— Господин Кроули! Господин…Мой повелитель! — глас ужаса, пронзивший застывший осенний воздух, эхом отозвался в большом потускневшем саду, зелень которого едва сменилась неприятной желтизной. Позади высокого холодного замка сгущались черные тучи, и приглушенный гром заполонил горизонт, касаясь земли тонкой молнией, блеснувшей лишь на секунды. — Господин… — женский голос умолк, сменившись всхлипом, и давящие горло слезы вызвали кашель, что лишил девушку аристократичной осанки, заставив её согнуться пополам.

— Авалона…Госпожа, — побледнев от испуга, молодая служанка протянула к герцогине свои холодные костлявые руки, едва касаясь её гладкой мраморной кожи. Повисший в саду хлесткий удар вновь сменился надвигающимся к городу громом, и Авалона, гордо расправив плечи, властно взглянула на потирающую свою ладонь слугу.

— Не смейте даже прикасаться ко мне! — прошипела герцогиня, преисполненная злости, вновь устремляя взгляд вперед, где широкая спина, укутанная в черный длинный плащ, медленно направлялась к открытым дверям замка.

Длинная трость звонко отчеканивала ритм по вымощенной камнями тропинке. Каждый новый щелчок будто обрывал последние нити, держащие Авалону в мире живых. Пухлые яркие губы на прекрасном лице предательски дрожали, и скопившиеся в уголках глаз слезы норовили пустить по щекам тонкие линии, что слились бы у острого подбородка в единую каплю. Нет хуже ужаса, чем страх пред неминуемой гибелью, и нет на свете храбрецов, что осмелились бы взглянуть этому страху прямо в глаза. В бездонные красные глаза, в которых не было ничего, кроме холодной глубины и отвращения ко всему живому. Эти глаза были ужасны, это были глаза, в которые Авалона была бесповоротно влюблена…

— Господин Кроули, — жалобно произнесла герцогиня, сжимая собственные пальцы с такой силой, что те мгновенно побелели, — Вилфорд! — вскрикнула она вдруг, и темная фигура остановилась, сложив на трости изящные руки, скрытые черными перчатками. Столпившиеся у беседки слуги переглянулись, сделав невольно шаг назад, а стоявшая в стороне миниатюрная рыжеволосая девушка прикрыла рот ладонью, будто столь ужасно невежливое обращение принадлежало ей самой. — Я…Я не заслуживаю подобной участи! Мой Господин, я люблю Вас сильнее, чем кто-либо в этом замке! Подумайте, да разве могла я пойти против Вас? Господин, — герцогиня опустилась на холодную тропу, складывая перед собой ладони в молитвенном жесте, — я всецело преданна Вам. Я лишь прошу…Я умоляю Вас! Дайте мне немного времени, чтобы доказать свою невиновность!

Редкие, но крупные капли упали на дорогую белоснежную ткань, оставляя на ней безобразные мокрые пятна. Поспешивший к Господину дворецкий раскрыл над его головой черный зонт, и тогда мужчина медленно повернулся, бросая на девушку долгий, но безразличный взгляд, от которого у Авалоны прервалось дыхание. Он словно смотрел сквозь неё, разглядывая скорее стоящую позади гончую, нежели молящее о спасении заплаканное лицо. Этот взгляд был подобен точке, которую ставит писатель, заканчивая свой труд. Неизменный конец…

— Габриэль, — обратился Вилфорд к дворецкому, и герцогиня поморщилась от того, как по-прежнему приятен ей этот сильный басовитый голос, — подай в мой кабинет чай. Думаю, — мужчина взглянул в громыхающее небо, — черный подойдет…

— Слушаюсь, мой Господин.

Блеснувший перед шеей клинок оставил на желтых листьях яркую алую кровь, что тут же смешалась с грязью, в которую упало хрупкое женское тело. Брызнувшая фонтаном жидкость быстро растекалась по тропе, заползая в растрепанные золотые волосы и в трещины между камнями. Затухающий взгляд устремился на своего убийцу, что жестоко не лишил герцогиню жизни одним безукоризненным ударом. Сжимая в ладони рукоять кинжала, мужчина, чьё лицо было скрыто капюшоном, внимательно смотрел в ещё суженные зрачки Авалоны.

— Если бы он тебя любил…Позволил бы он этому случится? — задал убийца вопрос, понимая, что прекрасная Герцогиня Кроули уже никогда не сможет ответить ему. Но, услышав странную, будто нечеловеческую хрипоту, он замер, присаживаясь на корточки и наклоняя к лицу девушки свою голову.

— Кро…во…пий…цы… — произнесла она, испуская последний выдох, и мужчина, кивнув своим невысказанным мыслям, аккуратно закрыл веки герцогини, стараясь не смотреть в угасшие глаза, поражавшие некогда своей голубизной.

Шестой раз взмахивает он своим клинком, и четвертый раз ему искренне жаль собственных жертв, павших от неизмеримой любви и обычной прихоти. Вытерев окровавленный кинжал и без того грязной тряпкой, которой садовник ещё недавно протирал глиняные горшки, мужчина бросил недовольной и вместе с тем сочувственный взгляд рыжеволосой девушке, что мокла под дождем, не сдвигаясь с места. Её миловидное лицо, что ещё утром блистало радостью и жизнелюбием, покрылось ужасом и отчаянием, с каким она смотрела то на Авалону, то на дверной проём, в котором скрылся Господин Кроули.

— Если не хочешь кончить также, — тихо произнес убийца, убирая кинжал в ножны, — никогда не иди против воли нашего Герцога.

— Я…не хочу умирать. Я хочу домой…

— Никто не хочет умирать, Доротея.

— Сказал мне тот, кто может жить вечно, — едко бросила девушка, преисполненная злобой, — людские жизни для вас — ничто. Одни — сосуды с кровью, другие — красивые оболочки, с которыми можно развлечься…

— Не говори так громко, иначе…

— Что? Рано или поздно я надоем ему, как и все остальные! Но я…Я решу свою судьбу сама. И, если бежать нет смысла, я…Я…

Доротея не договорила. Преисполненная странной решимостью, она стремительно ушла в сторону конюшен, подбирая к себе испачканный грязью подол. Грубая ладонь взметнулась кверху, готовая резко схватить тонкую женскую руку, но замерзшие под холодным дождем пальцы так и замерли в неисполненном жесте. Быть может, пришедшее к Доротее решение действительно является единственно верным, и, сунув руки в карманы брюк и кивнув самому себе в очередной раз, убийца пошел в сторону замка, ведь ему, как и девушке, тоже некуда бежать…

Пролистав в телефоне очередную блеклую статью о десятке популярных певцов современности, я отложила гаджет в сторону, вспоминая о кружке чая, стоявшей на соседней тумбе. Его гладкая поверхность, покрывшись прозрачными пленками, больше не источала согревающий пар, и, сделав всего один глоток, я зажмурилась от того, насколько холодным и мерзким стал купленный по акции чай. Моя подруга Джанет, с которой мы снимали квартиру неподалеку от университета, громко захлопнула книгу, демонстративно показывая мне свою пустую кружку, на дне которой лежал желтый заварочный пакет.

— Уж не знаю, что такого интересного в телефоне ты нашла, — произнесла она, не скрывая улыбки, — вот только чай я тебе принесла ещё сорок минут назад.

— В том-то и дело, что ничего интересного там нет… — честно призналась я, поднимаясь с дивана и направляясь к раковине вместе с кружкой, — но сама знаешь, как это бывает. Откроешь сообщения, чтобы ответить, а затем начинаешь бессмысленно смотреть чужие фотографии и читать несодержательные статьи…

— Проблемы людей, живущих в технологичном мире, — философски протянула Джанет, опуская взгляд на темно-синюю обложку заметно потрепанной книги. — Вот, — заключила она, поднимая её вверх, — восемнадцатый век! Умели же люди развлекать себя и без социальных сетей.

— Дуэлями?

— Трис, что за стереотипное мышление? Я имею в виду балы, карнавалы, маскарады… — Джанет затихла, явно пытаясь вспомнить что-то еще, но вместо этого она задумчиво мычала, жестикулируя при этом руками. — Много всего, — тихо и невнятно пробубнила она, наконец, утаскивая из корзинки очередное овсяное печенье.

— Ладно, я поняла тебя, — домыв кружку и в очередной раз поставив на плиту наполненный чайник, я открыла холодильник, обнаруживая его совершенно пустым. — Эй, Джанет, понимаю, что экзамены позади и летом можно расслабиться, но не настолько же!