А после чуть не признался ей в своей ошибки юности, но остановился, решив сначала убедиться, чувствует ли Лия то же, что и он к ней.

И уверился, ещё как уверился, стоило ему вновь прикоснуться к ней, и он уже не смог остановиться, а Лия ответила и с такой страстью, что мир взорвался на миллиарды осколков.

Эти мгновения стали для Рэйсона, как он тогда думал, самыми счастливыми в его жизни.

Теперь он точно не отпустит эту маленькую фею от себя никогда, а она была не против, и это заставляло растягиваться довольной улыбкой, чувствуя себя счастливым безумцем.

Какое счастье было, наслаждаться вкусом её губ, исследовать изгибы её тонкого, хрупкого тела, чувствовать, как она отвечает, тянется к нему. И как больно было смотреть в наполненные слезами глаза, видеть в них разочарование.

Но скрывать правду он не мог, особенно теперь, когда знал, что не безразличен Лии, должен был признаться.

Рэйсон не желал её отпускать, хотел, чтобы она поняла, что он не откажется от неё никогда. Но по опыту уже знал, что лучше не давить, поговорить снова, но чуть позже, это и собирался сделать, как только вернулся с вызова по делу об осушении магической силы нежити. Очередной случай как раз произошёл в Сарате, недалеко от королевской академии, когда они подъезжали к городу.

Вот только «позже» не случилось, она исчезла, растворилась в его руках, сделала его самым счастливы человеком этого мира, и пропала.

Внутри снова всё сжалось, как в тот миг, когда он последний раз заглянул в её бездонно синие глаза.

— Я найду тебя моя маленькая фея, — шепнул он, разбивая тишину.

Три месяца спустя.

— Лия, ты слышишь, не забудь, — грозящим жестом, потряхивая пальцем перед моим носом, о чём-то предупредила бабушка, в спешке проверяя собранные сумки.

— Бабуль, да всё ты взяла, не переживай, — успокаивающе погладила её по спине.

— Ага, а паспорт мой где? Где паспорт? — всплеснув руками, панически воскликнула и куда-то рванула, уже пятый раз за тридцать минут.

— Документы ты уже уложила в сумочку, вот смотри, — указала на раскрытую женскую сумочку с торчавшим файликом со всеми её документами.

Бабушка впервые в жизни согласилась на наши с Алькой уговоры и взяла путёвку в санаторий.

Покинуть свою любимую квартиру на двадцать один день, было для неё чем-то невообразимым.

Но когда её подруга предложила очень заманчивый вариант, мы с сестрой просто насели на неё с уговорами.

Давно пора немного подумать о себе, а не об уже взрослых внучках.

Поупиравшись несколько дней она всё-таки сдалась. И вот сейчас, бегая с указаниями и давно собранным чемоданом, по квартире, выискивала, что ещё не взяла.

В дверь позвонили.

— Ну вот приехали, — засуетилась бабуля, не зная, за что хвататься, то ли одеваться, то ли открывать дверь.

— Я открою, — взяла на себя, одну из её надуманных проблем.

— Привет, Лия, — раздалось радостное приветствие племянников.

— Бабушка готова? — тут же, зазвенел голосок Альки.

— Готова, готова, — послышалось из комнаты. — Сейчас толь чемодан возьму.

— Не надо, Лёшка заберёт, — крикнула сестра, вытягиваясь в сторону бабушкиного отклика. — Так, дети не балуйте, иначе больше с тётей Лией не оставлю, — теперь уже обратилась к расшалившимся мальчишкам, успевшим придумать себе игру, кто первый сорвёт с соперника шапку. Уворачиваясь друг от друга, они уже успели свалить пару вещей, висящих на небольшой кованой вешалке.

Бабуля тем временем лебёдушкой выплыла из комнаты, волоча за собой своё прямоугольное сокровище.

— Зачем Алексею подниматься, вон он у меня, какой мобильный, — и с довольной улыбкой указала на небольшие колёсики с шумом перекатывающиеся, под весом самого чемодана, по паркету. — Ну что, идите, обниму вас, — сгребла в охапку правнуков, крепко целуя каждого по нескольку раз, затем провела тот же ритуал со мной. — Всё запомнила?

— Всё, всё, — подкрепила свои слова сжатым кулачком у груди.

— Ну на всякий случай Алиане я ключи оставила, вдруг опять, куда умотаешь, — посмотрела в сторону старшенькой та, соглашаясь, закивала.

— Отдыхай там главное, а мы уж разберёмся, — чмокнула её в лоб, разворачивая к выходу.

— А мороженое есть? — послышался тонкий Тёмкин голосок, едва лишь дверь за бабулей и его матерью закрылась.

— Есть, только чур маме не говорим, — заговорщицки подмигнула и с громким «Ура!», мы помчались на кухню.

Налопавшись мороженого и на бесившись, племяшки шумно плюхнулись на диван и через несколько минут тихо засопели, свернувшись клубочками.

Вернувшиеся Алька с Лёшкой только покачали головой, увидев эту картину.

— Ну и как их теперь везти? — возмутилась сестра, надевая на сонных сыновей куртки. — Может, всё-таки с нами, чего одной сидеть, — предложила Алька, уже передовая Антона, Алексею и следом беря Темку.

— Нет, у меня завтра предварительный просмотр, надо кое-что доделать, — отказалась, указывая рукой в сторону стопки эскизов.

— Всё ещё не вывила этот ужас, — возмутилась сестра, остановив взгляд на тёмном рисунке расположившимся на моём запястье.

— Нет, — коротко ответила, пряча руку за спину. — Ладно поезжайте, а то вспотеют, — кивнула на спящего сына у неё на руках.

— Ну хорошо, смотри не скучай и хоть иногда звони, а то знаю я тебя, зароешься в свои наброски, рисунки, натюрморты и позабудешь обо всём, — кинула своё последнее наставление старшенькая и скрылась за дверью.

Закрывшись, я прислушалась к тишине, сейчас она нарушалась только равномерным тиканьем часов на стене.

Отстранённо побрела в свою комнату, шаркая любимыми тапочками по полу, где просто пластом упала на кровать и снова уставилась на чёткие линии, прочерченные на запястье.

Перед глазами встали последние минуты в том мире, о котором каждую секунду напоминала эта татуировка. Она, как и окровавленное платье осталась со мной, когда я вернулась сюда, в эту комнату, посреди ночи.

Благо бабуля в тот вечер осталась на ночь у Альки и не видела тот мой вид и то моё состояние.

Кажется, трясти меня тогда перестало только к утру. Сжатая в комок я сидела на полу и плакала. Плакала, до тех пор, пока слёзы просто отказались бежать, а тело не стало деревянным от неудобной позы.

Наконец, поднявшись, я скинула с себя страшное напоминание о случившемся, скомкала его как можно сильнее и забила в самый дальний угол.

Дальше была ванна, сколько просидела ещё и там, не помню. Помню лишь как обнаружила это клеймо у себя на запястье и с неистовой силой пыталась содрать его с себя. Вот только оно будто сидело под кожей и не позволяло к себе подобраться.

Я вспомнила, как запястье зажгло после слов Валерии: «За что ты её убила!» И как Рэйсон начал переспрашивать — я ли это.

Слёзы вновь собрались комом, намереваясь вырваться.

Неужели они считают меня виновной?

Глубоко вздохнула, сжав кулаки.

Главное я знаю, что непричастна к этому, а значит, моя совесть чиста и чтобы не означала эта татуировка с гербом Эризов, здесь в моём мире она не имеет силы.

Правда, в душе так не хотелось, чтобы обо мне думали плохо, даже там в другом мире, особенно те, кого я больше никогда не увижу, но кто стал мне так дорог.

До вечера я ещё пыталась прийти в себя, а потом вернулась бабушка и, спрятав свою боль глубоко, глубоко, я вновь начала стараться жить как раньше

К сожалению, получалось плохо, я ещё неделю не могла остановить постоянно текущие из глаз слёзы. Немного просохнув, они начинали бежать с новой силой, стоило мне глянуть на тёмное пятно по центру запястья.

Алька тогда была уже готова бежать в полицию, решив, что со мной что-то случилось, там в моём спонтанном путешествии. Пришлось сказать, что я влюбилась, но ничего не сложилась и это всё разбитое сердце.

Отчасти эта была правда если отмести, что любимый теперь считает меня преступницей.

Сестрица даже присвистнула и прописав мне «страдательный» режим со словами: «Тогда реви» — отстала от меня на неделю, еще и бабуле приказала не лезть.