— Замолчи, — сухо приказывает муж.

Он любит меня, я знаю это, но сейчас в нем что-то надломилось и по длительному молчанию я осознавала — он до глубины души оскорблен и унижен не только мной, но и своим отцом.

Виктор сделал все возможное, чтобы добиться следующих слов Максима:

— Езжай ко мне и разберись с ней. У тебя будет два часа, пока я заканчу здесь свои дела. Лицо не трогай, — цедит муж, отдавая свои ключи от машины Виктору, который удовлетворенно кивнул, словив мой изумленный взгляд.

— Нет… Нет, Максим, не делай этого! — муж уверенно направился в сторону главного входа в здание, и прошел совсем близко от меня. Не выдержав, я дернула его за локоть, остановив. — Ты пожалеешь об этом! Мне по-настоящему плохо… И будет плохо еще несколько недель. У меня токсикоз. Я беременна, Максим. Если ты позволишь ему сделать со мной подобное, я никогда тебя не прощу! — только от безвыходности я рассказываю о своей беременности, зная, что он сделает все возможное, чтобы защитить своего ребенка.

Гордеев медленно поворачивается и делает шаг ближе. В этот момент я затаила дыхание. Его каменное лицо никак не изменилось, но муж протягивает руку к моему лицу и стирает с моих щек слезы, смотрит внимательно, изучает… И скалится, как его отец, жаждущий боли и унижение для своей любимой женщины.

— Ты самая никчемная тварь, Ярослава, которую я только мог встретить в своей жизни, — выплевывает он мне в лицо, больно сжимая скулы. — Такого вранья я не потерплю. Как ты смеешь мне о таком выкрикивать в спину? Он прав — ты лживая сука.

— Я не смела тебе врать иейчас не вру! Я беременна уже больше двух месяцев, поэтому я чувствую себя плохо, поэтому я много нервничаю и плачу… Пожалуйста, Максим, это правда! Я узнала совсем недавно, мы можем… — его кулак сильный и грубый.

— Можешь делать, что хочешь. Главное — она нужна мне живая, — обращается он к отцу, интегрируются мои доводы.

Его слова звучат, как смертный приговор.

Муж с равнодушием смотрит на меня, едва не пнув напоследок, видимо сдержавшись из последних сил самообладания.

Уходит.

— Не смей так со мной поступать! Ты пожалеешь, слышишь? Ты будешь в слезах умолять меня простить тебя, а я тебя не прощу! — кричу ему вслед, желая достучаться до ледяной глыбы льда, но Гордеев не останавливается, а когда я решаю последовать за мужем, меня перехватывают незнакомые телохранители.

Такова любовь Максима Гордеева-младшего — подавленная собственным отцом, ничего не стоящая, лицемерная и эгоистичная.

Меня подхватывает под руки телохранители, на которых я совершенно не обратила внимание ранее. Они посадили подвели меня к Виктору, заламывая руки за спиной, когда я пытаюсь выкрутиться.

— Это было легче, чем я мог предположить. Кстати, зачем ты сняла туфли? — спрашивает ради личного интереса, что выглядит абсурдно.

Он правда не знал о моем побеге, и это так шокирует, что я молчу, не ответив на его вопрос.

Виктор дает распоряжение отвести меня к машине, и телохранители слушаются, силой ведут под руки через всю парковку к машине мужа.

Всю дорогу я пронзительно громко кричу… Кто-то должен меня услышать, кто-то должен прийти мне на помощь!

Защитный рефлекс срабатывает отстойно — в моем положении трудно сражаться и противостоять врагу, это практически невозможно. Единственное, чего я добилась кусанием рук телохранителей и брыканьем всего тела — оказалась грубо помещенной в ужасно маленький багажник машины.

Всю дорогу водитель автомобиля намеренно наезжает на все ямы, заставляя меня корчиться от боли, когда тело бьется об твердую поверхность багажника.

После того, как машина остановилась, Виктор лично вытащил меня из него, жестко перехватив мои волосы. Мне не удается поспевать за ним, когда он направился в дом, а его руки с наслаждением делают мне больно.

— Прекратите, Виктор. Мне больно! — я попыталась выкрутиться, но Гордеев-старший держит меня крепко, вырывая локоны при моей слабой, но упорной борьбе.

— Максим сделал из тебя настоящую неженку, — он заходит в дом, и толкает меня вперед. Я удерживаю равновесие только благодаря комоду, в который врезалась всем телом.

Недолго размышляя, я стараюсь как можно дальше отойти от Гордеева-старшего, ступив в просторную гостиную комнату. Прятаться от Виктора бессмысленно, никакие двери меня не спасут от этого чудовища… А в гостиной горит свет, поэтому я ищу помощи именно там.

Один из моих личных надзирателей пьет чай с горничной за маленьким журнальным столиком, и оба удивлённо поднимаются, когда я шатко вваливаюсь и порчу чужую идиллию жалким, бессильным криком.

— Помогите мне! Пожалуйста! Он хочет меня убить! — всхлипывая, я перехватила плечо горничной, тряся ее за плечи.

— Госпожа Гордеева… Что произошло? — пискнула женщина, отойдя к стене, испугавшись меня, а возможно неожиданно вышедшего за моей спиной Виктора. Надзиратель нервно дернулся в мою сторону, но Виктор остановил его тяжелой ладонью, которую он вскинул повелительным жестом.

— На сегодня все свободны. Оставьте нас, — спокойно говорит мужчина. — Немедленно! — уже прорычал он гортанным рыком, отчего надзиратель и горничная выбежали из гостиной.

Трусы!

— Нет, вернитесь! Пожалуйста! — я бы хотела выкрикнуть их имя, но еще до недавнего времени мне было запрещено разговаривать с ними, а им со мной… Я не знаю, как их зовут.

Виктор не подходит ко мне, стоит поодаль, и, видимо, намеренно запугивает. Осматривает меня с беззаботной насмешкой, словно я ребенок, который сейчас доверчиво станет играть с ним в его жестокие игры. Я точно знаю, что его игры слишком взрослые и насильственные — он хочет нанести мне тяжелый вред.

Последовал звук громко хлопнувшей входной двери и безнадежная тишина. Во всем доме я осталась один на один с этим животным, и от этого осознания в моих жилах стынет кровь.

— Попробуешь напасть, сбежать или отбиваться? — интересуется мужчина, словно ему равнодушно то, что я не дамся ему в здравом уме и буду из последних сил отбиваться. Только вот сил отбиваться не осталось… Совершенно.

— Зачем вы так поступили со мной? — спрашиваю я, попробовав не только заговорить мужчину, но и узнать цели, которые он упорно преследует и у него вышло добится этой цели — меня, с позволения сына. — Я заложница обстоятельств и вы сами знаете, что оклеветали меня… Перекрутили события, подкинули мне ключи, заставили думать Максима, что я предала его. Вы лжец и манипулировали своим сыном, его эмоциями!

Задорный смех пронизывает меня до самого нутра, неприятно разъедая и обжигая внутренности, будто в меня заливают кислоту.

— Максим упертый и даже решил не подпускать меня к тебе. К твоему большому сожалению, ты вызываешь мой интерес. У него хороший вкус на женщин, этого у моего сына не отнять, — он окинул меня плотоядным взглядом, а я все еще кутаюсь в пиджак мужа, скрывая свое тело.

— Чего вы хотите от меня? Что я вам сделала? Зачем вы так поступили? — меня охватило отчаянье, когда Виктор снял свой пиджак и сложив его, оставил на высокой спинке кресла. Он определенно медлил с ответом. — Не приближайтесь ко мне, — я отошла на несколько шагов дальше, когда Виктор сделал уверенный шаг в мою сторону. — Я правда ношу ребенка вашего сына под сердцем. Вы не можете мне навредить.

Виктор Николаевич усмехнулся, опуская взгляд вниз, к моим босым грязным ногам, по которым засохли потекшие тоненькие струйки крови с разбитых коленок.

— Беременность — радостная новость, которая может вскружить мужчине голову. Но к чему тебе скрывать беременность, если только ты не собиралась сбежать на самом деле? — он прошелся по гостиной, задумавшись, но не приближаясь ко мне, — Ты умеешь быть изворотливой и хитрой, так что тактика врать о беременности — безнадежная. К тому же я только недавно заговорил с ним о наследнике… — Господин Гордеев прошел к серванту, где Максим собирает коллекционный коньяк для себя и уважаемых гостей.

Виктор достал хрустальную бутылку с алкоголем янтарного цвета, затем взял стакан и небрежно плеснул в него коньяк. Прежде чем выпить, окинул меня своим взглядом. Я однозначно привлекаю его, стоя в порванном платье, укутанная в пиджак мужа, заплаканная и с красной щекой от пощечины… Виктор доволен таким раскладом событий.