Когда вышел, хозяйка-казачка без обиняков уселась на будущего гетмана колени, обняла за могучую шею, и они слились в долгом, жадном поцелуе. Олег молча удалился, быстро зашагал вслед старому казаку, что был у него ни много, ни мало управляющим строительными работами. Когда догнал, слегка опешил, не ожидал увидеть на лице управляющего выражение полного счастья. Подумал: «С этими людьми надо ухо востро держать. Пока не прочувствую до конца. Если, конечно, сие вообще возможно».

Двоих старшин, охранников, собравшихся было следом за ним, жестом остановил, потом кивнул головой в сторону избы, где расслаблялся Хмель. Те молча поклонились, заняли прежнюю позицию у двери. Не спеша спустился к Днестру. Прошёл мимо костров, вокруг которых сидели гуртами казаки, простые работяги в каких-то замысловатых одеждах, то ли молдавских, то ли вообще турецких. Ватаги мальчишек носились по берегу, кто с деревянными сабельками, кто с такими же деревянными пистолетами и мушкетами. Витал ядрёный запах варёного лука и рыбы. Наверно, уха на ужин поспела. Рдеющие облака тянулись к западу, пытаясь согреться в остывающих лучах ускользнувшего за горизонт светила. За ивняком в невидимых болотцах заливались лягушки, кто-то таинственно ухал вдали. Где-то на другом берегу взвыл, как оборотень, разбойный волк.

Над поверхностью воды зарождался туман, сперва тоненькой прослойкой, потом уже заметный, с надменной поволокой. Интересно, сколько в мареве этом воды? Это же целые облака, огромные, сырые, тяжёлые. Пудов, наверно, тысяча, а может, и больше. Столько же и вверху, днём, когда всё небо укрывают от палящего зноя. Там вообще миллионы центнеров. Откуда у природы силища такая?

Он прошёл дальше, где людей уже видно не было. Диковинные деревья смущали таинственностью, кусты кутались в белёсые шали. Над ним чёрными росчерками метались летучие мыши. Звёзды показались, мерцать начали. Мелкие, невзрачные, не такие, как в России. Да и в Польше крупнее гораздо. Наверное, здесь из-за тёплых испарений воздух полупрозрачный. Словно вуаль на личике девушки. Господи, где ты сейчас, Михаэла, жива ли? Нет, конечно, жива, что это я мысли такие допускаю в голову!

Впереди за кустарником и корявыми ракитами показался дымок от костра. Стали слышны голоса, перемежающиеся громким смехом. Казачий пикет. Поодаль где-то, невидимые, курсируют конные патрули. Неожиданно Олегу привиделось между тремя солидными, в обхвате не меньше метра берёзами, едва различимое свечение. В тех болотистых местах берёзки вообще-то не росли. Что и удивительно. Эти откуда? Обступили огромный валун и словно взяли его под охрану. Рядом с одной из почтенных притулилась берёзка помоложе, вполовину ростом. Что бы это значило? От валуна поднималось к верху нечто вроде холодного жара. Альгис его видел отчётливо. Замер в ожидании чего-то уже знакомого, для него привычного.

Окружающее стало видоизменяться, заструилось вдруг, как марево в жаркий день. Лишь берёзы стояли прочно, телохранительни-цами. Через какое-то время свечение начало оформлять абрис, ваять этакую неоновую скульптуру. Вначале призрачно-блеклая, потом всё плотнее. Наконец появились цвета, изваяние ожило. Старый знакомый. Боец в серо-зелёном с желтоватым оттенком облачении. Альгис подумал ещё, что в этаком наряде сразу-то не разглядишь ни в степи, ни в лесу. Никаких украшений. Только звёздочки на плечах, такие же зелёные, почти незаметные.

Послышались стук копыт, треск веток. Свечение прекратилось. Пока гусарийцы не подскакали, Альгис приблизился, приложил к поверхности валуна ладонь. Надо же, тёплый. Вправду, что ль, живой? Крикнул филином, ответила сова.

– Эту глыбу надо будет перенести в центр крепости. Поставить рядом с казаном.

– Вместе с берёзками, пан ротмистр? – поинтересовался понятливый старшина. – Очень уж они друг другу подходят.

– Именно что! Непременно с ними. Малую не забудьте. Сейчас как раз подходящая пора для пересаживания.

– Значит, валун и четыре берёзки. Сделаем, пан Ольгерд. Вот, держите, командир, – старшина протянул поводья, Альгис, вглядевшись, только сейчас увидел своего любимца изабелловой масти. – Батюшка Александр прискакал, велел Вас разыскать, да вот, коня привёл. Сказал, что срочно вызывает Хме… Виноват, пан Иван Сирко.

– Добре, хлопцы, добре. Вельми дзенкую, Панове старшины.

«Ясно, – подумал про себя, легко вскакивая в седло. – Хмель затосковал в одиночестве. Наелся, напился, намиловался и затосковал. Или его тоже посетил кто-то мира иного. Интересно, что те звёздочки на плечах означают? И берёзы эти?»

Он тронул коня. Ехал не спеша, глубоко задумавшись. Патруль проследовал далее, в сумеречные дебри, по своим ответственным заботам. Ночные звуки, сливаясь в единый, казавшийся загадочным гул, по-прежнему продолжали своё гипнотическое действо. Олегу вновь начали казаться шумы, исходящие не отсюда и здесь кому другому не слышные. Оглянувшись, натянул поводья. Фантом-двойник вернулся, оказывается, и во всё лицо улыбался. Потом, отгибая пальцы, как бы пересчитал берёзки. Мизинец выпрямил не полностью.

– Понимаешь? – спросил он, беззвучно, но Олег услышал, слово в слово. – Это тебе знак. Через три с лишним века мы должны встретиться у валуна этого. Неплохо, чтобы ещё и Хмель, но это вряд ли возможно. У него свой валун, на главном историческом болоте, перед Софией Киевской[32]. Он с того валуна сквозь будущее долго ещё будет скакать. Смутные всё времена.

– Как! Опять смута?

– Она, пока существуют цивилизации, вечна.

При этих словах таинственный призрак, утратив абрис, удалился в своё будущее бытие. Олег потряс головой, как бы убеждаясь, что вокруг всё как прежде и что он в полном сознании, при здравом уме. Положа руку на сердце, после таких видений нет-нет да и промелькнёт мысль: не спятил ли. Смутное время вечно. Неужто правда? Он, сцепив зубы, вонзил коню шпоры в бока. Такое для ахалтекинца было впервые. Он от обиды и от неожиданности взвился на дыбы. «Завтра же хоругвь к походу! К буджакским татарам заскочу заодно. Выкидыши Гиреевы! Прознаю, что причастны к похищению, всех на колья! Выжгу дотла. С Хмелем потом и в Крым наведаемся. Пора, давно пора показать обнаглевшему хану кузькину мать. Бесовы отродья, на земле, как у себя в преисподней, хозяйничают. Это, брат, шалишь. Кольев осиновых на всех упырей достанет.

Хе, а ведь он прав, Хмель. В Кракове золотишка в закромах столько, что не токмо город, целую республику выстроим. Именно республику. Никаких царей, королей, ни ханов, ни султанов. Все братья. Все равны. Только так смуту одолеем когда-нибудь. Не дай бог, волосок с её головы упадёт, хоть один, хоть половинка. Сожгу и Варшаву, и Краков! Я ему, христопродавцу иезуитскому, лично осину затешу. Господь, думаю, на меня не осерчает».

Шифрованные депеши, доставленные скороходами, подтвердили, что Михаэла в Варшавском замке. Сигизмунд усилил королевскую стражу сотней крымчаков. И ещё сотня постоянно патрулирует окрестности. Сутками кружат, отрядами по десять всадников, в радиусе пяти-семи вёрст от замка. Наблюдатели скрупулёзно проследили, как организована охрана акватории Вислы, нет ли на подходах к городу каких-либо препятствий наподобие тех, что турки против казаков ставили на Днепре. Цепей от берега к берегу, плотов с пороховыми зарядами. Единственное, на что не поскупился ясновельможный иезуитский ставленник, это галера, которую пришвартовали прямо под окнами замка. С двумя десятками пушек с каждого борта. Жуть!

Прочитав про галеру, Хмель долго реготал, в голос распуская на щепу и стружки бревенчатый интеллект сего караульного прожекта. Мореходы, так их перетак! Что может галера на реке? Разве только в качестве сухогруза быть использована. Будто специально для казачьих нужд. «Чайки» галеру одурманят в один заход. Там и абордажа не потребуется. Поскидают за борт и вся недолга либо с почестями по трапу на берег сведут. На галере с предполагаемыми трофеями удирать будет сподручнее.