Мой день начался с сильной головной боли и мыслей о том, как не хочется вставать с теплой кровати, но позволить себе нежиться дольше я не могла. Через несколько часов я должна быть на работе — нужно обязательно передать документы в главное управление. Положив руку на голову, я заставила себя подняться и сесть на кровати. Слабость в конечностях, головокружение, больное горло. Кажется, я заболела. Ничего удивительного, учитывая мои недавние приключения.

— Уже проснулась?

Услышав голос Аннет, я не удивилась: Мы хоть и жили порознь, но после смерти родителей старшая сестра взяла на себя роль матери, поэтому опекала меня, взрослую тридцатилетнюю женщину наравне со своими детьми. Я была против, но любые претензии Аннет пропускала мимо ушей.

— Да, — ответила я, разминая затекшую от неудобной подушки шею. — Мне сегодня надо пораньше на работу.

Аннет сложила руки на груди и склонила голову. Будучи старше меня всего на пять лет, она действительно выглядела, как наша покойная мать: после нескольких родов располнела, обабилась, но не растеряла присущей нашей породе чувственной женственности в лице, манерах и походке. Даже стоя передо мной в небогатой гостинной, в грязном переднике с поварешкой наперевес, она казалась мне элегантной дамой на светском приеме.

— Ради этого ты училась столько лет? — умение читать нотации она тоже переняла от матери. — Чтобы сидеть в грязной вонючей канцелярии и перебирать бумажки?

— Как будто у меня богат выбор, — я потянулась, попытавшись отогнать головную боль, но она упорно не проходила. — Шить я не умею, работать в поле не смогу. Так что или работать писарем, или идти в публичный дом.

— Или выйти уже, наконец, замуж, нарожать детишек и заниматься их воспитанием!

Я тепло улыбнулась в ответ, понимая, что ее совет продиктован исключительно заботой, хоть она и рассуждает исключительно с высоты собственных ценностей, отличных от моих.

— Таких чудесных, как у тебя, у меня точно не получится. Стоит ли тогда начинать? — хихикнула я, но вместо смеха получилось только кашлянуть. Удалось быстро и незаметно подавить приступ. Не хватало еще сестру такими мелочами, как простуда, беспокоить. Как хорошо, что сегодня мне нужно только отнести документы.

— Опять шутить, Адель. Сгинешь ведь в этой крысиной норе.

Я не стала перечить и дальше, потому что ни она, ни кто либо другой не знал о моей настоящей должности. Да, я действительно ходила в местную канцелярию на работу, вот только мало кто знал, что скрывалось в одном ничем не примечательном кабинетике с «О» на двери. Обычные посетители удивлялись, почему нумерация начиналась не с единицы, а на самом деле это была даже не цифра. Отдел «О» — особый отдел по контролю за работой мелких чиновников и их семей. Такие существуют при каждой канцелярии уже несколько лет, когда раскрыли целую подпольную сеть, которая использовала эти заведения для создания и распространения агиток преступного содержания. Вот и как я могу рассказать родной сестре, что моя жизнь положена на борьбу с врагами государства, и никакое замуж мне не нужно хотя бы по причине того, что моя жизнь в принципе не слишком ценный ресурс, и я в любой момент отдам ее на благо родины? Если бы у меня были дети, каково им было бы потерять мать и, в лучшем случае, потеснить и без того многодетную семью Аннет, а в худшем — остаться на улице или пойти в работный дом? По мне так ужасная участь.

— Спасибо тебе за заботу.

Я встала с кровати, и меня пронзил озноб. Обхватив себя руками, я подавила дрожь и подошла к сестре, обняла ее и положила голову на плечо. Из-за заложенности носа я не ощутила родной моему сердцу запах домашних пирожков с рыбой, которыми она торговала каждый день с утра и до позднего вечера.

— Кому ж ты нужна, кроме меня, горемычная, — проворчала она, раскрасневшись от сестринской ласки. Немного повредничав, Аннет обняла меня в ответ и погладила по голове. — Себе, наверное, тоже не очень надобна. Худющая-то какая стала.

Аннет жестом указала на зеркало, стоявшее около большого шкафа для одежды, и привела к нему за руку, будто хотела познакомить с отражением.

— Куда делись розовые щеки? А глаза? Как у покойницы, видишь? — беззастенчиво описывала сестра меня в зеркале. Тяжелая работа, плохое питание и непродолжительный сон — плохие условия для сохранения цветущей внешности. Тем не менее, отражение меня удивило: голубые глаза, доставшиеся от матери, теперь не блестели живым огнем, а выглядели стеклянными, почти ледяными. Их украшали увесистые синяки от недосыпа. Щеки исчезли, линия скул стала острой, как бритва. Волосы поредели, от прежней копны, из которой можно было заплести длинную косу, не осталось и следа. Собранные в крепкий пучок, они казались мне жалкой светлой паклей, размазанной по голове. Как хорошо, что моя работа сейчас не подразумевает соблазнение мужчин ради выведывания информации, а то меня ожидало бы крупное фиаско. — Ну хоть от фигуры что-то осталось. Глядишь, кто и позариться!

— Обязательно, сестра, — я отвернулась от зеркала, натянув на губы дежурную улыбку, и задержала дыхание, подавляя болезненный спазм першавшего горла. Аннет недовольно покачала головой и подошла к обеденному столу, продолжив бороться с вездесущей пылью.

Я подошла к умывальнику и заткнула раковину пробкой. Набрала оставшейся со вчера воды и принялась умываться. Холодная вода приятно щипала теплые щеки и ненадолго помогла даже избавиться от головной боли. Эх, сейчас бы в купальни: отлежаться в теплой воде, растереться мочалкой с душистым розовым маслом, понежиться в крепких мужских объятьях… а лучше быть облюбленной во всех мыслимых и немыслимых позах, дрожать от нахлынувших ощущений, не чувствуя ничего, кроме удовлетворения.

— Мужика-то, поди, давно не было? — Аннет бессовестно вернула меня из мира желаний в суровую реальность, где вместо хорошего мужчины у меня была только раскалывающаяся голова, адски чешущийся нос и больное горло.

Развернувшись к ней, я демонстративно закатила глаза и детским голосом процедила:

— Ну ма-а-ам!

Аннет рассмеялась, покачав головой, и немного расслабилась. Ее беспокойство, даже такое настойчивое, меня все еще не раздражало, поэтому даже притворяться не приходилось. Закончив с водными процедурами, я глянула на стул, куда обычно сгружалась вся одежда после невыносимо долгих рабочих суток, и вопросительно посмотрела на сестру.

— А где моя форма?

— Где и должна быть. В шкафу.

Так, надо бы собраться, а то из-за расшатанного состояния я начинаю конкретно подтупливать. А мне нельзя давать слабину. Никогда.

Открыв дверцы шкафа, я обнаружила несколько старых платьев, о существовании которых не вспоминала давно, и идеально-чистый, почти сияющий на их фоне рабочий костюм: рубашка свободного кроя с вышитым пером на груди и мужские брюки. Форма оказалась удобной не только для сидячей работы в канцелярии, но и для пешего преследования, облав и других интересных моментов, связанных с моей настоящей работой.

— Ты его постирала, что ли? — удивилась я.

— И погладила. От него несло так, будто ты его неделю носила, не снимая.

Аннет была удивительно точна в предположениях. Прошлую неделю я приходила домой, заваливалась спать на несколько часов, вставала в состоянии живого мертвеца и возвращалась обратно на работу. Надеюсь, она никогда об этом не узнает. Мне не нужна ни ее жалость, ни беспокойство. Мне нужно, чтобы сестра жила простой семейной жизнью в окружении любящего мужа и счастливых детей, не зная, что творится в скрытом от обычных граждан преступном мире, с чем мне приходится иметь дело каждый день.

— Я уже говорила, что люблю тебя больше всего на свете?

Сестра смущенно отвернулась, отмахнувшись рукой, и продолжила уборку. И ведь не уйдет же, пока не победит старательно взрощеную мной грязь и пыль. Оставив ее наедине с этим увлекательным занятием, я подошла к старому пианино, которое многие месяцы использовалось как подставка для других вещей, и взяла лежавшую на крышке неприметную серую папку. Раскрыв ее, я убедилась в том, что все бумаги на месте. Значит, пора выходить.