19 декабря 1989 * * * Благослови тяжесть черной земли, Каторжность всех бесполезных трудов. Боль и смятенье прими – и внемли Знаку дорожному лунных столбов. Ветер в глаза поцелует, как принц. Крошки планеты – росинки цветка, Тень на щеках от дремотных ресниц Ляжет, как легкий изгиб лепестка. Тайну пророчеств прошепчет трава У изголовья земного пути – Тихо послушай простые слова. Жизнь – за терпенье и веру прости! Ночью на окнах растает слюда, Медленно, сонно напишет перо: В мире никто не ушел навсегда И бесконечно, и щедро добро. Не было атома бедствий, разлук, Не иссякала река бытия, Мужеством – в ковшике сомкнутых рук Да утолятся печали твоя… 21 декабря 1989 * * * Парной и дремотнейший дождь в декабре, Молочный разлив в деревенском ведре. Сквозь патоку сна – скрипы старых дверей Пустили дыханье далеких морей. Сиреневый куст завозился и стих. Запутался ветер меж веток сырых И злился, и бился бессильно в окно, И ночь опускалась к туману на дно. Все жило, дышало и звало шагнуть В задышанно теплую, плотную муть, В растянутый, словно зевота, рассвет И слушать шиповника заспанный бред. И, зябко глотнув запах темной воды, Качнуть колыбель ежедневной тщеты, И ломтик покоя держать на весу, Блаженно смахнув, как росинку, слезу. 26 декабря 1989 * * * Расходились под утро, когда догорала свеча И вино иссякало в дешевой зеленой бутылке. Я запомнила лишь, как бывала щека горяча И на матовых стеклах рябиновых веток прожилки. Увязали колени и руки в табачном дыму, Зависали слова в темноте, словно певчие птицы, С побледневшим лицом кто-то странный читал «Улялюм» И огонь золотил, словно длинные иглы, ресницы. Через заспанный город – подушки, перины, часы, Отведенные точно для сонных блужданий и странствий, – Уходили, и лаем бездомные псы Провожали гостей в этом дремлющем царстве. 1989 * * * Раскаянье давит и манит, Искрошены дни, как стекло, Надежда в грошовой оправе Ударилась ночью в окно. И трещинки, как паутина, – Рисунок ладоней твоих, Кровавый моток пуповины – Петлею на шеях живых… 1989 * * * Среди затравленных созвучий И лая сорванного рифмы Перо погонею замучай, Преодолев метафор рифы. Перетасуй слова, как карты, Вспугни их, как воронью стаю, Чтоб с жесткой правильностью Спарты Они в шеренги строчек встали… 1989
* * * Я знаю – обладание ведет К слепому разрушению надежды, У расстояний перекошен рот И бедных слов разбросаны одежды. Любить и жить – издалека и врозь, Без трагики неровных приближений. Они погубят, каждый перекос Для слабых, парниковых душ – смертелен… Переметались гордость и печаль, Установив нелепость двоевластья, И волны бьют в покинутый причал, Как жизнь далекая – о мыс несчастья. 1989 Луна В черной воде ночного окна Тонкие сети сплели тополя, И затаилась на дне луна, Как распростертая камбала. Но от сетей замутится вода, Хлопковой кипой всплывут облака, И нержавеющий нож плавника Ночи прорежет тугие бока. 1989 Странной зиме 1989 года Три зимних месяца гуляет шалый март По городским дворам, садам и новостройкам, В распахнутом плаще, юродивейший бард, Витийствуя, царит в свой странный миг нестойкий. Как крыльев легкий взмах – мистификаций дым, Который он пустил в глаза свинцовым лужам, И старый бог бродяг пошлет гонцов за ним Из мира, где никто и никому не нужен. Он узнан только псом, вернувшийся Улисс, Его еще не ждут, он прибыл раньше срока, Один среди гостей затаивая мысль, Что свадебный покров не соткан Пенелопой. Она под утро вновь распустит полотно, Печальная зима, тяжелая водою, И синеглазый март безумно и легко Склонится ей на грудь кудрявою главою. 1989 * * * Вращался маховик издерганной судьбы, А он, ему назло, вернулся в город этот С истертою, как шелк, артерией Невы, В агонии дворов от выпитого света. Он в приступах разлук пережидал всю жизнь, Замешивая дни на одиноком слове. Выплескивая свой дар в эпоху горьких тризн, Беспечнейший щегол, забыв о птицелове. И что о городах, когда иная суть – Крыло и маховик измучены движеньем. Зеленая звезда в ночи не дает уснуть, С неправедной судьбой уравнена в значенье. 1989 |
