4 декабря 1989 * * * Растормошили тишину На смуглый смех и шепот вязкий, Всю кровь испортили вину Водой зеленой древней сказки. Качались пряные слова, Как водоросль в пруду округлом, Твои запекшиеся губы Вдруг замирали, как плотва. Сердцебиение ветров В прозрачно-черной сфере ночи, Как звук смолкающих шагов В бессвязной партитуре строчек. Мы слушали, и шел рассвет Доить молочные туманы – И в этот промежуток рваный, Как голубь, улетал ответ На то, где отыскать наш дом В заживших ранах ранних трещин И все поставить в нем вверх дном, Разговорив немые вещи. Где прочертить свои пути Юдоли вычурною пряжкой, Когда покатится «прости» По лестнице со вздохом тяжким. 4 декабря 1989 * * * Слабее тающего снега В горячих, бережных руках Перо с одышкою разбега Передвигается впотьмах, Неся на кончике своем Сиреневую каплю ночи, Шиповник под слепым дождем Созревший знаком кровоточья. Как шорох стрекозиных крыл, Шуршит столетняя бумага. Вот дверь тихонько приоткрыл Никем не узнанный бродяга. В его плаще – ветра и сны, Века и горные обвалы. В его руках – смычок весны Над струнами сырых кварталов. За ним потянется перо В азарте горьком, как игрок, В пути погибшим караванам, К косматым, древним океанам, К чужой, незнаемой судьбе, К причалу шаткому – тебе. 4 декабря 1989 * * * Шаги замирают и тают, Как первый, младенческий снег, Вот кто-то по самому краю Проходит в мой гаснущий век. Сквозные ранения страха, Реестры печали и зла… Какая неловкая пряха Все нити в узлы завела? И жизнь сухомяткой вокзалов В простуженном горле першит, Наверно, ей кажется мало Сиротства бездомной души, Все мучает высшим порогом Неловкие наши труды, Косится прищуренным оком На черное платье беды. И как укротить ее норов, Чтоб кто-то в мой гаснущий век По самому краю до крова Дошел в первый, гибельный снег? 4 декабря 1989 * * * Капли невысохших слез, Первые страхи предзимья. Время безумья и гроз Кончилось веком бессилья. Рук не поднять, не шагнуть В круг зачарованный сада, Выйди – откроется путь Утром тебе, как награда. С неразберихи простынь – Встань в лихорадке рассвета, В жестком, как уху – латынь, Звоне волшебного света. Ветер прозрачным крылом, Сильный, бездомный, бродячий, Прошелестит за плечом И проскулит по-собачьи. Ветер, мой горестный брат, Спутник чужих бездорожий. Празднуй блаженство утрат В холоде утренней дрожи И подними, словно флаг, Шелк золотистого смеха В трепетных, тонких руках Тихо поющего эха. 4 декабря 1989
* * * Я хотела узнать, где зимуют бездомные псы, Воробьи и коты, в чьих глазах загораются свечи, И пыталась понять твои детские горькие сны, За которыми ты, словно ветер апрельский, беспечен. Я старалась постигнуть слепую науку добра У хранителей сказок и теплого, черного хлеба, Я искала пути, что темнее пути серебра, Недоступней седьмого и сотого неба. Я болела от взглядов и бедных, искромсанных слов, Закрывающих жизнь, будто тело – худою рубахой, И любила услышать молитвы далеких ветров За зеленую ночь, уводящую вечер на плаху. Не сошлось, не сбылось – перевесили снова весы, «Знать, бескрыла душа», – из угла нищета прошептала… Но зато я нашла, где зимуют бездомные псы, Твои детские сны – разгадала! 4 декабря 1989 * * * Двор затихает под шепот рябин, Кто-то в нем бродит и бродит один, Желтые капли вечерних окошек Ловит в глубокую чашу ладошек. Ветер швыряет крупу ледяную, Стрелка барометра дышит на бурю, Но безнадежно, отчаянно смело Кто-то здесь ходит без всякого дела, Смотрит на окон чужую фольгу, В словно ладони [в] остывшем снегу. 4 декабря 1989 * * * Зачем, нерешительный ангел, Я столько тебя рисовала – На легкой, как имя, бумага, На шкурах домов и вокзалов? Загадочность лика земного Чертила мелком и сангиной, И веянье мира иного Врывалось меж хрипов ангины. Тяжелые крылья взлетали Над слабостью плеч твоих детских, И вихрь одиночества сталью Распахивая бедное сердце. Чуть дышащей, трепетной тенью Скользила душа твоя мимо, И глаз византийских мишени Цвели под плащом пилигрима. Зачем мне дарована тайна На кончике беличьей кисти – Полетов твоих и скитаний В звенящей, как колокол, выси? |
