— При том разговоре присутствовал кто-то кроме вас?

— Нет, мы никогда не обсуждали такие дела в присутствии посторонних.

— После этого разговора вы сообщили кому-то о намерении конгрессмена?

— Да, я позвонил в Исламабад и Пешавар.

— С кем конкретно вы там разговаривали и о чем?

— Он неплох — заявил Буш, отвлекаясь от разговора — видит главную цель и не боится при необходимости руки испачкать.

— Да, но у него проблемы с субординацией. Я только что говорил с Исламабадом. Генерал Гуль заявил, что по району, где предположительно находился конгрессмен, был нанесен удар баллистическими ракетами. Вряд ли там кто-то уцелел.

— Русские предлагают ввести в район миссию Красного креста. Вопрос — знали ли они по чему или по кому бьют?

— Наши аналитики изучают вопрос, пока все выглядит чистой случайностью. Никакого роста трафика на линиях Москва — Кабул, никакого всплеска переговоров в самой Москве. Русские бюрократы, если бы это была согласованная операция, эфир гудел бы.

— Да, но… баллистическими ракетами…

— Они не первый раз это делают. Устаревшие ракеты, от которых проще избавиться именно таким способом. Они передают их афганцам, а афганцы запускают.

— Да, но на сей раз под удар попал конгрессмен США.

…

— Мне нужно ознакомиться с последними данными по Афганистану и Пакистану. На полноценный брифинг нет времени…

— В моем кабинете это можно сделать

Буш кивнул

— Хорошо. И вот что. Мы не можем оставить это без ответа. Но ответ, судя по всему не должен выходить за грань символического. Что можно сделать, чтобы Советы нас услышали?

Директор ЦРУ задумался

— Можно снять некоторые ограничения. Например, нам запрещено поставлять снайперские винтовки для повстанцев, так как они используются для убийства

— А разве другое оружие не для того же используется?

Директор ЦРУ пожал плечами

— Считается, что прямо — нет[71].

— Хорошая идея. Через Конгресс это пройдет, особенно сейчас. Назовем это «мемориальный акт Вильсона».

Когда острота кризиса миновала — я отпустил большую часть собравшихся по домам, отсыпаться. Не отпустил только Ивашутина, Соколова и Крючкова. Вместе с ними мы переместились в другой кабинет, где я попросил сварить целую кастрюлю кофе. Старший прикрепленный пошел в буфет контролировать процесс.

— Так, товарищи — начал ставить задачу я — судя по всему этот кризис далеко не пойдет, но он не первый и вероятно, не последний. Вопрос Афганистана надо решать.

…

— Точнее вопрос прекращения там войны. Решать как угодно — но решать.

Народ завис. Понимаю.

— Все помнят бдения у Юрия Владимировича?

…

— Вот, давайте и побдеем. Или побдим.

Бдения у Андропова — это были полноценные мозговые штурмы. Я не был ни на одном из них, только читал — но кто сейчас это проверит? Авторитет надо нарабатывать.

Кстати, с бдениями Андропов опередил западный менеджмент лет на десять…

Начали отрабатывать сценарии.

Первый — уходим совсем. Американцы, скорее всего не выполнят обещания, а то и не дадут их — и мы через некоторое время получим на своей границе враждебный, радикализованный, скорее всего вооруженный трофейным оружием Афганистан. Даже если мы будем успешно защищать свою границу — воздействие источников радикального ислама на Среднюю Азию трудно спрогнозировать. Но то что добра от этого не жди — это точно.

Второй вариант — уходим, но частично. Как оказалось, такой вариант уже рассматривался. Просчитывались варианты. Оказалось, что для контроля Кабула и окрестностей надо не менее двадцати тысяч человек. Тогда же кстати прорабатывался совершенно новый для Советской армии вопрос контрактов — сверхсрочка с повышенным до тысячи и более рублей в месяц денежным довольствием. Ни к чему не пришли.

Третье — оставляем все так как есть — то есть уже запущенный процесс национального примирения с вялым выводом войск без сроков и в общем то без понимания, когда конфликт будет урегулирован и мы сможем уйти.

Вариант с победой даже не рассматривался.

Выслушав всех, начал говорить уже я

— …Исходя из всех трех пунктов, я вижу только одно — уверенность в том что сами афганцы не смогут или не захотят защитить завоевания своей революции. То есть, мы почему-то делаем афганцам революцию за них.

Все молчали, потому что и сказать было — нечего. А что тут скажешь?

— Товарищи, исходя из того что я знаю, там два основных языка — пашту и дари. Верно? \

— Не совсем так, товарищ генеральный — заговорил Соколов — языков, как и национальных групп там намного больше, но большинство — да, говорят на одном из этих двух языков. Причина в том что в Афганистане крестьянское и городское население принадлежало к разным народам, простые афганцы не смогли создать свою высокую культуру и были вынуждены пойти на ее заимствование в Иране. Персидская культура, ее ареал вместе с персидским языком — это фарси и есть — распространены далеко за пределами Ирана, есть даже фарсиязычные народности в Индии. Афганистан — сложная страна, север — это горы, но там традиционно и много городов, в которых кого только нет — от потомков воинов Александра Македонского до потомков басмачей, которых мы выгнали в двадцатые. Север страны говорит в основном на фарси, хотя встречается и таджикский и хазарейский и другие языки. Юг — в основном пустыни, единственный крупный город — Кандагар, но он и при королях был наполовину суверенен. Там есть свой король, свои принцы. Там зона языка пушту и главные там — племена пуштунов…

— Как же так получилось? — спросил я — такое разделение.

— Сложно сказать. Пуштуны расселены и на востоке страны, есть пуштунские племена в Пакистане, среди пакистанских офицеров немало пуштунов — они очень воинственны.

— А кто за нас?

— За нас в основном север — образованный класс, меньшинства, практически все женщины. В феодальном Афганистане они все подвергались угнетению и издевательствам, хазарейцы например занимались только тяжелой и грязной работой, такой как развозка дров, очистка выгребных ям.

— То есть, пуштуны в основном против нас?

Соколов замялся

— Не все так просто, Михаил Сергеевич. Руководство НДПА — почти все пуштуны, среди них есть очень прогрессивно мыслящие люди. Но они — да, многие из них изгои в своих собственных племенах, они отвергли старые догмы и принципы жизни ради марксизма и их за это ненавидят. С ними сложно. Некоторые офицеры говорили мне что по несколько лет не видели собственной родни — чтобы их не убили.

— Что если мы разделим Афганистан на север и юг по языковому и национальному принципу?

…

— Афганцы на это не пойдут, Михаил Сергеевич.

— Товарищи, рано или поздно нам придется заканчивать афганскую историю. Пока мы понимаем только одно — мы не понимаем как ее закончить. Мы расходуем, тратим ресурсы и не представляем, где в этой истории конец и сколько еще придется тратить. Это неприемлемо.

…

— Это как если течет кровь и ее не останавливать. Пока что это только предложение. Но его надо прорабатывать, как и остальные. Возможно, первым шагом будет что-то вроде федеративного устройства. Но затем… из того что сказал товарищ Соколов ясно: есть пуштунские традиционалисты, которые и являются оплотом реакции, и есть все остальные, которые готовы двигаться по пути социального прогресса.

Я же по дороге думал вот о чем.

Так как волей судьбы меня забросило сюда, сам не знаю зачем — приходится решать задачи по мере их поступления. Поступают они быстро. Но сейчас, по мере того как немного освоился, я начинаю думать о принципиальных моментах. Что было не так в СССР, что он рухнул — и как это «не так» исправить, пока не поздно.