Турция. Анталья. 7 января.

Нежный бриз развевает мои волосы, пока я всматриваюсь в бесконечную даль. Средиземное море шумно бьется о скалы. Мягкий гул волн успокаивает тревожное сердце. С закатом стает жутко холодно, и моя кожа усеивается мурашками, несмотря на то, что я одета в длинный теплый кардиган.

В этот вечер я ощущаю себя крайне отвратительно. Сегодня день рождения моего брата. Я не прекращаю вспоминать с самого утра, как мы вместе проводили седьмое января в кругу семьи или на шумных вечеринках.

Я скучаю за ним.

Не испытываю и доли смущения, когда мою спину пронизывают взглядом надзиратели, пока наливаю в свой бокал вино. Медленно пью белое полусладкое, уже не ощущая ни печали, ни алкоголя. Голова начинает кружиться, но я устойчиво продолжаю стоять на просторной террасе в туфлях на тоненькой шпильке и в легком белом платье, которое развивается от морского ветерка, укутываясь в вязаный кардиган…

Сейчас я уже спокойна, когда выплакала горькие слезы днём и допила почти всю бутылку вина. Отрадой стал алкоголь, который частично сдерживает мои терзания и саморазрушение.

Кажется, я привыкла к Господину Гордееву, которого теперь обязана любить. Но как бы я ни старалась бороться с прошлым, для него нет места в моём настоящем.

Раньше Гордеев держал охрану и телохранителей, а теперь он нанял настоящих надзирателей, которые не дают свободно перевести дух, следуя за мной по пятам из комнаты в комнату.

Один из них подошёл ко мне, и когда я обернулась, то уже ощутила на своих плечах теплый мягкий плед и сдержанно кивнула. Мужчины не говорили со мной, только изредка и по делу. Только уголок губ, который едва-едва приподнимался, даёт мне понять, что один из них похож на человека с чувствами и эмоциями.

Из десятка, если не больше, надзирателей, мне был по душе только этот мужчина. Он заботится именно обо мне, а не чтобы угодить Максиму. Он появился здесь недавно, около двух месяцев назад, и хоть я всегда сержусь на отчужденность надзирателей, именно от этого, седовласого мужчины, я чувствую сострадание во взгляде и осторожную заботу.

Первые недели после добровольного похищения я отказывалась с кем-либо разговаривать, мне было плохо. Максим поступил очень хитро. Он приставил молчаливых надзирателей, и не давал доступ к интернету или телевидению. У меня не было возможности подобраться к библиотеке и домашним делам, а сам Гордеев меня нарочно избегал.

Тогда я поняла, что неособенная и обязана принимать его требования и желания, как должное. Сдалась быстро, чтобы не сойти с ума в такой угнетающей обстановке на успокоительных. Господин Гордеев принял моё рвение говорить и наладить отношения своеобразно — разложил меня горизонтально на первом попавшемся диване.

Я усмехнулась, припоминая, как быстро стала его послушной малышкой.

Недавно мне удалось разговорить одного из мужчин-надзирателей. Это было нелегко, но тайна продержалась всего три дня. После того как Максим прознал об этой небольшой связи, надзирателя я больше не видела. Видимо, Господин не хотел наступать на одни и те же грабли, как с Игнатом.

Когда я допиваю вино, слышу шаги и легкий стук каблуков мужских ботинок. Его энергетика буквально окутывает меня и подавляет, приструнив даже мой язвительный язык. Изумительно то, как всего за несколько месяцев может измениться характер и приоритеты человека, под давлением влиятельного мужчины.

— Свободны, — его голос тихий, холодный.

Максим подходит ко мне. Я выливаю последние капли вина в бокал, и повернувшись, протягиваю его мужчине. Он с нежной улыбкой принимает напиток, но сначала целует мои губы, прорываясь в мой рот горячим языком.

— Говорят, моя жена ведет себя примерно, — шепчет мужчина, а я чувствую, как кольцо обжигает мой безымянный палец. Он прикасается к моим уложенным волосам и откидывает их на спину. Максим медленно проводит пальцем по шее, пока я смотрю в его сверкающие глаза с последними яркими вспышками заката. — Мне нравится, когда ты такая послушная, — Максим пробует вино.

Я остаюсь ему примерной женой, любовницей и потехой в одном лице. Но он знает, что я веду себя притворно, и даже иногда провоцирует меня намеренно.

На его хитрость я попалась дважды, и получила сполна. Больше не храбрилась и не сопротивлялась, теперь я усвоила этот урок. Здесь меня никто не мог защитить, кроме меня самой.

Последние три недели прошли тихо и без инцидентов, но ранее Максим пытался вывести меня на громкий конфликт. Я, в свою очередь, сдерживала свои эмоции, училась контролировать себя и свои чувства, добиваясь такой же хладнокровности, которой безупречно владеет мужчина. Но получалось это не всегда, и когда я срывалась, должна была готовиться ко всему самому худшему.

С ним всегда всё на грани.

…И когда он брал меня жестко или поднимал ремень, доказывая мою неправоту, уже после, я ставала его любимой женой, за которой он ухаживал, баловал и обожал, мягко целуя каждый участочек моей кожи. Мне стыдно признать, что секс с ним был таким же горячим и обжигающим, и частично помогал мне оставаться на плаву. Гордеев давал возможность забываться, когда оргазм накрывает меня с головой.

Ненавижу его за то, что он ломает меня под себя.

Похоже, я смотрела на него слишком долго, не заметив того, как опустел его бокал с вином. Он внимательно меня рассматривает. Я готовилась целый вечер, чтобы быть идеальной для этого мужчины.

— Ты не любишь мою строптивость, — отвечаю нейтрально. — Я стараюсь быть хорошей женой.

Господин Гордеев лениво ухмыляется.

— Строптивость горит в тебе. И я слышу её здесь, — он указывает мне на рот, — и здесь, — касается немного выше солнечного сплетения, на сердце, — поэтому ты приносишь мне удовольствие. Выживаешь в моих условиях и научилась быть великолепной женой, — Максим лукаво улыбается. — Я окрылен этим чувством, но будь аккуратней со своей ролью примерной жены. Не перестарайся, малышка.

Максим поворачивает меня к морю, где уже зашло солнце, а небо стало тускнеть. Он обнимает меня, положив подбородок на плечо, создавая какую-то интимную обстановку, которая мне совсем не понравилась.

— Теперь ты счастлив, Максим? — тихо спрашиваю я, и чувствую, как он крепче прижимает меня к своей крепкой груди.

— Теперь ты моё счастье, Ярослава, — отвечает он, не задумываясь. — Пойдем, я обещал тебе вечеринку и отдых. Неделя вышла напряженной, — он стаскивает с моих плеч плед и его глаза выражают восторг. — Потрясающе, Ярослава. Ты выглядишь, как маленький непорочный ангелочек.

Его возбуждает видеть меня в таких образах, несмотря на то, что он творит за закрытой дверью спальни.

Только какой бы я ни стала умелой в постели и знающей мужской член со всех сторон, он не мог увидеть во мне покорную шлюху с продажным отверстием. Я тоже себя не чувствовала шлюхой, ведь знаю, что я ею не являюсь, по крайней мере, по собственной воле.

***

Гордеев позволил расслабиться в баре, который находится на нижнем уровне одного из самых масштабных борделей.

Его бизнес здесь процветает, и, кажется, даже лучше, чем в Москве. В Турции никто не стыдится подобных заведений, а хозяев восхваляют и боготворят осчастливленные клиенты и хорошо зарабатывающий персонал.

Меня часто называют хозяйкой или Госпожой, когда я одна, а когда на горизонте появлялся Гордеев, от меня держались как можно дальше, лишний раз не поднимая взгляд.

Я была несколько раз наверху, где расположены дорогие номера, ложа и его кабинет. Максим приводил меня сюда для секса на смятой постели после клиентов, и для меня это был один из ударов под дых.

В тот момент он меня нещадно наказывал, когда я впала в депрессию, считая себя грязной шлюхой, несколько раз подряд выкрикивая ему в лицо подобные слова. Господин Гордеев посчитал это унижением собственного достоинства, когда я испытывала эмоциональные истерики. Гордеев своеобразно показал различие между его женой и грязной шлюхой, вытрахивая из меня извинения с набитым ртом бумажных купюр в той ужасно пахнущей комнате.