— Не-е! Для лихих наша деревня — как хлеб с маслом! Уже давно кто-нибудь да заявился бы грабить и насильничать, а тут столько времени тишь да гладь. Ты слушай дальше… — Ермола подлил Яромиру. — Как беглых спровадили, так Рознег всех на уши поднял. Он же тоже подумал, что лихие повелись, поэтому мужиков опять на заставу и в караулы. День и ночь теперь с топей глаз не спускают. Но терпение у старшины быстро кончилось и уже как семь суток назад собрал дружину, снарядил и отправил посмотреть, что там есть. Целых восемь мужиков, да еще и Феола во главу поставил, а он мужик-то — о-го-го! Только до сих пор никто не вернулся… Говорят, что Рознег ходил Гриву просить, но тот наотрез отказался. Болота, мол, не его забота… Старшина уже собирался мольбу твоему старику на алтарь ставить, как тут ты, со своими кулаками. Вот увидишь, завтра Рознег тебя на поиски пошлёт!

Яромир некоторое время задумчиво гонял медовуху в кружке, после чего ответил:

— Мне это не нравится. Отец настрого запретил без него в дела деревенские вмешиваться.

— А ты Рознегу попробуй откажи. Старшина-то — обидчивый. Тебя под замок, а сам дождётся, пока старик за не явится. Вот будет тебе тогда потеха.

— И то верно, — тяжело выдохнул Яромир и почесал затылок. — Чему быть, тому быть.

На мгновение у Яромира пробежала мысль, что у него, наконец, появился шанс проявить себя. Он расплылся в улыбке и откусил большой кусок копчёного окорока.

Ермола что-то хотел сказать, но Яромир его опередил:

— А что не поделили Аяр с Ерёмой?

— Так это…

Ермола замялся и качнулся на чурке, и, едва не упав, всё же усидел на месте.

— Правду отец говорит, что Алеся понесла?

— Тут дело такое, — Ермола нервно откусил от красноовоща, сок которого небрежно растёкся по его бороде. — Аяр же мужик, мягко скажем — не простой, всему цену знает. Ещё травень стоял, как они с Феолом по рукам ударили, что он ему дочь, а тот Аяру — усадьбу. Ну такую, чтобы старосту переплюнуть. Но у Алеси же с Ерёмой — любовь! Брат свататься пришёл, так Аяр такую бучу поднял! Мы же с братом не аки какие богачи, честным трудом зарабатываем, своими руками… Вот, что Ерёма мог предложить: сапоги новые, фартук для кузни? За такое дочь не продашь, а усадьба — дело другое. Спустили на Ерёму Горыню и со двора взашей. Ох и лютую брат обиду затаил… Хотел он Алесю похитить, да куда бежать? Сейчас же один и дня не протянешь: либо погубят, либо сожрут. Так этот дуралей, на пьяну голову, не придумал ничего лучше, как затащить её в сарай, пока Аяр не видит, и заделать ребенка.

— Вот так да! Так это, по ней же видно быть должно? Нет?

— То-то и оно. Мамки-то у Алеси нету, а сама она никому всё это время на глаза не показывалась. Только старшина отправил Феола на заставу, как Ерёма, Алеся и её живот тут как тут.

— Ох, наверное, что тут было!

— Именно! Как Аяр орал, наверное, до самых Белых гор было слышно. Даже совет созвал, чтобы добро дали позор кровью смыть. Старшина, конечно, против не был, но волхвы со старостой посчитали иначе. Мол, раз отец на ребенка согласен, то быть свадьбе. А как ты знаешь, супротив волхвов уже не пойдешь… Деваться Аяру было некуда, поэтому на скорую руку весть пустили и аккурат к Ярилину дню всё подстроили. Ну, это, чтоб в глаза не так бросалось. Люду ль много надо? Пожрать да попить от пуза, а какой там повод дело последнее.

— Что же будет, когда Феол узнает? Он же шкуру с Ерёмы живьём снимет…

— Старшина Феола поэтому и поставил в голову дозора, чтобы тот как можно дольше не прознал и мужикам запретил рассказывать. Сказал, что по приезду сам всё ему раскроет и «дело это уладит». Феол же мужик такой — жёсткий… Он брату точно не простит. Теперь же уже всё… а как вернётся, там и будем разбираться. Если вообще вернётся… Ну, за любовь?!

Ермола опрокинул крайний стакан, завалился с чурки на спину и громко захрапел.

— Ну… и мне пора — подумал Яромир, аккуратно уложил Ермолу на сено и лёг рядом.

— А ну, заливалы проклятые, подъём!

Поток ледяной воды охватил Яромира. Он прокряхтел, открыл глаза, с большим трудом сел и вытер лицо рукавом. В голове звенело так, будто прямо над ухом били в колокол.

— Я сказала — подъём, свиноты! — продолжала браниться Офела, пуская в ход второе ведро воды.

Теперь уже начал подавать признаки жизни и Ермола.

— Хозяйство само себя в порядок не приведет! С вечера скотина не кормлена, конюшни не прибраны! Поднимайтесь, я сказала!

Офела, убедившись, что все окончательно проснулись, отбросила ведро в угол и, продолжая ворчать, вернулась в дом.

— Гром-баба! — Яромир с трудом поднялся на ноги и поспешил помочь Ермоле.

— Не то слово… Вся в мать! Такая же сварливая, — ответил тот, стряхивая с себя прицепившуюся к рубахе солому. — Но, знаешь, цены ей нет: всегда чисто, дети ухожены, каша сварена. Золото, а не жена.

Ермола, убрав последствия вчерашних гуляний, отправился управляться.

Яромир же решил освежить голову. Про старшину он тоже не забыл…

Погода стояла прекрасная: яркое утреннее солнце уже хорошо грело, а летний ветерок приятно обдувал тело, приводя в чувства после бурной ночи.

Яромир вышел следом за Ермолой и широко потянулся. Каждая косточка в теле неистово болела, а сам он с ног до головы был покрыт лилово-желтыми наплывами.

Патша хорошо на нём отыгрался…

Двор Ермолы всегда восхищал Яромира. Конечно, не Добромиловское имение, но всё же больше, чем их со стариком. По левую руку от хлева стояли колодец и баня. Прямо — огород. По правую — добротная конюшня.

Яромир, слегка хромая, подошёл к колодцу и зачерпнул ведро воды. Сняв рубаху, он встряхнул её как мог, немного очистив от пыли и грязи.

Всю белизну после вчерашней возни она, конечно, полностью потеряла, как и подранные штаны, но другой одежды у Яромира с собой не было.

Он повесил рубаху на ручку ворота и заглянул на отражение в ведре.

Светлые волосы слиплись от засохшей крови, а по всему лицу красовались ссадины и синяки. Даже голубые глаза слегка налились кровью, но это уже последствия выпитой медовухи. Первый раз в жизни Яромир испытал на своей шкуре, что такое «похмелье».

Он резко перевернул на себя ведро ледяной воды. Стало легче.

— Вижу, хорошенько тебе вчера досталось. Ермола мне всё рассказал, — подошла со спины Офела, подавая Яромиру полотенце. — Глянь на бока, как сливы! Болит? Можешь не отвечать. Вижу, что болит. Но ты поторопись… Не заставляй ждать Рознега, а то того — хуже будет. Я же на перво тебе припарку из подорожника со столетником намешаю.

— Низкий поклон, Офела, за заботу. Одна нога здесь, другая там, — улыбнулся Яромир в ответ и, обтеревшись, отдал ей полотенце.

Яромир натянул рубаху, потуже затянул пояс, поправил сапоги и отправился к старшине — принимать заслуженное наказание.

Он закрыл за собой калитку, вышел на широкую улицу, и медленно побрёл на другой конец деревни, в сторону дома старшины.

В деревне стояла тишина — последствия первого дня гуляний.

Мужики ходили хмурые — от похмелья, а бабы — от похмелья их мужиков. Одни только вечно шумящие дети, да скотина создавали хоть какую-то видимость жизни.

В Трёх дубах все дворы походили друг на друга. Низкие избы из деревянного сруба с соломенными настилами представляли собой всю основную архитектуру этих мест.

Хотя, те, что побогаче, могли позволить и двускатную крышу постелить, но таких — по пальцам пересчитать.

Сараи, бани, летние кухни, и загоны для скота тоже не отличались разнообразием, но Яромир, редко бывавший в деревне, рассматривал всё с большим любопытством, как в первый раз.

Яромир прошёл дом Ерёмы, где свадебные столы так и оставили на улице, за некоторыми из которых продолжали мирно спать те, кто не смог уйти домой на своих ногах.

Прошёл он и кузню Аяра, площадь, усадьбу старосты и наконец показалось имение старшины Рознега, где, на поляне перед домом, уже вовсю шло исполнение наказаний.