— Чего ты вцепился в меня? Я его не трону, — говорил Анатолий, пытаясь высвободиться, и всем корпусом клонясь к Корешу, но Володя ему не верил и держал крепко. — Ты думаешь, я тебя не знаю? Я тебя давно раскусил. Временный ты человек. Уходи, совсем уходи из бригады!

— И уйду, — все больше злился Кореш. — Нужны вы мне. Только копаетесь. Краснов давно бы разделался с этой развалиной. Чего тут стараться? Чего из кожи лезть? Думаете, премию дадут?

— Ты это брось, — сказал Иван. — У Краснова все на месте.

— Да провалитесь вы, я лучше в колхоз пойду. Там еще спасибо скажут. Земле люди нужны!

— Ну и иди, — махнул высвободившейся рукой бригадир. — Только такие, как ты, и земле — обуза!

Кореш яростно пнул ящик с инструментом и быстро зашагал из цеха.

Едва шаги Кореша затихли, как Павел, чтобы разрядить тяжелое молчание, растерянно спросил, обводя всех глазами:

— Что теперь делать?

Володя поскреб в затылке, как раз там, где наметилась небольшая круглая лысинка, и присвистнул.

— Дела теперь ого-го. Вагон и маленькая тележка.

Анатолий наклонился к ящику с инструментом, выбрал гаечный ключ, вяло подкинул его на ладони и — сел на цементный пол.

— Пора уходить с этой работы. Зачем я здесь? Кто меня держит?

— Надо было проверить. Не догадался, — мягко возразил Иван.

Анатолий вскинул на него глаза, издевательски фыркнул и рассыпался мелким нервным смешком.

— Ну да, проверить. И что это я не догадался? — Он вскочил, шагнул вплотную к Ивану. — Это выходит: тебя проверять, тебя, тебя! — Анатолий поочередно тыкал пальцем с почерневшим расплющенным ногтем в Ивана, Володю, Павла. — А для чего тогда все вы? Проверять — значит, делать, делать! Делать одному мне. Тогда незачем бригада. А раз у нас бригада, мне надо верить в тебя, в тебя, в тебя и в него — в каждого из вас!

— Ну, я-то тебя не подводил, — отрезал Володя. — И Сверчок не даст соврать: мы недавно говорили, что Кореш у нас того. Воспитывать его надо.

— А я не нанимался в детсад. Я — мон-таж-ник!.. Завтра же ухожу из бригады.

У Ивана резкая складка легла меж бровей, и все лицо сделалось угловатым, острым.

— Сейчас не до разговоров. И хватит грозиться. Ремонт машины надо заканчивать. — Иван отвернулся от бригадира и обратился к Володе и Павлу: — Что будем делать?

— Теперь все надо разбирать, — упавшим голосом сказал Павел. — Все до ниточки.

— Попробуем обойтись без этого, — произнес Иван.

— Через низ брать барабан? — уточнил Володя.

— Да, разбирай бункер. Сверчок, снимай тесьму.

Все четверо занялись барабаном. Барабан трудно, медленно, по сантиметру вылезал наружу. Павел и бригадир, поддерживая его переднюю часть с двух сторон, на корточках подвигались вместе с ним.

Ремонтировщики так были заняты этой работой, что не заметили, как подошел Исаев.

— Что тут у вас?

Анатолий вскинул залитое потом лицо.

— Чай, видите… Осторожней…

Это был опасный момент. Барабан, вынутый наполовину, уперся в торец стоящей напротив «ташкентки». Надо было теперь отклонить его в сторону, причем так, чтобы ненароком не погнуть вал.

— Двинь назад, — скомандовал Анатолий, поддерживая барабан сбоку. — Так. Теперь подай чуть-чуть на меня… Не спеши…

Тут к барабану протянулись еще две руки — в черных обшлагах пиджака и белых манжетах, чистые, с длинными сухими пальцами. Когда конец барабана был благополучно отведен в проход между машинами, Исаев спросил:

— А медник еще здесь?

Бригадир так и застыл на месте.

— Точно, — пробормотал он. — Как я забыл? Сверчок, дуй в медницкую. Если он там, задержи.

Павел со всех ног кинулся по цеху, затем вниз по лестнице, на следующий этаж, к обитой цинком двери медницкой. К счастью, она была не заперта. Павел влетел в нее и увидел медника, который уже без спецовки и фартука, в пиджаке стоял возле верстака и, глядя в рябой осколок зеркала, пристроенный в простенке между окнами, причесывал свои жесткие, стоявшие щеткой волосы.

— Уф! — обрадованно выдохнул Павел. — Хорошо, я вас застал. У нас барабан… распаялся.

Медник молча взял со стола навесной замок и направился к двери.

— Выходи, мне дверь закрыть надо.

Павел, растерянно оглядевшись, отступил в глубину комнаты.

— А зачем? Сейчас вам принесут работу. Вы должны. Вы обязаны…

Медник переложил замок в левую руку, подошел к Павлу, взял его за воротник и потащил из мастерской. Не один раз пропотевшая, застиранная рубашка Павла не выдержала. Когда он рванулся, у медника в руках остался только воротник. Медник швырнул лоскуток на пол и как клешней впился в плечо Павла. Рука медника сильно толкала Павла вперед. Он было зацепился в дверях, но медник грубо толкнул его в спину, и Павел пробкой вылетел навстречу Анатолию, Ивану и Володе, которые несли барабан.

Павел опомниться не успел, как Володя схватил медника за лацканы и зашипел ему в лицо, странно, угрожающе выдвигая вперед нижнюю челюсть:

— Слушай, ты… Ты за что его, а? Думаешь, раз он маленький, значит, можно? Да я тебе за него…

У Павла от обиды, боли, а еще больше от неожиданного гордого чувства, что за него есть кому постоять, слезы навернулись на глаза, дрогнуло сердце.

— Пахомов, отпустите его, — вмешался Исаев, неприязненно морщась. — А вам-то не стыдно, а? Взрослый человек, в отцы пареньку годитесь — и так вот.

Володя выпустил медника, но не отходил от него.

— А он чего? — ответил медник, косясь на Володю. — Я говорю: мой рабочий день закончен.

— Это я просил задержать вас.

— Я уже сказал. Воскресенье сегодня или нет? Меня гости, может, ждут…

— Еще унижаться перед этим… — Володя перехватил предупреждающий взгляд Ивана и сменил тон: — Я одно время был жестянщиком. Ведра паял и лабуду всякую. — Он повернулся к меднику: — Дело нехитрое, так что ты, знаешь, не задавайся.

— Барабан запаять сможешь? — обрадовался Анатолий.

— Назло я все могу.

— Хорошо. — Исаев повернулся к меднику: — Оставьте им ключ. — Тот недоверчиво покосился на Володю. — Оставьте, я прослежу, чтобы все было в порядке. Ну, не грабить же вас пришли!

Медник нехотя бросил связку ключей, Володя подхватил ее на лету и не удержался, чтобы не сказать меднику несколько «теплых слов» на прощанье.

Исаев нетерпеливо махнул рукой:

— Идите, идите, раз собрались.

Медник, оглядываясь недобро и бормоча что-то, ушел. Володя подставил плечо под барабан, обхватил его круглый бок короткопалой рукой и в ногу с остальными, чтобы ровней было нести, вошел в медницкую.

Барабан опустили на выложенный коричневой плиткой пол. Иван и Володя перешли к верстаку, стали разводить широкие, рубчатые челюсти тисков. Анатолий остановился перед другим верстаком, деревянным, с дюжиной ящиков, увешанных замками всевозможных фасонов и размеров.

— Вот это да! Сверчок, как у Гоголя скупердяя зовут?

— Плюшкин.

— Вот-вот. Что уж он тут такое хранит? Кореш во дворе велосипед оставляет, так он дороже паяльника.

Теперь барабан был зажат в тисках и висел над верстаком — грузный, круглый, полосатый от блестящих следов тесемок на темных боках. Володя, звеня связкой ключей, возился у верстака с замками и ругался на чем свет стоит.

— Хоть бы написал, где что…

Того, что было нужно, не оказалось ни в первом ящике, ни во втором.

Позднее, вспоминая этот день, Павел не раз задумывался над тем, как свободно и легко разговаривала бригада с мастером. Казалось, исчезла общая неприязнь к нему, не было чувства скованности, которое всегда появлялось при общении с ним и у самого Павла, и у других, исключая разве Ивана Маянцева. И Павел, на минуту-две оказавшись без дела, неожиданно для себя, без всякого смущения подошел к Исаеву.

— Петр Данилыч, а зачем мы бьемся с «англичанкой»?

— Разве я не говорил? — Исаев перевел взгляд на бригадира. Тот покачал головой.

— Если бы, — вступил Иван Маянцев. — А то мы тут все стараемся, а зачем, для чего?