Бармен оставляет предыдущего клиента, которому художественно наливал четырёхцветный коктейль с долькой ананаса на горлышке бокала, и принимается за заказ Бена. Выражение его лица при этом оставляет желать лучшего. Я бы на месте Бена из стакана пить не стала — слишком велика вероятность того, что в него плюнули.

— Я похожа на того, у кого в запасе десяток гениальных идей? — уточняю я у Бена между двумя большими глотками чая.

— Не надо злиться на меня за то, в чём сама виновата, — бросает Бен. Принимает принесённый бокал у бармена, но прильнуть к нему губами не успевает. Вместо этого замирает, резко поворачивается в мою сторону и говорит: — Я не это имел в виду.

— Ты имел в виду именно то, что сказал, Бен, — спокойно заверяю его я.

— Ага, конечно. Да ляпнул, не подумав!

Мне совсем не хочется развивать эту тему, поэтому я больше ничего Бену не говорю. Но его нечаянно брошенная фраза заставляет снова вернуться на двенадцать часов назад. Медкорпус был забит народом. Я бы никогда не подумала, что у Вани столько друзей. В основном, конечно, присутствующие были одеты в синее, белое и чёрное… Чёрное. С ейчас, на слегка успокоившуюся голову, я понимаю, какая во всём этом была ирония, тогда же мне было не до смеха. Лена сидела на коленях на полу у койки, упершись лбом в край матраса, и что-то шептала. За её спиной стояла, обхватив корпус руками, Полина. С другой стороны от кровати Аня крепко обнимала обессилевшего от крика и слёз Валентина.

Я не могла заставить ноги пошевелиться, стоило только помочь уложить Ваню на койку. Помню, как кто-то из миротворцев пытался предложить нам с Даней свою помощь, пока мы стояли плечом к плечу, держа друг друга за ладони, покрытые грязью и песком. Помню, как мы оба проигнорировали это предложение.

Мелкие частицы кирпича больно впивались в кожу, но это ни на секунду не помогало прийти в себя.

Когда я шёпотом спросила Даню, в порядке ли он, он улыбнулся. Это была одна из тех улыбок, после которых обычно следует шаг с табуретки и тугие объятия петли на шее.

«Травмы, несовместимые с жизнью», — вот, что сказал Сергей. Насколько размытое это понятие на самом деле? Можно быть сбитым автомобилем и умереть от внутреннего кровотечения, можно прыгнуть с пристани, не зная о подводных камнях, и сломать шею, а можно принять на себя вес двухэтажного старого здания под снос и получить размозжённую голову и проткнутые собственными рёбрами внутренние органы.

Травмы, несовместимые с жизнью. То, что я почувствовала, когда увидела его тело среди обломков и услышала дикий, животный крик Валентина — тоже считается?

Ни один человеческий аппарат не в силах заставить Ванино сердце биться снова. Нам пришлось вложить в него магическую энергию невероятной силы, чтобы выиграть жалкие сутки. Нам — это Власу. Возможно, стоило как-то мягко попросить его об этом, и всё было бы иначе, но вместо этого я на него наорала, отбивая слёту все его аргументы за то, что даже у магии мрачных гончих есть границы.

Я попросту не оставила Власу выбора. И он сделал всё, на что был единовременно способен, разрезая своё предплечье магическим кинжалом и погружая лезвие в кожу так глубоко, что было слышно скрип металла о кости. Проступившая кровь имела тёмно-бордовый оттенок и вызвала у одного из хранителей тошноту.

Влас сломал закон природы, как однажды это уже сделала я, пустившись в путешествие во времени: он подарил Ване двадцать четыре часа жизни, а нам — последнюю возможность окончательно вытащить его с того света.

Теперь Влас как-то странно на меня смотрит.… Кажется, в моей просьбе он увидел нечто большее, чем попытку спасти друга. Я помню свой самый первый день в Дуброве и встречу с Власом: тогда я страшно удивилась отсутствию каких-либо шрамов, кроме совсем небольшого на руке, а Влас ответил, что это моя заслуга, ведь я, то есть, его Слава, не хотела, чтобы ему было больно.

Применение магии для мрачных гончих не просто делёжка энергии между собственным существом и окружающим миром — это короткая болезненная пытка, не только физическая, но и духовная.

Разве действительно любящий попросил бы любимого пойти на это ради спасения кого-то другого?

— Думаешь, поможет? — Бен крутит бокал меж ладоней. — Метаморфозы эти, превращения?

— В нашем прошлом помогло, — напоминаю я.

— Ну, судя по твоему рассказу, Ване тогда было без году неделя, а на детей обращения всегда действуют мягче.

Бен подносит бокал к губам, но я останавливаю его перед глотком, преградив путь ладонью.

— У тебя точно больше нет знакомых альф, которые могли бы нам помочь?

Бен сверлит недовольным взглядом мои пальцы перед своим лицом.

— Нет.

— Уверен?

— Уверен! — восклицает он резко.

Я убираю ладонь, но Бен так и не делает глоток. Тяжело вздыхая, он опускает бокал на стол с такой силой, что добрая половина пива выливается за его края.

— Ладно, — Бен чешет подбородок. — Давай думать. Кто обратил Ваню в первый раз?

Я пожимаю плечами. Силюсь вспомнить имя, но оно осталось слишком далеко в памяти.

— Какой-то знакомый Дмитрия… Друг или товарищ. Может, сослуживец.

— Ещё чая? — спрашивает бармен.

Я гляжу в свой стакан. Даже не заметила, когда успела его опустошить.

— Нет, спасибо, — я отталкиваю стакан от себя, позволяя бармену его забрать.

— Тогда что насчёт информации?

Я была бы не до конца уверена, что бармен обращается именно ко мне, если бы не его ухмылка. Мы с Беном не думали, что кто-то будет подслушивать нас в месте, куда каждый пришёл за выпивкой и расслаблением, а потому, сейчас переглядываясь, мы ловим друг друга на том, что знатно прокололись.

— Извините? — переспрашиваю я.

— Вы, ребята, кажется, альфу ищете? — уточняет бармен.

У него синие короткие волосы, уложенные назад, сплошные голубые глаза без зрачка и кожа, в бледно-зелёном свете ламп отливающая оливковым золотом. Каждый день я нахожу хоть полчаса времени, чтобы продолжать обучение всему тому, что я уже должна знать, а потому с уверенностью могу сказать, что передо мной тот, в чьих жилах течёт кровь водных нимф.

— Допустим, — отвечает Бен.

Ножки табурета противно скрепят, когда он пододвигается ближе ко мне и бармену.

— Тогда, допустим, я знаю одного парня, который может вам помочь. — У бармена бейдж на груди. Приходится прищуриться и внимательно вглядываться в него некоторое время, чтобы разобрать имя. — Вы заинтересованы в этом?

— Допустим, — тем же таинственным тоном повторяет Бен.

— Хватит, — отрезаю я. — Нам очень нужна помощь, — я ещё раз бросаю взгляд на бейдж, чтобы убедиться, что всё верно прочла. — Пожалуйста, Мими.

Мими перестаёт натирать уже давно сухой бокал. Его удивлённый взгляд скользит по моему лицу, и я понимаю — местные завсегдатаи редко обращаются к бармену по имени.

— Вы хотите обратить кого-то? — спрашивает Мими. Отставляет стакан прочь, перекидывает полотенце через плечо, упирается ладонями в барную стойку и чуть наклоняется вперёд. — Зачем кому-то добровольно такая ноша?

— Мой друг умирает, — отвечаю я. — Точнее, уже мёртв. Обращение — наш последний шанс.

— Ты в полной мере понимаешь, на что обрекаешь его?

— Да.

— И думаешь, он справится?

— Абсолютно.

Мими хмыкает. Моя уверенность его смешит, но о причинах этого я могу лишь догадываться.

— Есть ещё кое-что, — произносит Мими, покусывая губы на коротких паузах между словами. — Самый главный риск. Не боишься ли, что его новая судьба будет ему так противна, что он захочет отомстить тебе за вмешательство?

Я думала об этом, вспоминая Ваню в полной животной форме — платиновым лисом: красивым, изящным, смертоносным. Я видела его лишь однажды и то мельком, но и этого мне хватило, чтобы раз и навсегда запечатлеть в памяти данный образ.

Я думала и представляла, что его острые зубы смыкаются на моей шее, прокусывая насквозь, переламывая позвоночник.

Я думала, представляла и мысленно смирилась с подобным возможным исходом.