Она поискала глазами предметы своего шёлкового английского белья, увидела, подняла. Одни лишь лохмотья. Рассмеялась.
– Ну что, милый, месье Гийома зовём? Ладно, – улыбнулась уже ласково, нежно, но подшутить не преминула: – Ты давай, сбрую свою конскую надевай. А у меня, слава Иезусу, гардероб богатый.
– И всё, поди, чёрного цвета? Так ты едешь со мной на Днестр? Обвенчаемся, дворцы построим. Украину к твоим ногам кину.
– И на кого мы оставим этих? Они мальчишки несмышлёные.
– Это Жигимонт-то твой несмышлёный? Ну, уморила. Да и, как ты говоришь, Владишек? На русском троне сидел какое-то время, паршивец. Но на то воля божья была. Так что твои мальчишки матёрые бирюки! Впрочем, права ты. Как всегда. Они ещё очень пригодятся. Хотя бы для развития Малой Польши. Нашего приднестровского, ты это верно подметила, плацдарма.
В лето одна тысяча шестьсот двадцать восьмое от рождества Христова на знаменитой карте Речи Посполитой и Великого Княжества Литовского в устье реки Сухая Рыбница, как раз в месте впадения её в Днестр, появилось поселение Рыдванец. В планетарных масштабах событие не ахти какое, но… В условиях невероятной концентрации сакральности на сорок восьмой параллели любое утвердившееся здесь явление приобретало вселенскую значимость. Крепость Рыдванец в кратчайшие сроки сделалась важнейшей военной и снабженческой базой Запорожской Сечи и левобережного днепровского казачества во главе с великим гетманом Богданом Хмельницким, возвеличившим данную небесами ему государственность до уровня интересов государственности российской. Четыре почти столетия Приднестровье сию свою священную обязанность, несмотря ни на что, блюдёт, как преданный присяге солдат.
Передав запорожцам часть русской казны, вероломно вывезенной им в смутное время, Сигизмунд присмирел, отдавшись душевному сентиментализму, замешанному на любви к молодой своей супруге Констанции, неподдельным отцовским чувствам по отношению к отпрыскам, особенно королевичу Владиславу. Хмель, практически сделавшись его душеприказчиком, позволял королевской чете сумасбродить, гарцевать на полях сражений, даже дерзко кидаться в кулачные бои с войском русского царя.
Однажды Владишек, самый любимый, от первой супруги сынок Сигизмунда, вляпался по самое не хочу в одной из авантюрных вылазок на российскую территорию. Слава Иезусу, разумные стрельцы отрока пощадили. Для потехи подержали на цепи в не сыром, довольно-таки уютном подвале, но рядом с настоящим медведем. Мишка был ручной и всё время пытался ластиться. Владишек этого не знал и за несколько проведенных в подвале дней-ночей наполовину поседел. И уж как был счастлив, когда услышал боевые герцы польской конницы, а также громогласье не на шутку разгоревшейся где-то снаружи баталии.
Ротмистр Ольгерд Смигаржевский со своей золотой хоругвью, а также запорожский атаман Хмель с реестровыми казаками «разнесли» стрелецкие подразделения в пух и прах, чтоб они так жили. Героически освобождённый королевич Владислав обратную к Варшаве дорогу лез лобызаться то к одному, то к другому. Проводив до границы, Ольгерд увёл хоругвь к месту постоянной дислокации на Днестр. Хмель сопроводил сановного отпрыска до папиных объятий. Растроганный, не зная, как и чем угодить, Сигизмунд вручил Богдану в знак глубочайшей признательности золотую саблю. И это было искренне.
Семейство счастливо воссоединилось и ударилось в религиозность. Наверное, предчувствуя скорый уход в небытие. Через четыре года Вавельская усыпальница приняла последнего наследного правителя, власть временно перешла под юрисдикцию так называемого примаса, чтобы через довольно-таки внушительный период польского смутного времени посадить на престол уже выборного монарха.
Восемнадцатого января 1654 года в городе Переяславле представителями запорожского казачества во главе с Гетманом Хмельницким принародно было принято решение об объединении территории Войска Запорожского с Русским царством. Вся левобережная Украина присягнула на верность царю. В могущественном единстве с братским народом многострадальная общественная формация приобрела зримые черты мощной государственности. Её примеру последовало Молдавское Княжество. Сбылось пророчество Петра Сагайдачного о нерушимой святой троице, возникшей волею небес на юго-западных европейских рубежах, осиянных нимбом сорок восьмой земной параллели: Россия, Украина, Молдавия. Навеки братья, как бы ни старались порушить сей святой союз чёрные силы!
Прошли десятилетия, даже столетия. Поселение Рыдванец превратилось в цветущий город с мощными промышленными предприятиями, развитой инфраструктурой, который станет негласной северной столицей образованного в конце двадцатого столетия государства Приднестровская Молдавская Республика. Как символ свободолюбия, героизма, патриотизма. Город Рыбница! Младшая сестрица основанного незабвенным русским генералиссимусом Александром Васильевичем Суворовым города-крепости Тирасполь, который стал столицей официальной, легендарной и неприступной. Собственно, как и все Днестровские крепости. Ибо там, на сорок восьмой параллели, как и предсказывали великие пророки, начал своё продвижение к северу дух святой. Непобедимый русский дух!
Послесловие
Уйдя из гвардии, Геннадий метался в поисках работы. Медицинские учреждения по-прежнему находились под влиянием вездесущих националистов Народного Фронта, русским врачам, особенно приезжим, под любыми предлогами отказывали. Новый командир батальона, неожиданным приказом сверху сменивший их геройского Степаныча, рьяно приступил к воссозданию собственного удельного княжества. Неугодных уволил. В республиканской гвардии начался административный произвол, с которым пытался на первых порах бороться сам Лебедь Александр Иванович. Но генерал не был приднестровцем, хоть народ и чтит до сей поры его национальным героем, остановившим войну. Местным князькам требовалось канонизировать себя, пришлых святых не надобно.
Вскоре Москва Лебедя отозвала. Чтобы «не обидеть», дали высокий пост в Совете Безопасности. Ославили в Чечне, где Александру Ивановичу пришлось исполнять преступные приказы коррумпированной власти, поневоле участвовать в грязных махинациях стоявшего во главе Совбеза Бориса Абрамовича Березовского, сколотившего на Северном Кавказе в период военных кампаний баснословное состояние. Потом приднестровского героя отправили в Красноярский край губернатором, где и расправились, вероломно, примитивно, не забыв напоследок имя его покрыть позором. Правдолюбцы в те годы недолго задерживались на белом свете.
Как-то под вечер бывший гвардейский и дважды советский капитан без определённой уже цели, просто так бродил по сумрачным аллеям городского парка, погружённый в нерадостные размышления на тему надвигающейся безысходности. Деньги закончились. Мизерной пенсии едва хватало погашать задолженность перед ЖКХ. Перебивались на те гроши, что зарабатывала Елена в школе. Подошёл к заветному камню-валуну, установленному там же, в парке рядом с площадью. По традиции приложил руку, улыбнулся, почувствовав тепло. Сверху прикреплена раскрытая книга, также из камня высеченная. На правой странице такое же каменное, словно кем-то брошенное поэтическое перо. На левой четыре цифры – 1628. Он любил это место. Думалось легко, идеи посещали, даже стихоразмерные строки в уме зарождались, хоть бери да записывай. Обычно настроение поднималось. Иногда казалось, камень подаёт еле уловимые сигналы, будто хочет что-то довести до сознания. Но в силу вполне объяснимого и даже закономерного очерствения души интерес к разгадке сих явлений начал угасать. Измаявшись на хоть и короткой, но проклятой войне, Гена устал обращать внимание на предчувствия, сакральные знаки, прозоры, не ожидая от них ничего хорошего и всё чаще задумываясь о мерзости, поразившей людское сословие, словно плесень. Порой ужасался мысли, что люди – почти все! – достойны лишь презрения.
Последние дни октября, словно состраданием проникшись, услаждали взор помпезной красой бордового угасания клёнов, золотого шуршания листвы под ногами, сверканием в свете фонарей подмёрзших лужиц. Было приятно вдыхать остывший, но ещё не морозный воздух и наблюдать под теми же фонарями, как изо рта идёт пар. Мирная идиллия. Не надо прятаться во тьму под кусты, прижиматься к стволам деревьев, чтобы не поймать снайперскую либо какую-нибудь шальную пулю. И уж точно в парке не заминировано ничего. Войну, слава приднестровцам и командарму Лебедю, дальше Дубоссар не допустили. Бог и Святой Михаил Рыбницу берегли.
