Схематик, чо. Он прав, мы перед ним щенки были. Хотя должок позже вернули. Своей двухходовкой. И так же отжали его долю в своём клубе.

Пы-сы. Я вот только не понял, откуда в их версии огнетушитель вылез. Лес, Химки, пистолет – это из эпоса. Но пеногон-то почему?

Хотя, может быть, "схлопотать в рыло огнетушителем" гораздо мужественнее звучит, чем половником.

Пы-пы-сы. Мне же было тогда 25 лет. Какая же я был озорная сволочь! Хотя почему был?

В пять лет я уже был сущим наказанием семьи. Рецидивистом. Упорным отрицалой. Выгнанным из детсада за гонор и половые излишества. Семья выла. Оставлять меня было не с кем, – все разбегались. Бабка на порог не пускала. Это после того, как я ей рейтузы наперчил. Ну полез в шкаф, там склад подштанников с начёсом. Взял перечницу и изнутри белью остроты добавил. Флегматичная и томная Суламифь Евсеевна как переоделась в чистое, такую джигу-дрыгу отжарила, хоть в клипе снимай.

"Крепкая рука", о которой страстно мечтали близкие, появилась, откуда и не ждали.

Маманя моя вела в Севастополе литобъединение. Ну такой аналог ЖЖ доинтернетной эпохи. Сборище графоманов. Среди непризнанных гениев и городских сумасшедших (основной аудитории подобных собраний) неожиданно затесался КГБшник Круглов. Потянуло кота на блядки – служивого на прекрасное. Как выяснилось потом, у него были для этого довольно невесёлые обстоятельства, но кто ж тогда об том знал. Потому пенетерация в их тёплый куток представителя органов было воспринято творческими интеллигентами предсказуемо хуёво. С пиздахаханьками и смехуёчками. Круглов, внешне собой напоминающий дубовый шкаф, только добавил тем для подначек.

Во-первых, он с порога отрапортовал, что ныне он не майор, а поэт.

Народ полёг.

Ползая в проходах в слезах, литературные негодяи припомнили рассказ Пантелеева о юном вертухае. "Честное слово" вроде.

И заключили, что с поста поэта может снять военный в чине не ниже майора. Или снайпер.

Круглова этим было не пронять. Для него мнение штафирок мало значило.

Взойдя на трибуну, майор с пролетарской прямотой рубанул, что каждый поэт должен решить для себя одну задачу: под кого писать? Под Пушкина или под Маяковского?

Сказал как отрезал. Интеллигенты опять завывая попадали под стулья.

Моя маман, с трудом владея собой среди толпы смятенной, смиренно заметила, что —

– Писать, Круглов, надо под себя. – Потом сделала округлый жест обеими руками, как бы пытаясь обнять невидимый столб. – И закапывать. Написанное. Под собой. Поглубже.

С литературного диспута публика расползалась, держась за животы, хрипя и кашляя.

Дома маменька поделилась с папенькой веселой новостью.

– Как его фамилия? – рассеянно переспросил отче.

– Круглов.

– Это очень серьёзный человек, Света. И при желании он может нам устроить большой гармидер.

– Да брось, он такой смешной…

– Его боятся даже в райкоме, – бесцветным тоном ответил отец. – Он убийца. И с большими связями.

Через пару дней в семье случился сабантуй. Что-то праздновали. В разгар веселья раздался звонок в дверь. Маманя пошла открывать и обомлела: в двери из-за огромного букета роз выглядывал пиит в штатском.

– Светлана, ну за что вы со мной так? – примирительно прогудел он на весь подъезд.

Папаня оценил жест.

– Заходи. Пить будешь?

– Буду. Я принёс.

Во второй длани висело между пальцами три бутылки 25-летнего "Арарата".

И вот тут Круглов дал шоу. Как поэт, он, может, и не блистал, но в мировом чемпионате на звание "Лучший тамада" наверняка сидел бы в жюри.

Он обрушил стол. Гости ползали по полу, плакали, хрюкали, выли и бились головами о сервант. Мне было 5, и я до сих помню этот концерт. Гениальное представление. Круглов с видом деревенского простачка рассказывал, как видят простые ребята от сохи, меча и щита оппонентов. Взгляд кгбшника на диссидента.

Сам рассказчик не пересаливал лицом, не повышал голос, но каждый его пассаж кидал интеллигентов на пол.

Помню его рассказ, как брат директора СевМорЗавода (режимного предприятия) построил на даче межконтинентальную баллистическую ракету. И попросил директора известить о своём свершении компетентные органы, а то мериканцы сопрут, неровён час.

У директора завис мозг. С одной стороны, он догадывался, что компетентны в данном вопросе доктора, а не Штаб ВМФ и Райком Партии, куда его брательник засылал с благой вестью.

Но.

Всё ж родной братан. Да и Колька с детства рукастый был. Чем чёрт не шутит? К тому же в Отечественную колхозники армии чего только не надарили. И танки, и самолеты, и никто их за то в дурку не тащил. А братан вон ракету смастрячил, – что ж его сразу на вязки?! К тому же слухи пойдут, что у директора вся родня с пулей в голове. Оно кому надо?

Директор принял соломоново решение – посоветоваться.

Обзвонил знакомых директоров и пригласил в комиссию по приёмке. Либо ракеты на боевое дежурство, либо брата в дурдом.

Собеседники долго переспрашивали, столбенели, пытались выяснить, что это за шутки такие, потом, давя ржач, соглашались.

Директор градообразующего предприятия просит же. Грех отказать.

Кряхтя и посмеиваясь, толпа ответственных работников вывалила из персональных машин. Зашла на дачу. Отсель гордо грозило супостату творенье севастопольского Левши. Посреди двора сверкала 10-метровая дюралевая ракета. Рядом с киянкой в мозолистых руках маячил творец. Вся его фигура излучала смесь скромности и гордости. Было понятно с первого взгляда, что своим достижением он обязан не только себе, но и руководящей роли Партии и Правительства, комсомолу, всему Советскому народу и лично Леониду Ильичу.

Комиссия замерла в немом восхищении, задрав бошки в зенит.

Круглов, которого позвали бдить, следил за поведением директора. Тот искательно заглядывал в глаза главным конструкторам военных КБ, пытаясь понять, кто все же Колька – гений или ебанько? (В этот момент рассказчик очень достоверно изобразил выражение директорова лица. Публика взвыла.) Конструкторы отводили взгляды и сморкались в платки.

Пауза затягивалась.

Устав ждать шквала восхищения, творец разорвал тишину козлиным тенором:

– И вот это всё этими руками! Сам! – он протянул к комиссии мозолистые длани. Комиссия испуганно попятилась.

– Одной киянкой и ножовкой! На свои средства! (ударение на последнем слоге) Сам нормировщик, сам жестянщик, сам слесарь! Все сам! – ликовал шизофреник перед остолбеневшими ретроградами. – Вы, это, доценты-академики, заберите ракету, а то мериканцы уже вокруг шныряють…

Один из экспертов вышел из ступора и заглянул под сопла.

– А где двигатель?

– Дык поставь и полетит!

– А блок наведения?

– Дык прикрути и наведётся!

– А боеголовки?

– Дык присобачь и ебанёт!

Комиссию прорвало. С дачи конструктора выползали воя и на карачках, подталкивая друг дружку многомудрыми бошками в увесистые зады. Как и слушатели у нас дома.

В разгар веселья Круглов вышел на кухню. Сел, достал из пиджака флягу. Налил, выпил. Повторил. Я вертелся рядом. Ещё бы, такой колоритный дядька!

– Подь сюда. Присаживайся.

Сел.

– Смотри. Идём по джунглям. (В этот момент я понял, что собеседник мертвецки пьян. Что не делало его менее интересным.)

– Тут авангард (Круглов по-чапаевски изобразил конфетами отряд), тут основной отряд (в дело пошли рюмки), боковое охранение, тыловое охранение. За нами погоня. Твои действия?