— Давай быстрее, — произнесла я, когда мужчина оторвался от моих губ и подарил мне властный взгляд. Его бедра тут же вогнали член до самого конца, и ранее плавные движения стали резкими и быстрыми. Я более не прикусывала губу, и не менее дразнящие тихие вздохи переросли в настоящие горячие стоны, которые выходили из меня каждый раз, когда Вилфорд впечатывал моё тело в мягкие одеяла. Широкая кровать скрипела, и её изголовье билось о стену так сильно, что одна из картин с грохотом упала на пол, заваливая тумбу и стоящие на ней статуэтки.

Был ли это оргазм или что-то иное, но ком, собравшийся в низу живота, словно прорвался, и Вилфорд, кончив вместе со мной, лишь усилил своим семенем настоящий пожар, принесший к моему удивлению теплое облегчение. Прижавшись ко мне всем телом, мужчина не спешил скатываться набок, и некоторое время мы лежали молча, пытаясь синхронизировать частое и постоянно сбивающееся дыхание. Оставив на виске Вилфорда невесомый поцелуй, я ласково улыбнулась, решаясь сказать то, что, возможно бы, не сказала ни при каких других обстоятельствах:

— Я…люблю тебя.

Чуть отстранившись, мужчина коснулся моей щеки, а после, нежно поцеловав в губы, ответил странным хриплым голосом:

— И я люблю тебя, Беатрис. Так пусть же наша любовь будет вечной…

Дорогой дневник,

сегодня было туманно. Выйдя на улицу рано утром, я обнаружила, что небо затянуто тучами, а по округе стелется плотный, почти белый туман, войдя в который, я даже потеряла из виду собственные туфли. Прогулку по округе пришлось отложить, и я вернулась в замок, чтобы дождаться в своей комнате завтрака.

После вчерашнего у меня болят ноги. Новенькие босоножки, купленные за неделю до поездки, подло натерли мне всю кожу чуть выше пяток, и теперь, облепившись пластырями, я ношу лишь кроссовки, которые никоим образом не сочетаются со здешней величественно-старой атмосферой. Сам прошедший ужин оставил впечатление…двоякое. И сейчас я попытаюсь изложить на бумаге то, что никак не могу пояснить устно.

Начну с того, что присутствующие на вечере гости оказались достаточно знатными, чтобы пошатнуть всю мою уверенность в отсутствии влияния на меня чужого мнения. Их манеры, наряды, даже речь — всё это словно было из другого века, того века, где балы были неотъемлемой частью светской жизни. Все они проживали неподалеку (должно быть те поселения, которые грубо называли деревеньками, были некой элитной закрытой территорией с шикарными домами и заведениями), и поняла я это по тому, что они были худы и бледнолицы. Это уже как некая отличительная черта местных жителей. В любом случае, рядом с ними было некомфортно. Я ощущала себя…как овечка среди волков. Не знаю, почему именно это сравнение пришло мне на ум, но мне оно показалось как нельзя более точным. С мистером Кроули гости вели себя особенно почтительно (я видела, как многие барышни приседали перед ним в книксене), но, полагаю, это аристократичные замашки, показывающие уважение к хозяину замка.

Беатрис исчезла вместе с Вилфордом перед десертом, а поведение Моники показалось мне настолько странным, что я решилась лично с ней поговорить. Как бы объяснить…Представьте яркую девушку, лишенную стеснения, но наделенную высокой самооценкой. Представьте девушку, что привыкла танцевать и петь перед публикой, что привыкла без робости обсуждать дела личного характера, что привыкла жить одним днем. А затем всего один вечер, и вдруг эта девушка становится застенчивой, забитой и испуганной. Возможно ли это? Не могу поверить, что попытки психологов испугать нас отпечатались на Монике особенно ярко. Она казалась мне девушкой храброй, не из робкого десятка уж точно. И вот я вижу, как Моника нервно заламывает руки, тяжело дышит, опасливо оглядываясь по сторонам.

Когда я осведомилось о её самочувствии, она отшатнулась в сторону. С дрожащими губами пролепетала, что с ней всё в порядке, и быстро удалилась прочь. Если подумать, то она много времени проводит рядом с этим дворецким. Но не мог же он внушить ей подобный страх? Или…Неужели он отравляет её наркотиками!? В таком случае необходимо предотвратить это как можно скорее, и, если потребуется, я попрошу Беатрис поговорить с Вилфордом об этом самом Габриэле. Только подобной зависимости нам сейчас не хватало, её же исключат из эксперимента, как только узнают. Надеюсь, Монике хватит мозгов, чтобы остановиться.

Беатрис я не видела весь день. Джанет вышла из комнаты лишь к обеду. День был сонливым и ленивым. Казалось, эта атмосфера подействовала даже на психологов, что внезапно отменили собрание. Без интернета совсем уж скучно. Пришлось спускаться в библиотеку, где я с удивлением встретила половину своей группы. Книг здесь было не просто много, а…очень много, если двумя словами. На любой вкус и цвет. Я остановилась на одном известном романе, написание которого обнаружила здесь в оригинале, а Марвин разложился легендами и сказками, запасшись предварительно пирожными и чаем в термосе.

Вечером я решила выйти во двор ещё раз, но туман никуда не исчез, а, когда я вернулась в комнату, оказалось, что психологи не отдыхали вовсе. Стоило мне упасть на кровать, как в ванной что-то свалилось. Зайдя в помещение, я с искренним удивлением обнаружила в раковине детский небольшой мяч красного цвета, который я посчитала необходимым оставить в коридоре. Ну, не ходить же профессору в мою комнату, чтобы забрать своё. Почему именно детский? С другой стороны, найти в раковине баскетбольный или футбольный мяч…совсем уж не в стиле старого замка.

…

Пять минут назад мне опять подкинули мяч. На этот раз я нашла его на открытом балкончике, хотя изначально он с громким шумом попал в моё окно. А, если бы выбили? Сами говорите беречь имущество, а потом творите невесть что. Мяч был таким холодным и таким мокрым, что мне не захотелось брать его в руки, и, обтерев его бумажными полотенцами, я вновь отправила его в коридор, найдя подобную игру с психологами…не то, чтобы увлекательной, но забавной.

…

Игра продолжается, но приобретает характер…неприятный. Я пишу именно это слово потому, что знать не хочу, как этот мяч выкатился из-под моей кровати. Теперь я вообще не хочу к нему прикасаться. Хотя запашок от него тот ещё. Так пахнет забитая под завязку помойка. Я не выдержала и позвонила профессору, попросив убрать из моей комнаты вонючий мяч, но он с неким удивлением сказал, что ни о каком мяче не знает. Ну, что и требовалось доказать. Кто признается в том, что всё это лишь уловка?

Тем не менее Бенджамин Маквей сдержал слово и пришел. Выглядел он и правда…пораженным? Профессор пообещал узнать, кто из психологов придумал подобное, и, подхватив улику, вышел из комнаты. Я открыла балконную дверь, чтобы проветрить комнату.

…

Не могу уснуть. Решила написать что-то здесь, ведь работа утомляет.

Ничего не приходит на ум. Перед глазами этот дурацкий мяч. Ещё и картина эта за тканью.

Если подумать, то я давно не видела Зои Уиллер. Решила остаться в деревнях? Могу понять, но, если нам понадобится помощь? Надо было спросить профессора. Жаль, что я не вспомнила.

…

Наверное, это называется бессонницей. Я слышала, как хлопнула дверь у Беатрис.

Ощущение ужасное. Спать хочется, но у меня не получается. В аптечке снотворного не оказалось.

В коридоре, кажется, засмеялся ребенок. В такое-то время? Наверное, дите какой-нибудь горничной. То, что не сплю я одна, несколько успокаивает.

…

В ванне опять какой-то шум. В помещении ничего.

Гром в небе такой громкий, что от него включается сигнализация стоящих во дворе машин.

Ткань на портрете мне уже порядком надоела. Я её убрала.

С картины на меня смотрела герцогиня. Мальчика рядом с ней…не было.

Отражаясь в золотом зеркальном полу, кружась посреди огромного сверкающего зала, мы танцевали вальс. Облаченная в белоснежное бальное платье, я заворожено смотрела в удивительные красные глаза, в блеске которых была лишь убаюкивающая теплота. Его твердая и в то же время нежная рука чуть давила на талию, заставляя выгнуться к его статному телу и вынуждая расправить обнаженные плечи. Мы не сводили друг с друга взгляда, и он мягко улыбался, постоянно касаясь своей рукой моего безымянного пальца с темным фамильным перстнем. Окружившие нас люди утирали скопившиеся в уголках слезы радости, и громкие овации, наполнившие зал, заглушили и без того тихую, едва слышимую музыку. Мы остановились, и Вилфорд, чуть приоткрыв губы, плавно склонился к моей послушно выгнутой шее, оставляя на ней невесомый, раззадоривающий поцелуй. А затем, все вдруг исчезло. По белоснежному платью плыли яркие пятна капающей сверху крови, и, оказавшись вдруг перед зеркалом, я с затаенным в глазах ужасом смотрела на собственную шею, под кожей которой словно бы что-то медленно ползло. Громкий крик застрял комком в горле, и, когда ползущее нечто добралось до моих ключиц, я распахнула глаза…