– Отпусти.

И вырвалась, протестуя его воле, без объяснения причин своей возникшей уверенности, что она сможет совладать с короной.

Пробираясь по лесных тропам Ка́тиса, Фендо́ра с важностью любопытной натуралистки познавала этот мир малыми шажками и с точки зрения женщины, не ступавшей, кроме своей холодной земли, ни на один сторонний берег. Как же различались острова между собой, – леса, степи, холод пиков грифу, светящиеся по́фы, так, словно их творец случайно помешался головой. Над лесами Э́ку, увешанными на пышных кронах красными плодами, высились великаны этих мест – толстоствольные могучие Торби́ты. Возле них ведунья походила на маленькую нерасторопную букашку, бредущую меж корней. Сотни паразитирующих растений оплетали их стволы, и среди них ею была примечена ядовитая белесая палманэ́я.

Забравшись по вздыбленным корням, урпи́йка сорвала несколько листьев этого растения, положив их в матерчатый мешочек. Тенистые Торби́ты истекали янтарными смолами, нависающими на коре каплями размером с кулак. И все это так поражало путницу, что ее волосы то и дело вставали дыбом.

Тут и там мелькали представители разнообразной фауны. Семейство привезенных с Сици́ла туру расположилось беззаботными обитателями на ближних ветвях. Они никогда не позволили бы себе этого в лесах Крббо – паучьих зирда́нских землях. Туру, вытягиваясь и изгибаясь, по-обезьяньи завывали в противовес трелям сотен пернатых. Здесь не было каменного леса грифу, не встречались толстоножные по́фы, а воздух полнился запахами цветов, растущих всюду. Иногда Фендо́ра забывалась, дивясь всем этим, не беспокоилась о Ли́бусе, о своих сестрах по́фовой горы, но эти периоды были кратковременными и приносили облегчение лишь на мгновение.

Она сбежала подальше от погребальных костров, дабы не погрузиться в еще большее отчаянье, но еле заметные запахи от горения дров и древесной смолы, приносимые ветром, предательски возвращали ее к песчаному побережью.

Дальше Торби́тов провалами, берлогами, уходящими в недра каменной тверди, в земле зияли колониальные пещеры. Возле одной из них мостилась каменная плита высотой вдвое больше рабыни. Подойдя к ней, Фендо́ра заприметила ами́йские письмена, сложенные в длинное напутствие:

«Трудом мы выстелем дорогу для наших будущих детей.

Потомки будут нас мудрей и подойдут к тому порогу,

Что назовут свободой дней».

Это была малая толика того, что ей удалось прочесть. Язык краснокожего племени был сложным, но глубоким.

За пещерами, огибая массивы древесных корней, тянулись новые замшелые тропы. По ним Фендо́ра таки и добралась до термальных источников. Ей даже не пришлось разворачивать рукописную карту торговца, где на желтом пергаменте путь пестрел красными линиями и узнаваемыми зарисовками. Всегда, когда она думала о карте, то вспоминала предостережение Гурдоба́на: к ночи прибудут каратели, и ей необходимо проложить путь в Думасти́рий. Но полагать, что монстры прельстятся единичной целью, было еще той глупостью.

Замшелость почвы сменилась красной глиной, лес – пустырем с небольшими озерцами, ютящимися друг за другом.

«Именно отсюда, – подумала Фендо́ра, – старая Ги́рда и привозила лечебную грязь».

С этой мыслью, живой и мучительной, было сложно справиться. Убийство названой сестры прошло незаметно для островных соседей и стало чудовищным событием для сэ́йланжских рабынь.

Запах соли, приятный и немного щекочущий нос, возвратил мысли к планируемой цели. Фендо́ра не стала подбирать подол платья, и потому оно изрядно запачкалось. Она нагребла глину пальцами, просовывая ее в керамическую банку, а пальцы вытерла о тот же подол.

– И от зубной боли, и от гниющих ран, – приговаривала рабыня. – И от лишая, и от паразитов.

Когда пролился сильный ливень, рабыне стало не до глины, и она прижалась всем телом к стволу огромного древа.

«Этот ливень точно потушит все погребальные костры», – подумала Фендо́ра, посматривающая на грозовые разряды, озаряющие все небо.

С пришедшим ливнем поднялся сильный ветер, и кроны Торби́тов зашевелились. Казалось, великаны, что спали все это время, начинают свои магические движения. А затем просторы Ка́тиса заполнил тревожный зов трубачей, отчего рабыня вздрогнула. Она знала, что он означает, пусть и не верила своим ушам.

«По велению Гурдоба́на, – подумала Фендо́ра, – я должна незамедлительно достигнуть долины смерти. Но разве не безопасней остаться здесь?»

Когда в рабской голове всплыл образ Сэл, что наверняка спряталась в храме гласного пепла, беспокойство Фендо́ры возросло.

– Ги́рда доверила мне ее, – заключила урпи́йка. – Защита Сэл – мой главный приоритет.

Отпрянув от древа, она тут же развернула карту торговца, обозначив путь к Думасти́рию.

– Сто шагов на юго-восток, – повторяла Фендо́ра. – Дойти до развилки, где растет фиолетовое дерево, затем по тропе на восток, добежать до мостка через лог и выйти к долине смерти.

Ветер не дал ей закончить изучение карты, варварски вырвав ее из рук. Он унес пергамент к дальним Торби́там, будто посмеиваясь в лицо.

– Как бы не так, – разозлилась она. – Тебе не удастся запутать меня, – воззвала Фендора к небесам, наверняка припоминая весь маршрут.

Теперь ноги несли ее сквозь шумный лес, по лужам, мокрой траве, а то и ручьям, походившим на мелкие оползни.

Она падала, вновь вставала и все бежала и бежала, пока стая разъяренных красношерстных ум не пронеслась табуном мимо ее носа.

Чудом их копыта не втоптали несчастную в грязь. То было безумием, да и только.

– Боже правый, – сошло с уст рабыни, мурашки прошлись по коже.

Обезумевшие животные толкались, ломали рога о стволы деревьев, но все неслись отчего-то. После их натиска фиолетовое дерево, ориентиром помеченное на карте, расщепилось и пало, а тропа смазалась месивом от копыт.

– Да что же это? – спросила небеса рабыня, смотря ошалевшими глазами на отдаляющееся стадо. – На восток, я помню, на восток.

Она продолжила свой путь, отсчитывая шаги под учащенное биение сердца.

– Один, два, три, – повторяла несчастная, пока вдали не показался просвет, ведущий прочь из леса к долине смерти.

Выбежав пулей туда меж стволов, она замешкалась, молния ослепила ее глаза назло доблестному порыву. Впереди зияла пропасть, в которую чуть не угодили расторопные ноги, а за ней простирались кладбище мертвых, их скелеты, Думасти́рий и толпы паникующих ами́йцев, ищущих прибежище в храме.

По другую сторону долины, на скале, показались одиннадцать карателей Рэ́хо, завывающих триумфальную песнь. Вот-вот они насладятся сладкой плотью, и по их клыкам побежит черная кровь.

Только сейчас Фендо́ра поняла, что ей не спуститься, слишком крут был обрыв и остры под ним камни. Кому и удалось оказаться внизу, так это были твари, оголившие острые клыки.

Ами́йцы вскричали еще сильнее, прижимаясь друг к другу, а из тьмы Думасти́рия, протискиваясь всеми силами, показалась Сэл.

Ветер взлохматил ее рыжие волосы, что в этот час походили на огненное пламя.

Она просила толпу расступится, но вряд ли ее кто-то слушал.

В одно мгновение монстры накинулись на первых бедолаг, и Фендо́ра вскричала. Сэл услышала ее голос и, обернувшись, увидела далекую фигуру на высокой скале. Ну хоть рабыня была в безопасности.

– Оставайтесь там, – прошептала будто сама себе девушка, и брызги черной крови струями ударили ей в лицо. – Нет! Нет! – закричала она, когда несколько разорванных тел подбросило в небо.

Корона заискрилась сиянием ненависти и неутолимого голода и осветила собою все вокруг.

В глазах хищников, застывших в созерцании всего этого, показалась крайняя озадаченность феноменом впереди.

Самый большой из них первым ринулся к свету, и сфера возросла. Дождь отскакивал от нее, потоками стекая к земле, а толпы наконец-таки расступились.

Огромные когтистые лапы обрушили свой гнев на сияющую оболочку, но не прорвали ее. Затем в ход пошли зубы. Чудовище по-змеиному широко разинуло пасть в попытках заглотить сияющий шар, и как только он оказался у него в глотке, свет воспылал. Будто сотней огненных мечей он пронзил мускулистую плоть и оторвал голову.