь, что ты просто золото? — почувствовала Руана, что глаза на мокром месте.

Она подошла к своей мудрой пестунье и обняла её, зарывшись носом в пышный белоснежный чепчик.

— Конечно, знаю, — раздражённо отодрала от себя подлизу старуха, не покупавшаяся на комплименты. — А куда ты собралась?

— Ты не поверишь, — вздохнула Руана, залезая в сундук с бельём. — В императорскую библиотеку.

— Вон как, — задумчиво протянула Урпаха, пытаясь вырвать из рук бесстыжей девки обрезанные панталоны. — Отдай, зараза!

— Не отдам! — боролась Руана с её косностью и непобедимо цепкими пальцами. — Или пойду с голой задницей!

— А иди! — подзадоривала её кормилица, не желая уступать.

— Хотела бы, давно бы их выбросила! — стояла на том же Руана, гадая, когда панталоны треснут. — Меня двадцать дней не было.

— Забыла, — озадаченно призналась Урпаха и выпустила добычу.

Руана одевалась, как на пожар. Фиолетовое платье облегало её обалденно женственную фигуру с изящностью и непринуждённостью воды. Жемчужную нитку она завязала на груди узлом, прикрепив его булавками к платью.

Волосы оставила распущенными в пику всем придворным запретам на подобную распущенность. Кормилица поворчала-поворчала, и буквально силой натянула на черепушку безнадёжной деревенщины тонкий серебряный обруч. Как на бочку — мысленно выругалась Руана.

У неё аж руки дрожали, когда она слегка подкрашивала уголки глаз фиолетовой краской. А у старой няньки дрожали от смеха губы, когда аристократка напяливала под дорогущее шёлковое платье грубые башмаки.