— Тише, тише…
В реальность меня пытался вернуть тот же голос. Мягкий, бархатный, но одновременно твёрдый и сильный. Единственный в своём роде. Голос Стефана невозможно подделать. Он снился мне долгое время первые несколько лет. Он успокаивал меня в самые тяжёлые моменты жизни. Моя странная одержимость не давала покоя, даже когда место в моем сердце пытался занять другой мужчина.
— Господин?.. — прошептала я, найдя туманным взором мужской силуэт, обрамленный ярким, словно божественным светом.
— Стефан, — мягко поправил он, и сквозь затуманенный взгляд я смогла разглядеть добрую улыбку на его лице. На душе стало невыносимо тепло. Он рядом со мной. Он улыбался мне. Сон это, наваждение или реальность — умоляю, пусть никогда не заканчивается.
— Господин, — повторила я, ощущая неловкость, когда человек по статусу много выше просит называть его по имени. И пусть он просил называть себя так всех сотрудников ведомства, которым руководил, это ничего не меняло. — Я всех подвела. Я не смогла…
Горло разрывало кашлем, сдерживать который не было никаких сил. Стефан крепко держал мою руку, терпеливо ожидая окончания приступа, но не смотрел на меня жалостливо.
— У тебя сильный жар. Я удивляюсь, как ты вообще дошла до нас, да ещё и привела с собой двоих мужчин. Скажи коротко, кто они, и мы дальше сами во всем разберёмся.
Точно. Я же отрубилась у дверей управления, а теперь, наверное, лежу в лазарете, и сам шеф нашёл время для того, чтобы меня проведать. Нужно собрать остатки сил, чтобы рассказать…
Встретившись с мужчиной взглядом, я вновь утонула в глубоких, невероятно умных зелёных глазах, по-обыкновению смотрящих с игровым прищуром на окружающих, но сейчас — с такой нежностью и заботой, что у меня нестерпимо закружилась голова.
— Нелега…
В глазах потемнело. Забота во взгляде собеседника сменилась обеспокоенностью. Он крикнул в сторону что-то, но я уже не могла разобрать его слов. Одолеваемая волнами сильного озноба, я вновь растворилась в пустоте.
Открыв глаза, я оказалась на заднем дворе небольшого дома, в который сестра Аннет перебралась после замужества. Лучи летнего вечернего солнца ласкали мое лицо, теплый ветер обдувал сухую кожу. Пахло сиренью, свисающей над одинокой лавочкой, на которой я сидела, держа в руках книгу. Дотронувшись до лица, я сняла очки для чтения и зачем-то отложила их в сторону вместе с книгой. Дверь, ведущая на кухню, отворилась сама собой. Я повернулась в ее сторону, и до меня добрался ностальгический аромат рябинового варенья, которое варила моя мама лучше всех на свете. Из глубины помещения послышался детский смех и озорной топот. Странный туман не давал мне рассмотреть происходящее в доме, прямо намекнув, что я, походу, опять брежу. Почему же тогда мне так грустно? От ощущения тяжелого камня в груди, я положила руку на сердце и отвернулась в надежде, что наваждение оставит меня, если его игнорировать.
Пробуждение сопровождалось уже надоевшей головной болью и саднящим горлом. Я сразу заметила незнакомый мне белый потолок и распахнула глаза, предчувствуя опасность. Поднявшись на локтях, я увидела рядом с собой молодую женщину, которая поспешила дотронуться до моего плеча.
— Вы проснулись, — тепло улыбнулась она, и на ее щеках появились очаровательные ямочки.
— Где я? — с опаской спросила я.
— В лазарете. В главном управлении, если точнее. Вы самостоятельно добрались сюда с двумя мужчинами, но болезнь подкосила вас на пороге, поэтому вы оказались здесь. Стефан настоятельно просил не покидать вас надолго и сообщить ему, как только вы вновь придёте в себя.
Она действительно выглядела, как штатная медичка: носила белый халат, правильно зачёсывала волосы, к тому же я смутно припоминала, как во время непродолжительного возвращения в сознание рядом со мной был Стефан, а потому все мои сомнения окончательно развеялись.
— Долго я спала? — поинтересовалась я, усевшись на кровати.
— Почти три дня, — ответила она. Встав, женщина прошлась до стола, устланного бумагами, и мой взгляд зацепился за хорошую фигуру, которую не мог испортить даже бесформенный халат.
— Вы были со мной все время? — спросила я, смотря ей в спину. Какая же, наверное, тяжёлая работа — выхаживать больных и беспомощных. Такие люди, работающие на благо общества, достойны огромного уважения. Обернувшись, она блеснула взглядом глубоких карих глаз.
— Это моя работа, — пожала женщина плечами. — Тем более, не все время. Пару раз вас навещал Стефан. Сидел рядом с вами, держа за руку, пока вы бредили.
Ее глаза становились томными при произнесении его имени. Казалось, мы обе поражены одной и той же болезнью: безответной любовью к женатому мужчине, чьё время практически полностью посвящено работе. Возможно, она тоже понимала это, но тогда почему я не чувствовала в ее словах ни ревности, ни бессильной женской злобы?
— Очень жаль, что отвлекла его от работы, — попыталась я спровоцировать ее, заставить выдать себя, если она действительно была настроена враждебно ко мне.
— Не говорите ерунды, — снисходительно улыбнулась она и вернулась ко мне с исписанным листком. — Стефан всегда заботился о своих подчинённых, поэтому все здесь его любят, как родного отца. — Положив руку на мою холодную ладонь, она согрела ее, заставив вздрогнуть. — Я сейчас должна отлучиться, а вам оставлю это. Почитайте, здесь мои рекомендации касательно вашего дальнейшего лечения.
Оставив листок на тумбочке рядом с кроватью, женщина вышла из помещения, бесшумно закрыв за собой дверь.
Я осталась одна, все ещё сонная и едва отошедшая от болезни. Рядом с моей кроватью находилось еще несколько, слева от них — ширма, за которой, как мне подумалось, небольшая операционная или перевозочная. Творческий беспорядок царил на рабочем столе, несмотря на идеальную чистоту всего остального помещения. Две белые орхидеи цвели на подоконнике, несмотря на холодную зиму и ураганную погоду. «Похоже, эта женщина способна даже камень оживить, согреть и заставить цвести», — подумала я, подивившись силе ее характера. Взяв листок с прикроватной тумбы, я увидела красивый ровный почерк. В рекомендациях было написано пить побольше тёплой жидкости, хорошо есть и побольше отдыхать. Звучало, как издевательство, если честно.
Не успела я отложить листок в сторону, как медичка уже вернулась с двумя тарелками в руках.
— Принесла нам покушать, — она подсела ко мне и вручила ещё тёплую глубокую тарелку, внутри которой я обнаружила свежеприготовленную кашу, кусок серого хлеба и ложку. — Тебе надо хорошо кушать, так что пока не съешь все, из кровати не выпущу.
Вблизи ее тёмные волосы отливали каштаном, и даже строгая прическа не лишила их природного очарования. Черты лица были мягкими, приветливыми, такому человеку искренне хотелось открыть душу, не чувствуя подвоха. Израненные руки, в красных трещинах и мозолях говорили о том, что она тоже не жалеет себя на работе, и борьба ее не менее, а может, даже и более важна, чем моя.
— С радостью провела бы здесь ещё несколько недель, — пошутила я, стараясь не спеша поедать пресную, но невероятно вкусную после трехдневной голодовки кашу. — Жаль, не могу. Но твоя компания мне очень нравится.
— Ты тоже была ничего, — сказала она, махнув рукой. — Когда спала, так вообще. Идеальный компаньон.
Я хихикнула, оценив ее чувство юмора. В голове возникла мысль, заставившая ненадолго задуматься и перестать жевать. Я же оставила сверток, что вручила мне Аннет, в доме тех негодяев. Что же, надеюсь, их до сих пор держат здесь, а я потом свои вещи заберу. Жалко только пирожки пропадут… Надо отвлечься, а то грустить о еде, пережевывая кашу, — совсем странное занятие.
— Как тебя зовут, кстати? — спросила я, вспомнив, что мы не успели даже познакомиться.
— Жозефина. Но зови меня просто Жози.
— Адель. Приятно познакомиться.
— Теперь точно, — улыбнулась она, галантно откусывая кусочек хлеба. — При канцелярии работаешь?
Я кивнула, и тема исчерпала себя. Здесь обычно не говорят о работе, не обмениваются личной информацией. Все друг о друге знают только то, что дозволено, и ничего более.
