При Брежневе поддерживались ровные отношения, при Андропове они поменяться не успели. А вот при Черненко они перешли в открытый конфликт — о чем я и читаю на страницах справки, подготовленной КГБ. Хонеккер открыто отказался выполнять директивы Москвы и подверг жесткой критике внешнюю и внутреннюю политику СССР.

Великолепно.

Тут надо понимать вот что — Хонеккер вынужден демонстративно поддерживать в ГДР уровень жизни как минимум не намного хуже, чем в капиталистической ФРГ. С той стороны — ловит телевидение, с той стороны есть родственники — так что большинство восточных немцев представляют уровень жизни немцев западных не понаслышке. Но так как существуют ограничения, в том числе навязанные СССР — Хонеккер вынужден брать кредиты. В основном у ФРГ. И в начале восьмидесятых он в долгах как в шелках.

А встреча с Дэном видимо подсказала ему путь выхода. Он поехал в Кремль — как раз в тот момент, когда встал вопрос о симметричном ответе на размещение НАТО в Западной Европе ракет средней дальности. В итоге Черненко заговорил о необходимости больше выделить средств на оборону, крепить рубежи — а Хонеккер заявил о необходимости реформировать экономику. Стороны к согласию не пришли и расстались раздраженными — они не услышали друг друга. В коридорах ЦК КПСС заговорили о националистическом уклоне Хонеккера[21].

Потом, знающие люди сказали, что на заседании ЦК СЕПГ Хонеккер заявил о необходимости бороться с советским гегемонизмом. Это уже был вызов, почти такой же, как в шестьдесят восьмом из Праги — но Черненко уже был на искусственном дыхании. Мы плотно застряли в Афганистане, Рональд Рейган искал где бы применить силу — и потому решили откровенную нелояльность Хонеккера просто оставить до будущих времен. Пока не заметить.

Но теперь понятно и то, почему Горбачев в восемьдесят девятом не вмешался. Не применил силу. А ради кого вмешиваться. Ради откровенно нелояльного режима?

Второй пакет материалов был у меня от Чебрикова. В начале восьмидесятых, настороженные все более явной нелояльностью СЕПГ — КГБ СССР начало тайную операцию под кодовым названием Луч. Цель этой операции — выявление действительных настроений в СЕПГ, поиск и поддержка просоветских элементов и при необходимости — подготовка просоветского переворота. В бумагах по линии Луч — проскользнула и хорошо знакомая фамилия.

Путин…

Однако, если переосмысливать ситуацию с ГДР с той точки зрения, что реформы нужны не только им, но и нам — то всплывает два интересных момента. Даже три

Первый — если вести речь об экономической реформе, то какие-то моменты лучше всего обкатать не на своей экономике — а на чьей-то другой. Если Хонеккеру нужны реформы — прекрасно, пусть он и идет первым, а мы за ним и воспользуемся его опытом. А то действовать по принципу «попробуем, авось получится» на себе — как-то… неправильно.

Второй — надо понять, насколько у Хонеккера тесные связи с Китаем, и главное — с Дэн Сяо Пином. Потому что сейчас ситуация в отношениях СССР и Китая просто недопустимая — две страны, которые придерживаются социалистического пути, обвиняют друг друга в ревизионизме, и бог знает чем еще. И это не просто слова — идут прокси-войны, уже была война с Вьетнамом, Китай поставляет оружие моджахедам. Короче говоря, ситуация крайне ненормальная, не имеющая под собой никакого основания кроме самолюбия и идеологических заблуждений, что-то вроде раскола между западной и восточной христианскими церквями. Надо исправлять. Если Никсон открыл Китай для США — то почему бы Горбачеву не открыть его для СССР? Но тут нужен предварительный зондаж и если для США его выполнял Джордж Буш, будучи послом США в Пекине — то тут можно предварительно договориться как раз через Хоннекера. И не пытаться сохранить идеологическую непорочность — а и нам и ГДР поучаствовать во взлете Китая на самых ранних стадиях, разместить там свои производства, застолбить рынки…

Вообще, союз «Берлин-Москва-Пекин» если подсуетиться, может здесь возникнуть раньше и на совсем других условиях. И если он возникнет — то через лет двадцать возникнет и совсем другая платформа для объединения Германии и всей Европы.

Ну и третий. Если сейчас развивать совместные предприятия, то наиболее разумным — будет начать развивать как раз с открытия в СССР филиалов германских предприятий. В ГДР сохранилась развитая промышленность по производству товаров народного потребления, за ГДРовскими костюмами, посудой, детскими вещами — стоят огромные очереди. Пусть открывают здесь предприятия, пусть поставляют оборудование, набирают персонал. Немцы есть немцы, их высокая культура, трудолюбие, педантичность, приверженность качеству никуда не делись. Пусть наши учатся…

Накидал заметки, подвинул к себе вертушку.

— Андрей Андреевич. Заеду по пути?

— Китай…

Громыко с мрачным видом смотрел на меня

— Да, Китай. А что не так то?

— Да они ревизионисты. Сколько зла нам сделали, сколько подножек поставили!

— И что? Дальше друг другу ставить? Андрей Андреевич, ты понимаешь всю ненормальность ситуации. Социалистическая страна враждует с такой же социалистической страной. Пусть мы по-разному понимаем социализм — но враждовать то зачем? И это при том, что капиталистический мир, судя по всему преодолел последствия поражения во Вьетнаме и готовится к новому наступлению на мир социализма. И тут мы поддерживаем распрю — как будто бы настоящих врагов не хватает. Как, по-вашему, что бы Ленин на это сказал.

— Ты Лениным не козыряй

Громыко остановился

— Извини, Михаил Сергеевич.

— За что? Мы о деле спорим. Не о личном, не за личное — о деле, о будущем. Так все-таки, как бы повел себя Владимир Ильич?

— Ну, Ленин был мастером размежевания…

— Ленин мог вступить в союз с кем угодно ради дела, ради достижения цели. Вспомните договор в Раппало. То как Ленин договаривался с Ататюрком!

Громыко кивнул

— Было. Ну, даже допустим. Меня то ты убедил. Хорошо, признаю — убедил. Но ты представляешь, что будет в Политбюро? А что Международный отдел? Только что бунт был — ты хочешь аппарат против себя настроить?

— Аппарат существует для того чтобы проводить согласованную политику. Если вы говорите о том, что какая-то часть аппарата заинтересована во вражде с Китаем, потому что это дает им работу, обмениваться оскорблениями и обвинениями — к чертовой матери такой аппарат и таких аппаратчиков! Я не позволю паразитировать на вражде и нерешенных проблемах!

Громыко смотрел на меня с сожалением в глазах. Потом покачал головой

— Не согласны?

— Да что я. Как я могу быть не согласным с Генеральным секретарем. Только бюрократия тебя ведь пережует.

— Подавится. Я хочу спросить, Андрей Андреевич, не устарело ли такое разделение — соцстранами занимается Международный отдел, капстранами и странами неприсоединения — МИД. В МИД, по крайней мере, есть традиции, есть дипломатия[22]. Есть школа. А в Международном отделе — что?

Громыко покачал головой

— Я тебе как старший товарищ говорю — остынь. Не бери на себя эту ношу. Не трогай лихо, пока тихо. Ты и так многим уже ноги отдавил.

— Хорошо — пошел на попятный я — но МИД ведь сможет создать какой-то отдел… сначала отдел потом управление по соцстранам. Еще будет такой отдел у Минвнешторга, он будет экономическим сотрудничеством заниматься. А вы назначьте туда молодых ребят, с горящими глазами. Пусть пока учатся, пусть по мелочи. Я с комсомолом поговорю — там есть люди занимаются международными обменами

Громыко явно не хотелось портить отношения с аппаратом, с влиятельным Ульяновским — но он кивнул

— Добро.

— Теперь по ГДР. Я читал материалы КГБ и Ульяновского. Обстановка там мягко говоря, нездоровая.

Громыко кивнул

— Они всегда были нашими только наполовину. Проще было находить отношения с Бонном, чем с Берлином. Тем более что это родина марксизма, они на нас свысока смотрят.