Цзинцю встала на колени и думала: вот, Линь действительно слишком хорош для неё. Она слышала рассказы из дореволюционных времён о маменькиных дочках, которые, бывало, продавали свои тела, чтобы поддержать матерей. Она думала, что понимает их. Что ещё молодая девушка могла сделать, чтобы помочь матери в те дни? Даже теперь, в этом новом обществе, что могла сделать такая девушка как Цзинцю кроме продажи собственного тела, чтобы поддержать мать? Сейчас, с этой корзиной грецких орехов перед собой, она боялась: если эта корзина грецких орехов вылечит мою мать, разве я не должна согласиться выйти замуж за Линя? Теперь они были частью нового общества, где нельзя было покупать и продавать людей, и она не могла продать себя ему. Только выйти замуж.

По мере того, как она размышляла, как бы отплатить Линю за его доброту, мысли её переключились на Третьего Старче. В глубине души ей было жаль, что это не Третий Старче принёс орехи, так как проблема решалась бы тогда легко: она бы с радостью продала себя ему. Цзинцю упрекала себя. А в чём, собственно, Линь хуже Третьего Старче? Только в том, что пониже ростом, и внешне не похож на мелкого буржуа, как Третий Старче? Но разве не нужно смотреть на то, что у человека внутри, а не снаружи?

И тут же она снова себя отчитала. Как ты можешь говорить, что Третий Старче не так добр как Линь? Разве он не заботится о тебе? К тому же, он и другим всегда помогает: чинит их ручки, часы, тратит свои деньги на то, чтобы купить запчасти и никогда ни у кого не берёт ни гроша. Разве это не свидетельство его доброты?

Говорили, что его прозвали образцовым солдатом геологической партии.

Запутавшись в своих мыслях в какой-то момент, она поднялась и криво рассмеялась. Ни один из этих двух на самом деле никогда и не говорил, что ты им интересна – так с какой стати ты так распетушилась? Она решила сшить Линю новые туфли с тем, чтобы мать его не бранила, и с тем, чтобы ему не приходилось ходить босиком в холод. Она знала, что у Тётеньки Чжан в корзине для шитья было полно подбитых подошв, которые всего-то надо было подогнать и подшить, и верхов, склеенных, но без подошв. Потребуется пара вечеров, чтобы превратить эти запчасти в готовую пару туфель.

Она выбежала, чтобы найти Тётеньку, и сказала ей, что желала бы сделать пару туфель для Линя. Глаза Тётеньки сверкнули от удовольствия, и она тут же поспешила отыскать два готовых верха, две подошвы, наряду с нитью, иглами, и каблуками, чтобы выдать всё это богатство Цзинцю. И постояла рядом, восторженно наблюдая, как Цзинцю подшивает подошвы к верхам.

– Никогда бы не подумала, что вы, городские девушки, знаете, как шить! – воскликнула Тётенька через какое-то время. – Ты подшила подошву быстрее, чем смогла бы я, да ещё и более сложным стежком. Твоя мать очень хорошая учительница, если воспитала такую способную дочь.

Цзинцю смутилась и сказала Тётеньке Чжан, что единственная причина, по которой она умела шить обувь, заключалась в том, что её семья была бедной. Они не могли позволить себе покупать готовые туфли, поэтому мать шила их сама. Из одного основания чёрного хлопка она могла изготовить передние части для двух пар ботинок. Из старых кусочков ткани она могла склеить подкладку и сделать верх. А вот подошвы приходилось делать самой. Самым трудным было пришить подошву к верху, но Цзинцю изучила каждый этап этой операции. Большую часть времени она носила туфли, сшитые самостоятельно. И только в дождь, или когда приходилось уезжать далеко, или на военную подготовку в школе, она надевала свои армейские, зелёные холщовые туфли фабрики «Освобождение». Ступни её оказались понятливыми: как только они достигли тридцать пятого размера, то прекратили рост, как будто боялись перерасти продукцию фабрики «Освобождение».

– Ни твоя двоюродная сестра Фэнь, ни Фан не умеют шить обувь. Кто знает, что они будут делать, когда повыскакивают замуж?

Цзинцю успокоила её:

– В наши дни многие не носят самодельную обувь. Они покупают себе туфли, как только выйдут замуж.

– Но покупная обувь не так удобна как самодельная. Я никак не могу привыкнуть к этим кедам. В них так потеешь, а когда снимешь их, они такие горячие и вонючие.

Тётенька посмотрела на стопы Цзинцю и вздохнула:

– О! У тебя ступня такая маленькая, точно у тех девушек из богатых семей до революции. Ни у одной девушки, которая работает в поле, не может быть такой малюсенькой ступни.

Цзинцю покраснела. Эти ступни, должно быть, достались ей от отца– землевладельца. У отца размер ступни считался маленьким, тогда как у матери всё было в норме – доказательство того, что семья её матери была хорошей рабочей закваски, а вот отец на жизнь зарабатывал эксплуатацией масс.

– Это, вероятно, от моего отца, – сказала она честно. – Мой отец… его семья были землевладельцами. Когда речь заходит о моих взглядах, у меня чёткая граница между моим отцом и мной, но когда речь заходит о моих ногах…

– А что за беда в том, чтобы быть землевладельцем? Нужны удача и навыки в управлении хозяйством, чтобы накопить землю. У тех из нас, у кого нет полей, кто арендует землю и платит аренду другим, – у нас тоже своё место. Не нравятся мне люди, которые завидуют землевладельцам и их деньгам. Они просто находят любой повод осудить людей.

Цзинцю подумала, что у неё что-то со слухом. Предки Тётеньки все были бедными крестьянами. Как же она могла говорить такие реакционные вещи? Она была уверена, что Тётенька Чжан испытывает её, и было крайне важно это испытание пройти. Она не осмелилась проглотить приманку, и вместо этого склонила голову ещё ниже к шитью.

Две ночи упорного труда – и Цзинцю закончила туфли для Линя. Она попросила его примерить их. Он принёс таз воды, тщательно вымыл ноги и осторожно задвинул их в свои новые туфли. Он наказал Хуань Хуаню принести ему листок бумаги, который положил на пол, прежде, чем сделать несколько отмеренных шагов.

– Тесные? Слишком малы? Жмут? – спросила тревожно Цзинцю.

Линь улыбнулся:

– Они удобнее, чем те, что делала мама.

Тётенька Чжан засмеялась и игриво его упрекнула:

– Правду люди говорят: «Найди жену, забудь мать». Так что теперь ты…

Перебивая, Цзинцю поспешила объяснить:

– Я сшила эти туфли в благодарность Линю за то, что он принёс орехи для моей мамы – вот и всё.

Два дня спустя пришёл Третий Старче с большим пакетом леденцов и вручил его Цзинцю, чтобы та отвезла матери. Цзинцю начала с удивлением:

– Ты… а как ты узнал, что моей маме нужны леденцы?

– Мне ты не говорила, но запрещала ли другим говорить мне? – он выглядел немного раздраженным. – Как же ты могла сказать им, но не сказать мне?

– Сказать кому?

– Что значит, кому? Линь рассказал мне, вот кто. Он сказал, что смог только раздобыть орехи, но не леденцы, а без леденцов орехи будут бесполезны.

– Такой большой пакет леденцов… сколько… почём они?

– А орехи в такой большой корзине, почём они?

– Орехи собрали с дерева…

– Леденцы тоже растут на деревьях.

Так он снова подтрунивал над нею. Она хихикнула:

– Ты несёшь чушь: леденцы не растут на деревьях… разве нет?

Он просветлел, увидев её улыбку.

– Подожди, вот ты заработаешь кучу денег и сможешь рассчитаться со мной, честно и справедливо. Я прослежу. Как тебе такое?

Здóрово, подумала Цзинцю, теперь точно я в западне. Если Линь и Третий Старче сотрудничали, чтобы помочь маме, значит ли это, что я должна была выйти замуж за обоих? Она могла только опять посмеяться над собой: а кто-нибудь из них двоих предлагал тебе выйти замуж? С таким происхождением как у тебя было бы чудом, если бы кто-нибудь когда-нибудь на это решился.

Говорят «рана скрылась – боль забылась», и, разумеется, это совершенно верно. Дни шли, и тревоги Цзинцю утихли до такой степени, что она даже осмелела снова заговорить с Третьим Старче. Тётенька и товарищ Чжан уехали в родной город Тётеньки, а Юминь взяла Хуань Хуаня в Город-на-Яньцзя, чтобы посетить своего мужа. Таким образом, Цзинцю, Линь и Фэнь остались в доме одни.