Со Сциндией – в Дели Случилось это более ста лет назад. Потерпев поражение в великой битве недалеко от Дели, индийский князь проскакал пятьдесят миль, везя на луке седла простую девушку, которая любила его и делила с ним все тяготы походной жизни. Он потерял девушку, когда спасение было уже близко. Кавалерист из Маратты рассказал такую историю: Кто пировал, того венок в ту ночь увял, поблек, И цвет шафрана в знак беды покрыл шарфы и руки, Когда мы мчались в Панипут, где ждал нас наглый Млек, Когда мы, царство потеряв, ушли оттуда в муке. И трижды тридцать тысяч нас прошли джамнийский брод – На дамаджийских скакунах богатыри из Бхао – Декан враждебный не пресек наш мужественный род И не извёл предатель нас, проклятый Мультар Рао! И трижды тридцать тысяч нас вошли в густой туман. И визг, и вопли раковин взнеслись над полем брани. За бороду схватили мы Бховани вражий стан, И смыл наш яростный поток с лица земли Бховани! И дети Бхоста полегли от наших длинных пик, Рохиллы чёрные неслись, как скот, от нас гурьбою. От нашей тысячи одной презренный враг поник, А Мультар Рао с десятью оставил поле боя! И вынуть саблю – нету сил, ударить – нету сил: Плечо в плечо и грудь на грудь сошлись мы тесной кучей. Наш пеший горец и коней, и всадников разил, И павших на сырой земле давил наш вал могучий. Налево грохотал мушкет, как водный водопад, Направо лес кровавых пик восхода был кровавей. И снизу кровь, и сверху вниз – Апсáров скорбный взгляд, Что подбирали тех, кто пал в позоре или славе. И видел я огонь и дым, и видел Бхао стяг, И слышал тщетный крик, – увы, то звал один из Бхао: «О, Ананд Рао Нимбалкхур, скачи, теснит нас враг! Верни всех тех, кого увёл проклятый Мультар Рао!» Когда осенние дожди в истоках Джамны льют, Тогда песчаный перекат с пути сметают волны. Враги прорвались через нас, как через цепь запруд, Но броды Джамны в этот день их кровью были полны. Я рядом с Сциндией скакал, – куда мой господин. Туда и я; за нами вслед – вся конница Халькара. И были все у нас вожди убиты, как один, Кинжалы Северных Племён нас истребляли яро. Я рядом с Сциндией скакал – стекала кровь с копья – Вдруг вижу: девушка бежит, бежит наперерез нам И к Сциндии припала, и – кричит: «Любовь моя!» – Я еле-еле их прикрыть успел щитом железным. (Её в лесу зачаровал он много лет назад, Приворожив её к воде, что принял от неё же. Простой охотницей она была, как говорят. Зачем, имея двадцать жён, он взял Лалун, о Боже!) И дух смутился в нём. Её он сзади привязал, И вновь мы в Дели понеслись, дерясь неутомимо. Отряд от гибели, как тень, счастливо ускользал. Из Панипута мчались мы – и были не одни мы. Но Лутуф-Уллах Попульзай нам не давал уйти. Отродье Севера, к Лалун пылал он дикой страстью. Я был готов затеять бой, закрыть ему пути. «Нет!» – крикнул Сциндия, и я послушался – к несчастью. За лигой лига – наглый вор маячил за спиной – За лигой лига – белый путь под белой кобылицей – За лигой лига – быстр, как Смерть, – за ними и за мной – Летел, как Время, что века продлилось и продлится. И жаркий полдень око впил в постыдный наш побег. Шакалий хохот, волчий вой вторгались в наши уши. И враг, как коршун, был готов кружить хоть целый век, И пали сумерки, и страх мою наполнил душу. Я молвил: «Ждёт тебя народ. Забудь её любовь. Поверь, при первом свете дня её любовь убудет. Подрежь верёвки и вдвоём с тобой поскачем вновь». А Князь в ответ: «Моих Цариц она Царицей будет! Из всех, кто ест мой хлеб, она одна пошла за мной. Корона – ей, за то, что в бой за мной пошла по следу. Один позор я пережил, зачем позор двойной? Достигнем Дели – рухни всё – я одержал победу!» Кобыла белая под ним шаталась всё сильней. Взошёл вечерний дым печной и опустился ниже. А Попульзай не отставал – мы шпорили коней – И близко Дели был от нас, но враг был трижды ближе! Был Дели близко, и Лалун шепнула: «Господин, Убей меня – скачи один – хромает кобылица!» Он крикнул: «Нет!» Она опять: «Скачи, скачи один!» И отвязалась от седла, и выпорхнула птицей! Кобылу Князь остановил, кобыла в мыле вся, И в пене рот, и хрип, и стон, и силы на пределе. И Господин мой, ей удар смертельный нанеся, Решил хоть пешим бой принять, почти достигнув Дели. Но боги милостивы. Князь лежал под скакуном, Когда услышал крик Лалун, и еле внял он крику. Любовь и битва перед ним мелькнули кратким сном, И тьма ему закрыла взор – и я увёз Владыку. 1890 Голубка из Дáкки[11]
Голубка, получив свободу, на башню Рáджи прилетела Из жаркой битвы, где индусы разбили силы мусульман, И горе, охватив столицу, не знало меры и предела: Увы, почтовая голубка, увы, голубка-голубица, Ты принесла на белых крыльях смятенье, слёзы и обман! Скакал великий Рáджа Дáкки, скакал под городской стеною. Он положил на грудь голубку, он был задумчив и суров: «Коль без меня она вернётся, восплачьте: кончено со мною! Гуль-гуль, почтовая голубка, гуль-гуль, голубка-голубица!» И он прижал голубку к сердцу и двинул войско на врагов. И, уходя, сказал он: «Крепость и мой дворец тогда сожгите. Враг ничего унесть не должен из озверевшего огня. И вы, мои княгини, лягте и в жадном пламени усните, Когда почтовая голубка, когда голубка-голубица Присядет на стене дворцовой, вернувшись в Дáкку без меня!» И в битве жаркой беспощадной он отстоял свои границы, Прогнал он северных соседей, прогнал за край своей земли. Потом, разгорячённый боем, у брода он присел напиться. И тут почтовая голубка, его голубка-голубица, О доме вспомнила, который остался где-то там вдали. О доме вспомнила далёком, и в небеса вспорхнула птица, И Рáджа звал, но не дозвался, и улетела с глаз долой. И вот на утренней зарнице влетела в славную столицу, – Увы, почтовая голубка, увы, голубка-голубица, – Без Рáджи в Дáкку воротилась и всех убила вестью злой! И, как велел великий Раджа, уснули царственные жёны, Уснули в пламени, объявшем покои старого дворца, Предпочитая смерть насилью и честь храня непрокажённой. Меж тем почтовая голубка, меж тем голубка-голубица В дыму пожара ворковала, любовно пестуя птенца! И поскакал властитель Дакки вослед за вестницей проворной, И был впервые после битвы великий страх в его глазах, И, наконец, дворец увидел, и был дворец пустой и чёрный… Меж тем почтовая голубка, меж тем голубка-голубица Над бедным Раджей одиноко кружилась в чистых небесах. Итак, почтовая голубка на башню Раджи прилетела Из жаркой битвы, где индусы разбили силы мусульман, И горе, охватив столицу, не знало меры и предела. Причина – в птичке-невеличке, что принесла большой обман. Увы, почтовая голубка, увы, голубка-голубица! – Пресекся Раджи род старинный… Скорбит о Дакке Хиндустан… 1892 вернутьсяСюжетом для этого стихотворения послужил следующий отрывок из книги Джона Локвуда Киплинга, отца поэта (1837–1911), «Животное и человек в Индии» (1891). «В одной бенгальской легенде рассказывается о печальной судьбе индийского рáджи, последнего из своей династии, на которого напали захватчики-мусульмане. Он храбро выступил против них и взял с собой голубку, условившись с родными и близкими, что если голубка вернётся во дворец, это будет означать поражение рáджи, и тогда семья должна будет предать себя смерти, а родовое гнездо – огню. Он одержал победу. Но когда он наклонился, чтобы после тягот битвы напиться речной воды, птица вырвалась на свободу и улетела домой. Рáджа поспешил за ней, однако успел лишь в отчаянии броситься в погребальный костёр, что ко времени его возвращения всё ещё горел жарким огнём». |
