Гордеев растянул несколько страниц моих записей уже на добрых полчаса.

— Тебе стыдно брать в рот мой член? Брось эти глупости, Ярослава, мы уже довольно взрослые для такого стыда, — он фамильярно закатывает глаза и ослепляет меня очаровательной улыбкой, пока я чувствую жар на шее, который поднимался выше и обжигает щеки яростными пятнами.

— Нет, — я поджала губы, отыскивая себе разумное оправдание. Не признаваться же Гордееву, что мне тошно смотреть на его улыбку, не говоря уже о члене, которым он заставляет задыхаться и рыдать от удушения? — Ты умеешь унизить любым действием, — на этот раз я не прятала глаза, смотря прямо на него.

Я сделала чертовски правильный выбор преимущественно говорить и писать правду. Доля ложных чувств и откровение распаляют мужа до ерзанья на удобном кожаном стуле с возбужденным блеском в глазах. На какое-то мгновение показалось, что это будут мои последние записи, которые я оставлю перед неминуемой смертью… Предсказать реакцию Гордеева было невозможно, но, кажется, у меня получилось лучше, чем я только могла надеяться.

Оказывается, даже такие черствые люди имеют потаенные слабые места. Слабое место Господина Гордеева — его крайне изобретательная жена без чувства жалости, способная всадить в спину нож при любом удобном случае.

Жестоко? Нет.

— Если я ласкаю тебя своим языком, разве это моё унижение? — он откинулся на спинку мягкого стула, поставив руки на подлокотник. — Ярослава, — требовательно обратился ко мне Максим.

— Нет, — пожимаю я плечами, а мой голос становится похож на несчастный писк.

— Тогда почему ты считаешь…

— Это мои чувства, Максим. Ты хотел узнать то, что я чувствую стоя перед тобой на коленях? Узнал. Не вижу причин менять моё мнение, — раздраженно перебила Гордеева, который внимательно меня осмотрел, прищурившись.

— Я стоял перед тобой на коленях, а твои ножки едва не душили меня, когда ты была возбуждена и сводила их, не контролируя себя, — он настойчиво пронизывает меня своими синими глазами, которые обжигают открытые участки кожи. — Знаешь, почему я не чувствую себя приниженным? У меня нет в голове предрассудков и мне нравится заставлять тебя страстно стонать. Это лишь наша человеческая особенность — дарить друг другу удовольствие разными способами, что остается недоступно многим, даже для людей нынешнего вульгарного менталитета. Разве это не чудесно, что мы с тобой берем от жизни всё и немного больше?

— Максим, — безнадежно слетело с моего языка с неким укором.

— Я ведь прекрасно осведомлен, что затмил всех твоих прежних любовников, заставил вскипеть кровь, изменить своим принципам и обильно течь для меня одного… Так скажи мне, Ярослава, готова ли ты променять свои такие яркие и чувственные оргазмы на технические толчки, когда какой-то мудак будет спускать своё семя едва ты фальшиво станешь стонать, чтобы угодить комплектующему мальчишке? — склоняю голову, глядя на надменного ублюдка из-под бровей, чье самомнение и самолюбие активно вытесняют меня даже из такого просторного кабинета, — Бессмысленно врать, малышка. Ты любишь мужскую силу в постели, но не каждый осмелится шлепнуть твою аппетитную попку, ведь у тебя зачастую такой взгляд, будто ты собираешься сломать руку за единый неверный жест, — рассмеялся Максим.

— Читай, пожалуйста, дальше, — я отвела глаза в сторону, не в силах обсуждать с ним мои чувства и оргазмы. Может, зря я так откровенно всё описала?

Он молчит где-то минуту или две, пока я переминаюсь с ноги на ногу, ожидая, когда Максим дочитает и перестанет меня мучить столь изощренно.

— Не знаю, как это снова получилось. Он любит моё тело с особой жестокостью, но всё равно заставляет задыхаться от дикого оргазма. Мне кажется, что Максим добивается моего признания в том, что я являюсь безвольной шлюхой, которая должна открывать рот только для члена Господина. Вдруг он перестанет меня любить и сдаст в свой бордель? — читает до тошноты внимательный муж последнее предложение, и я почти судорожно выдыхаю.

Этот вопрос меня волновал с тех пор, когда я лично побывала в борделе и увидела, как горят глаза Максима, который засматривался на стриптизерш у пилона, при этом ощупывая мои бедра.

— Не отдам, — твёрдо ответил Гордеев, а мои глаза оторвались от минутной стрелки на настенных часах. — Ты принадлежишь только мне, — он помрачнел. — Разве я могу тебя на кого-то променять, Ярослава? Я вижу в тебе идеальную женщину, жену и будущую мать моих детей. Единственное, чего бы я хотел, так это твоей активности в сексуальном разнообразии. Я ведь делаю тебе приятно, разве это не повод сделать приятное мне? По-моему, честный обмен, и, если мне нравится, когда ты заглатываешь мои яйца, не вижу причин отказывать себе в удовольствии, — Максим оскалился, похоже, вспоминая, как именно я это делаю.

Он всегда так четко объясняет свою позицию, что иногда я даже сомневалась в том, что должна злиться или чувствовать себя жертвой такого безвольного положения…. Максим подбирает настолько правильные слова и говорит с таким убеждением, осознанием, что это выглядит правильно и рационально… А я всего лишь капризная девочка, которая не хочет брать в рот его яйца.

Я терплю его махинации в сексе и согласна на всё, чтобы доказать ему свою преданность. Как только Максим отпустит тугой поводок, которым он меня душит, доверившись, я сразу начну предпринимать действия.

— У меня в приоритете нежность, а не то, к чему ты меня подводишь, лишая выбора, — выпаливаю я быстрее, чем взволнованно выдыхаю. И едва я понимаю, что происходит, Гордеев откровенно смеется, запрокидывая голову назад.

— Ярослава, ты помнишь, что я делаю с тобой за такую откровенную ложь? — я с ужасом уставилась на мужчину, вспоминая, насколько болезненный был этот последний раз, когда он уличил меня во лжи.

Недолго все-таки продлилась моя воля в излишней язвительности. Гордеев снисходительно усмехнулся и поднялся, обойдя стол. Моё сердце колотится как от несколько выпитых банок энергетиков, когда взгляд опускается на его кожаный ремень. Максим присаживается на край стола, показывая, насколько сильно он заинтересовался моими словами.

— Помню, — подавленно прошептала я. — Но в этот раз я не вру.

Я и сама не знала, насколько была откровенной. Понимала уже в данный момент только то, что вряд ли я попрошу кого-то шлепать меня добровольно и буду ощущать от этого остроту ощущений и желание. Скорее для меня это будет, как соль на разорванные вновь раны.

Хотя, о чём это я размышляю… Кто, кроме Господина Гордеева посмеет трахать и избивать меня?

— Если ты врешь, тебе придется лечь мой на стол и принять наказание, — в ответ я отрицательно качаю головой.

После Гордеева я мечтаю о нежности так, как раньше о горячем сексуальном партнере, который был бы диким и развратным. Что же, моё заветное желание сбылось, но избежать нещадных рук мужа уже не представляется возможным.

— Хорошо, — я насторожилась, не понимая, что он задумал. — Раздевайся, — Гордеев будоражит моё сердце своим холодным приказом.

У меня почти подкосились ноги.

— Снимай всё, — уточняет муж, отбирая возможность извиниться.

Неохотно снимаю кружевную майку, под которой не имеется белья. Затем снимаю шорты и трусики как можно равнодушней, стараясь отвратить его от себя, а не заставлять вспыхивать синее пламя в его бездушных глазах. Похоже, что мои действия сыграли ему только на руку… Гордеев всегда хочет меня, и особенно сильно, когда я сопротивляюсь нашей близости, проявляя характер.

— Повернись ко мне спиной, — я послушно выполнила требование мужа, который определенно задумал что-то нехорошее. — Расставь ноги. Шире. Ярослава, шире. Ты плохо меня слышишь? — с каждым словом, он становится жестче, и от этого тона по коже бегут мурашки.

Максим в любом случае заставит меня подчиняться его желанием, и неважно, хочу я того, или нет.

— Нагнись, — мои зубы скрипнули от раздражения. Я наклоняюсь. — Обхвати свои прекрасные ножки и прогнись ещё. Я знаю, что ты довольно гибкая.