Бессменным радиоведущим NDMA был DJ Вуду, мистер Лайонел Шорт. Вроде как действительно диджей, и при всех заслугах вполне неплохой.

По слухам, когда-то он имел успешную карьеру, гонял в турне по Штатам, а сейчас осел на местечковой радиостанции, включая незамысловатые, но хитовые треки, и пытаясь поразить жителей городка красноречием. Студия принадлежала тоже ему, но не всякому, оказывается, там было место. Мистер Шорт строил из себя музыкального бога или черт его знает еще кого. Никому не удавалось просто так проникнуть в его храм. И в чем тут причина, в гениальности Вуду или в его ограниченности или глупости, а, может быть, и то и другое, нам только предстояло узнать.

Прощупывать почву на предмет записи отправились мы с Хемингуэем. Его присутствие добавляло нашей паре серьезности, а я действительно хотел, чтобы Лайонел нас так и воспринял. И если слухи не врут, он все еще якшался с различными музыкальными лейблами, под чье крыло потенциально он бы мог пристроить и «Блудного сына».

В тот вечер мы перехватили его на выходе из здания радиостанции, когда мистер Шорт собирался отчалить домой на своем «Додже».

– Эй, мистер Шорт! – крикнул я спине в кожаном пиджаке, что собиралась исчезнуть в салоне темно-зеленого маслкара. Тот притормозил, то ли раздумывая, то ли ожидая нападения. Мне показалось, что он даже пригнулся.

– Ди-джей Вуду!

Лысая голова с коротким темным ирокезом повернулась ко мне. Вуду настороженно хлопал глазами, не понимая, чего от него хотят эти двое ребят вечером возле радиостанции. Учитывая отдаленность студии от центра города, скорее всего, первой его мыслью было ограбление. Но прикинув наши габариты (мое телосложение оставляло желать лучшего, а о Хемингуэе вообще не стоило упоминать (не то, что Эрл), такая же сопля, как и я) моментально успокоился, рассудив, что опасаться ему особо нечего. Кроме того, охранник еще не закрыл дверь здания, раскуривая сигарету на пороге.

– Чего вам? – спросил, наконец, Вуду, приняв позу и облокотившись на крышу зеленого «Доджа».

– Извините, что появились так неожиданно и без спроса, но дозвониться до вас нет никакой возможности, – моя абсолютная правда бежала впереди меня. Мы всю неделю обрывали провода, надеясь чинно и цивилизованно назначить встречу, но студия Шорта всегда отзывалась длинными бесконечными гудками. Видимо, Вуду настолько сократил весь штат сотрудников, а, может быть, просто не набирал никого, играя на собственном поле, что даже банального секретаря или администратора не завел. Поэтому нам ничего не оставалось кроме как взять быка за рога. И если гора не идет к Магомеду, значит он идет к горе… ну, вы уловили.

– Не стоит подкрадываться к людям посреди ночи, – мистер Шорт указал на краснеющий закат. – Так и огрести можно, – он старался выглядеть беззаботным, но пока это удавалось с трудом. Все еще будучи внутренне скован, он не понимал, зачем два юнца на закате дня подкараулили его.

– В общих чертах, нам нужна студия звукозаписи, – я решил сразу внести ясность. Но, кажется, мои слова прозвучали в равной степени странно и угрожающе.

– В каком смысле? – Вуду прищурил глаза, что-то раздумывая.

– Мы – группа. Молодой музыкальный коллектив. «Блудный сын», – вздохнув, Хемингуэй, обладавший интеллигентностью, принял весь удар на себя. – Для того, чтобы записать альбом. Разумеется, мы заплатим, – добавил он еще после небольшой паузы.

– О! Вот оно как! – Лайонел моментально успокоился и даже хохотнул, вспомнив о своих подозрениях несколько секунд назад. – Целый альбом?

– Ну, не альбом… – помялся Хем. – EP.

– Ну, думаю, это можно, – мистер Шорт кашлянул в кулак.

Мы с Хемингуэем переглянулись.

– Но есть одно «но», – ведущий выдержал театральную паузу. – Мне сперва нужно вас послушать. Извините за прямоту, но от плохой музыки у меня начинает болеть голова, потом спазмы, потом тошнит… кошмар в общем, – он провел ладонью по горлу. – Никогда не забуду название, как ее, этой группы… – он замолчал на пару секунд, почесав подбородок с явно излишней щетиной. – О! Смотрите-ка, забыл! – и расхохотался.

Хемингуэй недовольно хмыкнул. Он вообще крайне скептически относился к электронной танцевальной музыке, даже от признанных мастеров, считая, что в ней нет ни души, ни искусства. Одно сплошное бумц-бумц. Мне же было наплевать. Я воспринимал музыку иных жанров подчеркнуто нейтрально, хоть лей мне в уши «Satisfaction»25 день напролет. Впрочем, порой, и меня коробило от популярности разного рода диджеев, но я предпочитал держать свое мнение при себе, особенно в данной ситуации.

– Идет, – кивнул я, – назначьте дату!

– На выходные, – не задумываясь ответил Шорт. – Скажем, вы ребята, меня заинтересовали. Хотя бы своим подходом. Я думал в нашем городе никто не интересуется музыкой настолько серьезно, что готов даже в ночи следовать за своей мечтой, – он задумчиво потер небритый подбородок, – да, именно так.

Я не стал мучить его лишними разговорами, главного мы уже добились. Шорт сел в машину, завел мотор, и уже отъехав от нас футов на десять, неожиданно остановился.

– А вы вообще, что играете? – крикнул он, высунув голову в окно.

Я чуть было не сказал, но тут же прикусил язык. И не потому, что Вуду, вероятно, так же как и я относился к другим жанрам музыки или мне стало стыдно. Вовсе нет.

– Мы не играем, – я смотрел на него настолько серьезно, что мистер Шорт даже снял очки, и удивленно поднял бровь. – Мы живем этим, – продолжил я.

Может, и звучало немного пафосно. Но какую еще реплику не ввернешь в тот момент, когда багровые лучи закатного солнца играют на крыше чертова «Доджа»? Наверное, стоит кучу денег. Хотел бы я и себе такую тачку.

На его лице расплылась огромная улыбка, от уха до уха. Даже Джокер26 мог бы ей позавидовать.

– Вы определенно мне нравитесь, ребята! – он поднял большой палец.

Через секунду «Додж» выпустил пыль из-под колес и стал стремительно удаляться от здания радиостанции. Вскоре он скрылся за поворотом, мигнув напоследок задними габаритами.

Оставшиеся дни мы репетировали как проклятые, стараясь довести и без того отработанные движения до совершенства. Стены гаража трясло так, что соседи наверняка думали, что здесь проводятся бурильные работы, а не репетиция. Это было недалеко от правды, мы действительно долбили с яростью и грохотом отбойных молотков в самом лучшем смысле. Хай тряс грязной шевелюрой, как настоящий рокер, Эрл одухотворенно крошил барабаны и тарелки, удивляюсь, как еще палочки чудом оставались целыми. Хемингуэй был предсказуемо спокоен и сосредоточен, будто играет в каком-нибудь театре и перед ним стоит дирижер, взмахивая жезлом – все-таки он отдавал дань своему высшему музыкальному образованию.

Я же был… вот не люблю вот себя хвалить, но если можно играть идеально, то все было в эти дни именно так. И пел так же. Ни одного неверного движения, ни одной фальшивой ноты. Я несся на своей серф-доске, будучи внутри бушующей волны, грозящей захлопнуть меня щелкающей пастью соленой воды и перевернуть мой неуверенный плот. Но я всегда был быстрее, ускользал от нее в последний момент. Я не боялся водопада за спиной, стремился сквозь него. Выжимал максимум из гитары, как будто мои пальцы были смазаны маслом – так легко и непринужденно я извлекал из нее звуки. Мне не нужно было видеть, чтобы играть. Мне не нужно было слышать, чтобы понимать. Мне достаточно было чувствовать и, знаете, я думаю, что это высший уровень гармонии с инструментом. Моя гитара – не просто гитара. Из нее исторгались всевозможные звуки, переплетенные в безумных, самых невероятных связках и комбинациях. А микрофон был открыт моему голосу, как никогда на свете. Он с легкостью воспринимал каждый звук изо рта, отправляя в мониторы. Счастье, почти оргазм – музыкальный оргазм!