Октябрь 1989 * * * Ранних сумерек хрупкость в простуженном осенью доме. Лисье пламя свечи, полыхнувшее к самым глазам. Мимо тысячи лет, в розвальнях, на сопревшей соломе, Может, душу мою повезут к несвятым образам. В день, на белую нитку прошитый морозцем, Горше дыма печей – мой обманчивый путь. После тысячи лет за последним колодцем Оглянусь – в вечно длящийся ужас и жуть. Не проводит никто – только черная птица Прокричит, на прощанье оставив перо, – Через тысячу лет в окна синие биться Прилетишь ты ко мне из сгоревших миров. И звездою падучей представится чудо Поздним яблоком с голых чеканных ветвей. И за тысячу лет я тебя не забуду За перо на сопревшей соломе саней… Октябрь 1989 * * * Не город, а сруб колодезный, До самых краев – вода! Рябины тугими гроздьями Поспела вокруг беда. И черпаю ведра полные Полынных октябрьских дней. Залить – весь огонь и полымя Пропащей судьбы твоей. Октябрь 1989 * * * Опять нам с тобой обживать нежилые углы, Где ветер надежду освищет, как пошлую драму, И дни на ладони останутся кучкой золы, И письма сожмутся до текста сухой телеграммы. На острове ночи среди бесполезных узлов В промоины окон смотреть, как полярные совы, И путаться в ворохе бледных, истасканных слов, И птицей парить в облаках невесомых. Октябрь 1989 * * * Маленький ламповый круг На деревянном полу. Очерк искусанных губ В горьком табачном дыму. Тихое слово: – Не плачь, Девочка, радость, душа. Лунный серебряный мяч В окна плывет не спеша. Наше сиротство с тобой Нынче вернее родства. Сердца безудержный бой Перебивает слова. Ветер октябрьской весны Просится к нам на ночлег. Где-то далекие сны Свой начинают разбег. Нам эту горечь речей Не растворить до утра. Тихо из бездны ночей: – Девочка, ангел, сестра! 1989 * * * Ослепшие бабочки первого снега – ко мне на ресницы, Смежаю их чутко, блаженно, несмело, как сонные птицы – Усталые крылья. Как сводят ладони – над робкой свечою, Как сходятся в плеске последних агоний – с чужою душою. 1989 * * * По снегу, не умеющему жить, – Так юн, беспечен и щемяще нежен, Уставший город едет есть и пить. Перемежать с зевком зубовный скрежет. От ветра, отнесенного к бомжам – Бродяги без единого гражданства, Спасают душу в дом – к томам, борщам, Неизлечимой скуке постоянства. Сквозь горький час бессонниц и свечей Идут в кровать – тяжелым камнем в омут, Сновидеть вновь – хвосты очередей, В которых мысли, как котята, тонут. А ночью снег погаснет, словно взгляд, И ветер побредет в чужие страны, Ненужные все свечи догорят, И глубоко вздохнет залив туманный. 16 ноября 1989
Первый снег У ангелов первая линька – Тяжелые, влажные перья Размыли небесную синьку, Застенчивый профиль деревьев. И город притих, изумленный, Туманя дыханием окна, Несчастный, намокший, влюбленный, Смотрел на меня одиноко. От снов, что страшнее бессонниц, Коснулась снежинок губами, И ангелы – с рухнувших звонниц Ответили – колоколами! 16 ноября 1989 * * * Когда-нибудь и этот нежный ад Вдруг прекратит свое сердцебиенье. За здравие все свечи догорят И вспять пойдет обузданное время. Я раздарю сокровища свои, По янтарю растрачу эту осень… 16 ноября 1989 * * * Мой! – К неприручимому волчонку. Брат! – К неисцелимому сиротству. Отведешь мальчишескую челку, Улыбнешься с чувством превосходства. В тьму слепую, как ночная птица, Выбирая время и пространство, Отлетишь: чтоб быть или разбиться В черном тупике безумных странствий. О, как дразнит за окном тревога И зовет горластый, дерзкий ветер! Оттого-то легкою дорога Видится в разбавленном рассвете. На ветру остывшими губами Не скажу – помедли на пороге! Занесет прощальными снегами Самые глубокие берлоги. Ночью – твоему огню во славу Огонек моей свечи знобящей. Неумело – помолюсь за главы Всей твоей судьбы, мой брат пропащий. 16 ноября 1989 * * * Свет погас в бедном доме моем, Слабо дышат неровные свечи, Затихает полночный содом В талых звуках отравленной речи. Чьи-то души сгорают в огне: Капли воска, как слезы на пальцах, И мороз на знобящем окне Чертит путь одиноких скитальцев. Кто пойдет этим странникам вслед, Чудакам, дуракам, недотепам? Кто сменяет счастливый билет На хожденье по гибельным тропам? Только птицы и братья-ветра, И колючие, мерзлые звезды, Позабытый Владимирский тракт С сухомяткой загубленной прозы. Я не знаю имен и молитв – За кого да и как мне молиться? Это пламя так страшно горит Или бьется в агонии птица? Но забуду от дома ключи И пойду по неверному следу За бродягой, в оплывшей ночи Уходящим к великому свету. |
