– У тебя к нему предубеждение, – уверенно сказал я. – Все просто потому, что ты всех поголовно считаешь таких как Вуду бездарями. И только потому, что за свое унц-унц, так непохожее на твое бам-бам, они незаслуженно получают славу.

– Нет! – резко ответил Хем. – Я подчеркнуто нейтрален и толерантен к представителям любых музыкальных меньшинств. Это все равно, что злиться на радугу36 после дождя. Или плохо относиться к нищим или убогим – занятие недостойное настоящего музыканта, да и в целом, человека. Просто считаю, что не ему рассуждать о нашей музыке.

– Ну, то есть, я так и сказал – предубеждение, – я пожал плечами.

– Просто не хочется начинать карьеру с таким паразитом в команде, – Хем тяжело вздохнул и продолжил уже спокойнее, – это крыса, крыса в коллективе. Крыса первой бежит с корабля, обнаружив течь. Он же явно хочет выехать за счет «Блудного сына» и добиться того, что не смог сделать сам. А потом говорить: «Это я! Я сделал из них звезд. Когда они пришли ко мне, даже гитару не умели держать правильно, но я разглядел в них потенциал, возвел на музыкальный Олимп». Будет трясти из нас деньги, ходить в дорогом костюмчике и периодически пинать, требуя очередной релиз. Хоть сингл, хоть EP, хоть альбом. И не отвяжешься! Состроит жалобную мину и будет говорить, что был с нами с самого начала. Знаю я такую породу людей, исключительные… как-бы так помягче…

– Я тебя услышал, – попытался я успокоить его, прервав его словесный поток, не предвещающий ничего хорошего. Только настроение всем попортит. – Может быть, ты слышал про такую вещь как «симбиоз»?

– Симби… Что?

– Симбиоз37.

Хем молчал. Так-то дружище, я в школе не только за девчонками бегал и музыкой жил!

– Надеюсь, что в этой паре больше пользы получим именно мы. «Блудный сын». Джордж Мартин, слыхал? – я взглянул на него.

– Конечно, «Игра престолов», инцест и все такое, сейчас у всех на слуху. А причем здесь это? Ты же не собираешься с ним спать?

– Да нет же, дубина, я о другом, Джордж Мартин38 – продюсер «The Beatles». Кто знает, это халиф на час или наш транзитный билет к славе? Кого, спустя много лет, будут помнить только лишь по одному изображению с пластинки, его или нас?

– Музыка нынче стала слишком доступным занятием, – печально покачал головой Хем, – оттого и развелось этих… – он сжал кулак, и промолчал, сдержав жуткое ругательство, впрочем, здесь все свои. – Для них искусство, музыка – всего лишь фасад, ширма, придание себе сакральности и статусности, фарс. При том, чем меньше они из себя представляют, тем больше самомнения.

– Боже, началось… – я страдальчески закатил глаза, ведь дальше меня ожидала крайне поучительная лекция об увядании музыки. И зачем я затеял этот разговор?

Временами на него находило, образование и воспитание давали плоды, и тогда он начинал по-старчески брюзжать о том, что раньше было лучше. И становился именно таким – несусветным брюзгой! Скукота! Даже если и было, сейчас другое время и другие правила. Но все равно Хем нашел бы к чему придраться.

– Раньше занятия музыкой были привилегией лучших и сладким сном для тех, кому повезло меньше, – на колу мочало, начинай сначала, понеслось по-новой. Жалко только, что он хиты не пишет. Но это не для всех, – поэтому раньше на музыкальном поприще были настоящие титаны. Боги! Гении! Моррисон, Меркьюри, Тайлер, Гиллан, Джаггер, Леннон, наконец. Чья музыка чуть ли не сразу стала классикой, а их имена вошли в Зал славы рок-н-рола39… – он мечтательно вздохнул. – Хотел бы я, чтобы и наше название было среди них, – в какой-то мере, я понимал Хема, ведь я хотел того же самого. Но если бы музыкой занимались только лучшие, не было бы места тем, кто берет от музыки лишь обложку с автографами, зарабатывая на этом в ближайшем ломбарде.

– Так, а я не понял… – подал голос Хай, отвлекшись от невидимых струн. Весь наш разговор он пропустил мимо ушей. И я даже был этому рад. Мне бы пришлось что-то объяснять ему, и я даже уже открыл рот, но он вновь, как очумелый принялся настраивать невидимую гитару. Надо быть поосторожнее с этим типом.

– Так и живем. Каждый лабает, как может. От обилия бездарей у слушателей окончательно испортился вкус. Они слушают лишь то, что модно, совершенно не понимая какие помои употребляют. Назови мне самые успешные рок-группы за последние десять лет?

– Ну… – я поднял голову вверх к звездному небу.

– Вот тебе и «ну», – передразнил он меня, – нет их, нет рок-н-ролла. Он умер. Вернулся к корням и тихо копается в маленькой песочнице, а его заменил, прости меня Господи, рэп. Тупак, вечная ему память, Джей Зи, Канье Уэст, Снуп Догг – и те пошли по проторенной «зеленой тропе»40. Я бы и сам был не прочь переметнуться, скажу тебе честно. Там слава, там деньги, да и живых басистов на концертах еще никто не отменял, – Хем усмехнулся, – но я за правду, за настоящее. Я за то, чтобы слушать музыку… – он назидательно поднял вверх указательный палец, – это удел тонких ценителей, тех, кто до сих пор собирает пластинки. Мне становится страшно, Кейси… я боюсь узнать, какая судьба ожидает нашу музыку завтра.

– Можешь не беспокоиться, – в отличие от него, я был абсолютно уверен в нашем будущем, – бездари и спекулянты переведутся нескоро, но «Блудного сына» ждет прекрасное будущее. Я тебе обещаю, друг! – я положил руку на его плечо. Хем лишь тяжело вздохнул, и, понурив голову, полностью погрузился в очередную мрачную апатию.

Следовало признать, из всех нас он наиболее трепетно относился к нашему непростому искусству. Как истинный музыкант, он почитал Музу, которую надо восхвалять и посвящать ей песни, как некие дары. Продавать ее за деньги для него было слишком большим кощунством. Музыка – не та доступная дамочка из квартала красных фонарей, а целомудренная принцесса, и относиться к ней надо соответствующе.

Боже мой, что с тобой сделали родители. Если бы только не моя врожденная тяга к реальному миру, наверное, я бы его не понял никогда.

С Хайером, например, все было гораздо проще. Для него музыка все равно, что звон монет – элементарное уравнение, которое решить под силу любому школьнику. И в гробу он видал весь пафос и высокие идеалы. Не для того родился, и не для того постоянно настраивал свою гитару. Тараканы из его головы так и лезли. Я не видел в жизни еще ни одного человека, который был бы настолько повернут на деньгах и телках. И на своей гитаре, разумеется.

До Эрла обычно не доходило. Я спускал весь пар на эту парочку. В одном меня раздражала зашибленность мозгов, существующая где-то в белом шуме между классикой и современным роком, во втором – его никчемная самовлюбленность. Как мне поделить их между собой? А Эрл, наш мохнатый медведь… Он постоянно пребывал в пространном мире ритмов. Не сомневаюсь, что он был из тех, кто попросту не задумывался о великой цели музыки, что в общем-то его и устраивало. Как и меня, впрочем, его характер.

Следующие дни прошли однообразно и тоскливо. Я засыпал с мечтой о великой мечте, ворочая ногами и просыпался с ней же. Все было скучно. Видимо, выдав все, что могли на студии звукозаписи, мы перегорели и теперь с трудом давили из себя музыку, как ленивцы, жующие эвкалипт – по ноте в час. А когда очередная репетиция свелась к тому, что мы просто молча сидели, взирая друг на друга, я принял решение, что нам надо отдохнуть. Не от музыки, нет. Ее в голове хватало, как того девятибалльного шторма. Отдохнуть, как тем опостывшим любовникам, которых уже не тянет друг к другу. Освежить наши отношения, освежить мысли, и просто праздно побездельничать.