— Мы должны придумать, как убить его. Гомункул, как его называют темники, тоже не поддавался сначала. Но всё, что было создано — можно разрушить. Мы в равной мере были созданы для созидания и для разрушения. Быть может, если мы поймём, как они были созданы…
— Нет, — она остановила его. — Мы не будем учиться понимать колдовство, Кальдур. Не потому, что это запрещено и займёт годы, а то и десятилетия, а потому что Света Госпожи в нас достаточно, чтобы разрушить любое создание Мрака. Пускай и не грубой силой, в этом прав. Нужно будет придумать что-то ещё.
— И мы придумаем, Розари. Нас теперь двое. И мы так же сильны как сто.
— Да… Спасибо, Кальдур. Что не оставил меня и нашёл в себе силы вернуться.
— Спасибо… что в моей жизни вообще появилось то, к чему возвращаться. И прости меня… я так долго был слеп. Но теперь я прозрел.
***
Розари в задумчивости смотрела на свежую кожу обрубка.
Царила звёздная ночь, около неё дымился кружка с травяным чаем вместо вина. Он не расслаблял и не снимал боль с избитого и перенапряжённого тела, но и не погружал её сознание в муторную прострацию и такое же отвратительное искусственное веселье.
— Рука не отрастает, — сказала она, не рассчитывая, что кто-то ответит.
Мадж, только что закончивший осматривать её, скептически покачал головой и нахмурился.
— Она и не должна, Розари. Волосы отрастают, кожа, вроде бы даже самые кончики пальцев. Но на большее наши тела не способны.
— Меня несколько раз рвали на пополам, буквально, — прошептала Розари. — И продирались насквозь так, что из меня вся кровь вытекала и внутренности все были наружу. А просто проклятая ладонь!
— Чудеса не моя специальность, — даже грубо ответил целитель. — Могу тебе сказать, что рана заросла на отлично. Никаких следов заражения. Твоей жизни ничего не угрожает, но по степени твоего истощения, я бы рекомендовал тебе пару недель отдыха и покоя.
Розари коротко рассмеялась от его комментария, и проводила целителя презрительным взглядом.
Кальдур пошевелил угли в костре, опёрся на палку, кашлянул, но так и не придумал хоть каких-то слов, чтобы поддержать её.
Тонкие стальные нити блеснули в свете звёзд, спустились от её шеи и затылка, и сплели на месте отсутствующей ладони деталью. Розари вся надулась и раскраснелась, меняя форму металла и пытаясь получить хоть что-то похожее на свою родную руку, или хотя бы не пугающее и естественное, но у неё никак не получалось.
— Я не обращал внимания, — признался ей Кальдур. — Тогда не было оружия из чёрной руды, но бледные и некоторые порождения вполне могли нам навредить. Кто-то получал такие раны, терял руку или ногу... а я думал, что меня такое никогда не коснётся. Старался не замечать. В общем… я не знаю почему так и как это поменять. Наверное, есть способ. Может пока твой доспех слишком слаб, чтобы не просто срастить плоть, а воссоздать её заново.
— Красная Фурия ничего не говорит мне… — пробормотала Розари, пытаясь скрыть в голове тревогу и горечь. — Я могу остаться такой. Калекой.
— Если мы вытащим Госпожу, Розари, я думаю, Она сможет возместить нам многие утраты.
Розари вздохнула и прекратила попытки воссоздать руку. Пальцы всё равно остались слишком длинными, светоносный металл отражал свет костра и давал отблески, и судя по лицу Розари совсем не воспринимался как часть её тела.
— Не ходи так постоянно, — напомнил Кальдур. — И ты, и доспех должны отдыхать. Спи хотя бы без него.
— Но Мастер Лотрак…
— Да, я знаю. Он уже не мог в полной мере быть здоровым без постоянного ношения металла на своей коже. Слишком стар. Да и... помнишь, как он кончил?
— Мы не знаем, как он кончил, — язвительно поправила Розари и стиснула стальные пальцы в кулак.
— Но рисковать не имеем права.
Его голос был более чем спокойным и убедительным. Розари немного надулась, но кивнула. Кальдур вздохнул и попытался размять затёкшие плечи и шею. На них легла новая тяжесть, которая ему совсем не нравилась. Теперь они равны по силе, но он старше и опытнее… А это значит, что он командир, он будет принимать решения... И отвечать за свои поступки.
Только вот перед кем?
Анижи не стало. Это всё ещё висит в воздухе и не укладывается в голове, но кто будет судить его за такое преступление и череду его глупых выборов? Даже Госпожа не сочла бы это достаточным грехом, чтобы навсегда низвергнуть его во Мрак, ведь Она не против тех, кто пытается выжить любой ценой и ищет себя. А его угрызения совести Она бы одобрила, ведь это всё равно что очищающее пламя...
Никто не накажет его за смерть Анижи. Её жизнь словно бы и ничего не стоила. Словно бы её никогда и не было. И никто, кроме них и не заметил, что её не стало.
И что ему делать со всем этим внутри всю оставшуюся жизнь?
В свете костра появилась ещё одна тень, и оторвала его от тяжёлых мыслей. Дукан застыл чуть поодаль, глядя на них обоих холодным и изменившимся взглядом. Каким-то чудом во всём этом хаосе ему удалось разыскать чистую и приличную одежду, но от его осанки и расправленных плеч не осталось и следа.
Он постоял ещё немного, посверлил их глазами, и уселся рядом.
— Теперь всё будет по-другому, — буркнул он. — На слишком многое были закрыты глаза, слишком многое ушло сквозь пальцы, мы заплатили за это цену. Но всё могло быть куда хуже. Мы могли проиграть окончательно. Ты, Кальдур, теперь ни шагу не ступишь без моей команды. Как и ты, Розари, не сделаешь того, что я буду запрещать тебе. Нам предстоит немало работы и у нас больше нет времени на ваши сопли, уговоры и страдания.
— Нет, — коротко ответила на его бессвязную тираду Розари.
— Нет? — холод в глазах старика сменился удивлением и некоторой неуверенностью.
— Знаешь, старик, ты помог... правда, помог, — Кальдур переглянулся с Розари, но она была совсем не против того, что он пытался сказать. — Но теперь мы сами по себе. Не зачем смертным лезть в это всё.
Дукан молчал, и в его глазах всё ещё читалось непонимание и неприятие того, что происходило. Кальдур пожал плечами и продолжил:
— Анижа мертва, старик. Эта кровь на моих руках. И если ты пойдёшь дальше, то тоже будешь мёртв. Мы с Розари не хотим этого. Наши дороги разойдутся.
— Мёртв? — усмехнулся Дукан, и в свете костра побои, нанесённые темниками и ещё не зажившие, сделали его лицо страшным. — А вы, значит, собираетесь пережить всё это?
— Да. Если выйдет, — бросила Розари. — Ты будешь нас тормозить и только мешать.
— И какой у вас план?
Теперь замолчали Кальдур и Розари, многозначительно переглянувшись.
— Что даже не скажете? — голос Дукана наполнился несвойственным ядом и презрением.
— Мы начнём с малого, — Кальдур снова пошевелил палкой угли. — Вернём один должок Морокай. Закопаем Скорбь метра на два под землю. Или глубже. Как ему будет комфортнее.
— И как же вы это сделаете?
— Ещё не решили.
— Ну конечно же, не решили! — воскликнул Дукан. — Потому что вы ещё чёртовы дети, и понятия не имеете как всё дела делаются! Вы о войне ничего не знаете!
— Тише, старик, — холодно ответил Кальдур. — Мы знаем, что сейчас ночь, и солдатам этой войны нужно спать, и что ты нас не переубедишь.
— Я...
— Уходи, Дукан, — Розари резко встала, и посмотрела на бывшего наставника так, как недавно смотрела на Кальдура.
Старик поднял руки перед собой, он попятился, его губы изломились в презрительной ухмылке.
— О, я знаю, дочка. Ты убьёшь меня, не моргнув и взглядом, если поверишь в то, что так было необходимо... да? Поэтому тебя и сделали Избранной. У тебя нет и капли совести и чести, ты лишь меч, который достали из ножен, и который уже назад не залезет, пока не распробует крови.
Теперь уже поднялся Кальдур, он был готов встать между ними, потому что слова старика задели Розари не на шутку.
— А ты, щенок, — Дукан повернулся к нему. — Возомнил себя героем, что ли? Если ты струсил один раз, струсишь и второй. Вот кто ты. Может быть, у Госпожи и был на твой счёт какой-то план или замысел, но дерьмо полезло из тебя, Кальдур, и ты всё просрал.
