— Узнаешь? — с вызовом бросил Яромир.

Только сейчас старик поднял глаза на Яромира.

На удивление, в его взгляде Яромир не увидел гнева, они оказались лишь наполнены безграничной печалью и жалостью.

— Глупое дитя, — совершенно спокойно начал старик. — Аз тебя разве не предостерегал?

Яромир перебил его гневным ударом кулака по столу:

— Не смей притворяться! Всю жизнь, сколько себя помню, ты затыкал мне рот! Вечные упреки, тайны и издевательства! Теперь же я уже не знаю, чему верить! Ты знаешь, чей этот меч? Знаешь, как он мне достался? А!? Водяной, сраный водяной, мать его! Ты же знал, всегда знал, что он там?!

Старик продолжал хранить молчание.

— Я его упокоил, сам, слышишь?! Сам, без тебя! Ну, теперь-то я готов?! Теперь-то ты мне расскажешь, кто ты такой и зачем я тебе?! Зачем ты убил моих отца и мать?!

Старик медленно поднялся из-за стола. От него резко повеяло леденящим душу холодом.

— Негоже, мальчик, отцу такое молвить. Гляди, а такой тон отец и разгневаться может… Ты лучше знамя черное, — старик пальцем указал на грудь Яромира. — в печку выбрось, да за стол садись, там и потолкуем по душам. Покуда не наделал, о чём потом пожалеешь…

Яромир схватился за голову, которую пронзило острой, резкой болью. Голос в голове истошно вопил, стараясь перекричать всё, что говорил старик:

«Лжец! Лжец! Смерть! МЕСТЬ!»

— Значит, все-таки по-плохому?! — Яромир схватил меч со стола и подставил остриё к горлу старика. — Значит, всё это правда?! Шестнадцать зим я рос здесь, как скотина на забой! Говори, сейчас же, всё говори…

Яромир увидел, как ужасающая тень накрыла лицо старика, и он туго упёрся горлом в острое лезвие Кладенца.

Мурашки пробежали по спине Яромира, ладони вспотели, и он невольно попятился к выходу.

— Оже ты пятишься? Не за этим ли ты пришёл? — старик мрачно двинулся вперёд. — Глянь, какой сынка горячий! Важный весь! Цыплёнок, едва вылупился, и уже запищал на петуха… Говорено было, оже рано тебе свой нос, куда не велено совать! Ты же ослушался, таки ещё требовать пришёл, возмущаться?! Гонор показываешь…?! Да ещё и железякой удумал в отца тыкать?! В самый последний раз повторяю, снимай рубаху, выбрось в печь, упади на колени и моли о прощении!

— Что бы ты меня Чернобогу скормил?! — голос Яромира дрожал от злости. — Она мне всё про тебя рассказала! Не бывать этому, слышишь!

— Она? — Гнев старика сменился любопытством.

— Да, она! Знаю я и о крови своей славной, и о пророчестве! Бабушка всё показала! Но я не верил, не верил до сего мига… Но теперь-то я всё вижу! Вижу, кто ты — колдун черный!

— Ты же, балда короболобая, всему и поверил? — рассмеялся старик. — Околдовали тебя, одурманили. Голос слышишь? По глазам вижу, что слышишь. Енто сила темная страхом твоим кормится! Прояви благоразумие, мальчишка, борись с силой тёмной! Сам того не чуешь, что ли?!

Голову Яромира будто разрывали на части и что-то было готово вырваться из груди. Не в силах больше сдерживать боль, он закричал и глаза застлала кровавая пелена.

— Ну нет, пень трухлявый, теперь он мой и будет моим навсегда!

Голос Яромира изменился. Теперь он больше походил на злобное рычание, будто бы доносившееся из самого Забвения.

Старик отошёл к столу и приготовился к нападению.

— Давно не виделись, старая потаскуха. Добралась-таки до меня…

Тело Яромира больше не принадлежало ему, как и его мысли. Он едва осознавал, что происходило, но помешать этому никак не мог.

— Ох… Сколько же зим я мечтала отомстить! Все мы мечтали отомстить!

Чудовище оттесняло старика к красному углу.

— Брехун! Рвань! Шельма! Да-а, богатырь силён, очень силён, я чувствую это! Ты хорошо постарался, долго его прятал, но увы — теперь он МОЙ! Мой, а не твой! И никогда больше не будет твоим!

Чудовище угрожающе замахнулось Кладенцом.

Лезвие со свистом рассекло воздух, с легкостью разрубив тяжелую дубовую столешницу. Но удар не достиг цели.

Старик среагировал молниеносно. Короткое движение вбок и точный удар костяшками в кадык заставил чудовище захлебнуться и потерять равновесие.

Этим старик и воспользовался: от прямого удара ногой в солнечное сплетение чудовище выкатилось в сени.

Старик вышел следом, вооружившись посохом.

Чудовище закряхтело, сплюнуло, и бросилось вперёд, направив острие Кладенца прямо в сердце старика.

К удивлению твари, зачарованное лезвие меча не смогло перерубить дубовый посох, позволив старику с лёгкостью парировать его неловкий выпад.

Только сейчас Яромир смог разглядеть на древке посоха поблёскивающую Звезда Сварога.

Любимое оружие старика, с которым он практически никогда не расставался, тоже оказалось одним из творений Славомира.

Старик же не медлил.

Концом посоха он коротко ткнул в мягкое место под подбородком, выбил Кладенец из руки и мощным толчком плеча отправил чудовище на двор.

Тварь, шипя, прокатилась по земле. Старик же с невозмутимым видом вышел следом, подняв с пола меч-кладенец.

— И что ты этим хотела добиться?! — спокойствие старика, смешанное с невероятным гневом, заставили душу Яромира сжаться от ужаса. — Абы сын убил меня?! Развратила его помыслы и надеялась, оже он тут же обретёт невиданное могущество?! Или полагала, оже тебе самой удастся со мной совладать?!

— Он достоен знать правду! — шипело в ответ чудище, поднимаясь на ноги. — Он должен знать, что ты такое, гнусная дрянь!

— Только аз здесь решаю, кто, кому и оже должон!

Чудище взревело и бросилось вперёд.

Старик вышел навстречу.

Взмах Кладенцом, и Яромир почувствовал на груди холод от его лезвия.

«Неужели это конец…?» — пронеслась мимолётная мысль, но он не умер.

Тварь замерла, а разрезанная сверху донизу проклятая рубаха скатилась по плечам на землю.

Яромир снова почувствовал себя хозяином собственного тела.

Заколдованный клинок разрушил чары, оставив неглубокий порез, от груди до низа живота.

Тут же последовал тяжелый тычок концом посоха, отбросивший Яромира на несколько шагов назад.

Голоса в голове прекратились, огонь в груди пропал, а вся злость сменилась глубочайшим стыдом. Яромир с трудом сел и глаза его налились слезами:

— Отец…

Старик, мрачный и угрюмый, продолжал устрашающе идти на него.

Яромир каждым волоском на теле чувствовал его гнев.

Казалось, что сама природа отзывалась на злость старика: небо заволокло тучами и поднялся сильный ветер. Даже земля дрожала от тяжелой поступи старика.

— Ты ослушался меня и пошёл на болота. — голос старика отзывался по округе металлическим звоном. — Захотел силушкой покичиться, удаль молодецкую показать? Думал, оже всё теперь тебе подвластно? Послушал незнамо кого, принял дары черные, душу продал.

— Отец, водяной, я умирал… — Яромир упал перед стариком на колени.

— Сам виноват!

— Но она спасла меня… — Яромир захлёбывался слезами. — я бы истек кровью!

— Аже это бы аз стерпел… Непослушание, самоуправство, кичливость! Ты ещё совсем юн, кровь горяча, всё понимаю. Но ты же совершил непростительное — посмел во мне усомниться… Во мне…?! Того не прощу! В том, кто в тебе души не чаял, кто всей душой верил, оже именно ты достоин и ради тебя себя не жалел… Но, видимо, аз ошибся… Уходи! Нет больше для тебя места ни в доме моём, ни в сердце! Уходи и не возвращайся! На все четыре стороны! Нет больше у меня сына!

Старик ударил посохом о землю. Ветер резко поменял направление, закружился вокруг него и налетел на Яромира, отбросив его за ограду. Только Яромир поднялся, как вторая волна протащила его ещё дальше по влажной траве.

По щекам Яромира от обиды и стыда продолжали течь слёзы.

Старик же стоял у калитки и смотрел на него тяжелым, полным разочарования взглядом.

Только сейчас Яромир осознал, что произошло. Пути назад для него больше не было. Он склонил голову и медленно побрел вглубь леса.