Анижа молча кивнула, ей хватило быстрого взгляда на ранение, а на лице Маджа проступило удивление.

— Что? Устала что ли? Даже пробовать не будешь?

— Тут уже ничего не сделаешь, — покачала головой Анижа, морщась от криков раненного. — Долго везли. Гангрена слишком сильная, он бы пережил бы этот день, и уже хорошо было бы.

— Ты что брешешь, ведьма?! — рявкнул на неё солдат и попытался дотянуться руками. У него не получилось, он откинулся назад и воздел руки к небу, он бредил. — Вы где нашли таких?! Убийцы! Ублюдки! Мрази! Твари!

— Тише-тише, товарищи-то ещё спят твои, лагерь весь разбудишь. Ну не повезло тебе, братец, бывает так, — усмехнулся Мадж, глядя солдату в глаза. Пытался успокоить и ободрить, но вышло скорее издевательски. — Судьба у тебя такая, даже если бы раньше привезли, тебе ногу так оприходовали, что ловить нечего. Не повезло тебе только в том, что у нас дурманы кончились, а новых мы наварить не успели. Но это ничего. Сейчас вина в тебя вольём до рвоты, потом скрутим, сунем в рот палочку помягче, а там… девчонка наша ловкая, ножовочку возьмёт, да минуты за три-четыре точно управится. И будешь жить.

— Пожалуйста не надо… — солдат зарыдал и замычал, словно какое-то животное.

— Надо-надо. Это ты щас не понимаешь, а потом поймёшь. Ну… может быть, — Мадж задумался, поморщился и пожал плечами. — А может и не поймёшь ни черта, до смерти меня проклинать будешь… Да оно мне и плевать на это, если честно. И без ноги жить можно, вот что я точно знаю. Моё дело тебе жизнь спасти. А как ты её просрёшь меня уже мало касается.

Проходящий мимо коренастый санитар преклонного возраста, остановился у телеги, покачал головой, пыхнул трубкой сквозь бороду, кряхтя наклонился и задрал штанину. Постучал по палке, на которую опиралась когда-то отрезанная нога. Только сейчас Анижа заметила, что он сильно хромает, и что это не мешало ему очень долгое время таскать на себе раненых, котлы с едой, колоть дрова и делать прочие не особо лёгкие даже для здорового человека вещи. Зрелище не успокоило несчастного, он завопил и зарыдал ещё сильнее.

— Побереги силы, — мягко сказала ему Анижа. — Они тебе понадобиться, когда мы начнём. И когда закончим.

— Мама! Мама-а-а! Мамочка-а-а!

— Мамочка-то как раз твоя нам спасибо скажет, что ты вообще вернёшься с поля боя, — усмехнулся ему Мадж. — Ладно, везём в лазарет. Придётся, тебе Анижка попилить с утреца, да попыхтеть немного. Зато зарядка какая! Полезно для долгих лет жизни. И бодрит.

***

— Ты чего творишь, дурная?!

Вместо крика у Маджа вышло скорее шипение змеи. Анижа вздрогнула, громадный стеклянный шприц с толстенной иглой, которую она воткнула себе в руку, и через которую медленно наливалась кровь, дрогнула, и очередь шипеть настала для Анижи.

— Слабый он совсем. Помрёт, — тихо пояснила она, медленно выдвигая плунжер.

— А так точно помрёт! — уже тише прикрикнул старший целитель. — Запрещено кровь в другого человека вливать! Ты где эту бандуру достала вообще?

— Это вашей школой запрещёно. А я знаю, что Табура достиг немалых успехов, переливая кровь людям.

— У него больше половины умерло, твою мать! Не только раненых, но и здоровых людей! Ты что не знала, дурочка?

— А чего ещё делать?

От её спокойного и уверенного голоса Мадж успокоился, потёр виски и сказал ей уже ласковее:

— Ты же сама ослабеешь так. Ещё и не спишь нормально.

— Не ослабею. Я ему совсем немного дам. По капелькам с гор Явор собирается.

— Дурочка ты ещё совсем. Молодая. Эх… жалко тебя. Ладно, я этого не видел. Ты закончишь как, сразу поешь, и спать иди. Это приказ. Надо тебе отдохнуть, подруга. Я так думаю уже новых нам везут и немало. Нужно чтобы у тебя силы были. Обещаешь, что сделаешь?

— Обещаю.

***

Снился ей кошмар, но такой, которой уже случилась.

Один офицер Вокима, дворянин какой-то богатый и важный с Соласа, лежал у них с лёгкой раной руки. Как только с постели в стал, с перевязкой ходить начал и руку разрабатывать, так стал клеиться к послушнице молодой, которая ещё младше и зеленее Аниже из монастыря пришла помогать. Хотели ему морду набить, да не почину было, боялись всё, что Воким не пожалеет за такой проступок, казнит, выпорет или похуже чего сотворит.

Добоялись.

Чуть он послушницу не изнасиловал. Отбилась от него еле как, да он обиды не просил. Тут же её заколол, а вместе с ней и с легкораненых двух, которые её отбить попытались и на него с голыми руками бросились.

Воким, и правда, не пожалел.

Велел дров натащить на большой костёр, дрова нужны были под костры и под много что, его отговорить пытались, но он был непреклонен.

«Пускай знают», — сказал он, — «кто из своих как темник себя ведёт, он хуже темника. И таких я буду живьём до костей сжигать. И на чин мне срать, и на родство».

Сожгли того дворянина на медленном огне, и ещё несколько сержантов и офицеров, своих постов лишились. А в тот монастырь Воким груз отправил из золота и драгоценностей, чтобы хоть как-то вину загладить.

***

— Кто щас не заткнется, пришибу! Ликом Госпожи клянусь, пришибу!

От шёпота Анижа проснулась, пошевелилась на своей лежанке и открыла глаза. Уже стояли сумерки, и она даже испугалась, что проспала лишнего.

— Ну вот, козлы! Проснулась! Довольны теперь? — снова послышался голос. — Вот встану на ноги, всем вам взбучку устрою! Не дали поспать! А ей как на ногах стоять сутками? Бедная девчонка.

— Да тише, командир, мы же не зла тут стонем и кряхтим!

Говорили о ней. Из соседнего тента, куда дня три тому назад привезли сержанта и его шестерых не особо несчастных и пострадавших бойцов. Она поднялась с лежанки, расчесала рукой волосы, и заглянула к ним.

— Прости, сестрёнка, — жалостливо попросил сержант, от его виноватого вида и щенячьего взгляда Анижа улыбнулась.

— Ну? Чего буяните, артисты? — зевнув, спросила она. — На поправку у меня собрались уже?

— Да поскорей бы, — ответил ей бритоголовый вояка. — Черноту-то мы ещё не всю истребили. Нам бы снова в бой. Стыдно лежать.

— Ишь какие у меня, не навоевались ещё, — Анижа вздохнула. — С вас обход и начнём. Руки кто распустит, пока наклоняюсь, будете у меня траву вместо пайка кушать всю дорогу из лазарета. Уяснили?

— Да ты чего, сестрёнка, — аж задохнулся сержант и суровым взглядом окинул своих бойцов. — Кто руку на тебя подымит, тот её у себя в заднице и ощутит, клянусь своим местом в Её Царстве.

Анижа благодарно ему поклонилась, зевнула и преступила к работе. Сержант был хороший. Слушались его и уважали.

***

— Он как?

Мадж остановился у койки с бойцом, спавшим после ампутации ноги.

— Да дышит пока, дышит, — ответила Анижа, как раз осматривая швы и рану. — Вот в себя придёт ещё орать на нас начнёт, и ругать почём свет стоит.

— Да-а-а, — протянул Мадж. — Они это дело любят. А ты как? Не приплохело?

— Да не. Я не такая уж и дурочка, за которую меня все тут держат.

— Там это… — Мадж скривился, то ли от неловкости, то ли от чувства вины. — Ишака в поле нашли бесхозного. Забили тут же. Суп из него будут делать. Но нам принесли тут, пока всё в котёл общий не ушло. В общем… ишатину будешь сырую? Тебе бы полезно было после потери крови.

— Буду.

***

Куски сладковатого сырого мяса с резким запахом, ещё отдающее кровью, застревали в горле, но Анижа сосредоточенно жевала их и проглатывало словно лекарство. Ей нужны были силы, чтобы работать, тут даже спорить не нужно. Остатки она скормила нескольким солдатам, которым по её мнению это было нужнее.

Мерзкий вкус пришлось заесть парой сухарей, и запить мерзковатым и вяжущим травяным чаем. Она поспешила снова обойти раненых, пока солнце ещё не село окончательно. Бодрость после дневного сна сделала своё дело — она была внимательной, собранной и выполняла всё быстро и без ошибок.

— Хорошо так… — прошептал старый ветеран.

Анижа аж застыла, поправляя ему повязки. Мужчина вымученно улыбнулся.