Рука судорожно нащупала в кармане вязаной кофты пачку сигарет и кремневую зажигалку. Возникшая внезапно навязчивая мысль заныла скулящей псиной: «Если я подожгу себя, успеет ли кто-нибудь меня потушить?»

Как пролетевшая рядом птица, мысль покинула голову, и вновь явилась пустота.

Мари подумала, как ей повезло, тайком от Беатрис, протащить на свежий воздух этот маленький клад. Хотя черт со всеми, кто теперь мог что-то запретить.

Подожженная сигарета в трясущейся руке тлела огоньком все той же надежды ослабить тревогу, но навряд ли могла усмирить подступившую ярость взбудораженного сердца. Дым проникал внутрь, словно чей-то бестелесный дух, и, сталкиваясь с болью, поспешно покидал легкие. За стеклянной дверью, ведущей в гостиную, разгорались нешуточные страсти. Два стула посреди комнаты, связанные между собой, никогда еще не были опорой двум пройдохам, павшим под гнетом суровых женщин. Похитители молчали, свора крикливых теток пыталась их разорвать, но мужские руки преградой пресекали задуманное. Кто мог подумать, что Кэтлин бывает такой яростной. Она, прикрыв плечи пятнистым манто, кидалась на братьев Стивенсон разъяренным леопардом, затем уходила прочь из зала в ванную комнату, где, сидя на полу, обхватив коленки плакала Биби. Алеющие синяки под глазами Коула – дело ее рук. Впрочем, от одного из таких ударов она вывихнула палец и сломала пару ногтей.

«Героический поступок, – подумала Мари. – В любой другой ситуации Кэтлин зазвонила бы во все колокола, призывая докторов, маникюрш и косметологов. А теперь переломила себя».

Фру Олсен вместе с Сарой находились на кухне. Двадцать капель валерианы на стакан воды не прояснили их мысли, но чуть замедлили учащенный пульс. Когда рука Лайзы обхватила стакан, просторы кухни наполнили звуки ее перстней. Пальцы тряслись, а невольные пленники постукивали о стекло. Они смотрели друг на друга глазами-блюдцами, ухая и ахая от напористых фраз капитана Малькольма, доносившихся из душной пытальни.

Мари обернулась и увидела спину матери, подпирающую дверь на балкон. Она будто бы боялась пропустить в этот хаос свое неразумное дитя и не замечала сигаретный огонек за полотном стекла.

– Зачем? Скажи, Гарри, зачем? – злился Малькольм. – Я понимаю, Коул – дрянная голова, но ты?!

Ярл рассекал воздух руками, словно что-то рубил, его искривленные губы обнажали бешеный оскал, а глаза сверлили притихшую плоть.

Гарри молчал, потупив взгляд, да и что он мог ответить, когда вокруг были пострадавшие от их рухнувшего обмана. Герр Олсен восседал на диване около стены, скрестив пальцы под подбородком. Его Клер, его девочка была неизвестно где, и под этой маской беспомощности глазам некуда было деться. Они наливались слезами, не веря, что люди могут быть такими жестокими. Совсем по-другому выглядел Гарольд, уплетающий за обе щеки вишневый пудинг. Посматривая на страдальца по правую руку, он мерзко чавкал, ерзая на неудобных пружинах.

Мари, докурив сигарету, вновь обозрела улицу и подметила, что стало уже совсем темно. Закатное солнце ушло за горизонт, и фарфоровая кожа заледенела. Кое-где зажженные фонари осветили череду деревьев, и теней стало намного больше. Они выросли и в ее мыслях. С каждым словом Ярла проступала новая тень, с каждым молчанием горе-братьев возвращалась нервная дрожь. В пытальню снова вернулась Кэтлин со стаканом холодной воды. Ее взгляд, скользнув по кремовой стене к окну, приметил Мари, и она глубоко вздохнула.

«Чем же был этот вздох? – подумала Беатрис, заприметившая внимание напомаженной особы. – Навряд ли это осуждение. Может быть, сострадание?»

Когда заговорил Коул, внимание женщин мгновенно переключилось.

– Ты, лжешь капитан, – сказал он. – Обманываешь их всех. За ту находку, что мы доставили в Буде, ты получил большие деньги, которыми не захотел делиться.

Если бы Сара не положила свою руку на плечо Малькольму, то на щеке Коула заалел бы еще один синяк.

– Тише, тише, сынок, – сказала она. – Деньги – вот их Бог, жажда наживы не превзошла большую глупость.

– Глупость, говорите, – ухмыльнулся Коул. – Из всей команды только Фостер и Дженсен остались довольны оплатой. Предполагаю, что с ними пришлось поделиться изрядным кушем. А после убить и ограбить их дома.

– Замолчи, Коул, – отозвался Гарри. – Все твои домыслы теперь кажутся полным бредом.

Коул шевельнулся и зарычал, и общая веревка, которой они были связаны, врезалась в плечи брата.

– Я знаю, о чем говорю! – разгневанно закричал он. – Где сейчас девушки? Ответь, Малькольм! На морском дне?!

Стук по стеклу возвестил Беатрис о том, что Мари хочет войти. Она, обернувшись, дрогнула и отпрянула от двери. Руки дочери сотрясались проклятой дрожью. Мать подумала, что это от холода, и поспешила открыть ей путь. Но пристальный взгляд квочки, следившей за каждым шагом своего цыпленка, узрел что-то неладное. Помимо дрожи, что-то разгоралось в ее глазах, и с таким огнем лучше было не шутить. Когда путь открылся, Мари, словно река, хлынула в гостиную, охваченная неведомой целью. Она подбежала к Коулу зубатой тенью и заглянула в его глаза. Он еще что-то говорил, но когда их взгляды сошлись, слова угасли. Что увидел в этих глазах глупец, было неясно, может, в них промелькнула боль, а может, смертельная опасность. В одно мгновение в руке обезумевшей Мари мелькнул какой-то предмет, которым она треснула Коула по голове. Окружение вздрогнуло, когда парень завопил, как поросенок. Удар, еще один, и из рассеченной брови хлынула кровь.

– Нет! – вскричала Беатрис, кинувшись к дочери. Но прежде чем она достигла ее, подоспела Кэтлин, выплеснув воду из стакана прямо в лицо не контролирующей себя Мари.

В руках матери дочь остановилась и зарыдала. Она разжала кисть, и на пол упала окровавленная пепельница. Все застыли в созерцании того, что случилось. Коул выл не меньше, чем Мари.

Именно тогда все приняли решение отпустить горе-похитителей восвояси, пока это не закончилось чьей-нибудь смертью. Веревка была развязана, и парни, нисколько не теряясь, рванули прочь из квартиры капитана.

После двухминутной паузы, усевшись в плотный круг прямо на полу гостиной, как вожатые в детских лагерях, они приняли особое решение.

– Все это случилось после того, как на борт «Эбигейл» попал неизвестный хищник, – заключил Малькольм. – Предположу, что последующие события связаны именно с ним, как бы это ни казалось странным и фантастичным. Есть то, что нам неведомо. В связи с этим я предлагаю проследовать по пути находки, в Осло, и, дай Бог, мы получим все ответы.

В этот момент каждый принял свое решение, так они условились. Когда пройдет ночь и настанет утро, решения будут озвучены. А теперь им оставалось только лечь спать в попытках забыться и познать хоть какой-нибудь покой.

Столовая института морских исследований в Бергене вмещала в себя добротную часть персонала, ученых, практикантов, техников и в этот обеденный час утопала в лучах солнца, проникшего сквозь панорамные окна особым гостем. Стены цвета туманной розы сияли в бликах прозорливых лучей. Иногда это беспокоило ворчливую Марту Гун Хансен, что настоятельно просила директора отдать распоряжение занавесить окна. Он редко прислушивался к просьбам приезжих, но вел себя любезно и деликатно. В итоге по прошествии семи дней солнце все так же прелестно проникало в столовую, как и откровенно несносно ворчала мадам Хансен. В этот час ее не было, а значит, она не могла испортить настроение всем присутствующим.

Тридцать восемь белоснежных столов, расставленных пунктиром, были заполнены разношерстными индивидами, погружающими помещение в какофонию различных бесед.

«Словно дерево, заполненное птицами», – подумала Гретта, разместившись в эпицентре всего этого.

Иосиф пренепременно сидел напротив нее и усердно толок ложкой и без того полужидкое картофельное пюре. Когда его глазки упали на говяжью котлету, примощенную сбоку тарелки, он облизнулся, как кот, заприметивший блюдце со сливками. Неловким движением из его рук выскользнула вилка, упав на кафельный шахматный пол с пронзительным позвякиванием. На секунду гомон прекратился, все посмотрели на Иосифа, вилку на полу, утвердив его никчемность, а после вернулись к беседам.