Завтрак я не заметил, на автомате пожевал — вроде омлет был, чай типа того, что у нас проводники плацкартных вагонов бодяжат, рогалик какой-то, да кусочек не то масла, не то маргарина. А, не, еще джем был в маленькой пачке. Наши все его заныкали, домой повезут, сувенир, как же, настоящий химический продукт из заграницы, попробуйте, какое оригинальное послевкусие от этого загустителя. Да возьми, блин, банку бабушкиного варенья, в сто раз вкуснее будет. Но зато тут латиницей какая-то хрень написана. Я же говорю: папуасы со стеклянными бусами.

Помчались мы пораньше: вчера с нашими слайдами возиться никто не захотел, так что сегодня предстояло найти какого-то парня, которому слайды отдадим, и решить вопрос с моим допуском к проектору. Текучка, короче. Всё это уже отработано до автоматизма. Но, кстати, я вчера слышал, как в соседнем номере Игорь Александрович репетирует выступление. Прямо как артист. С повторами каких-то мест, разными интонациями. Вот профессионал! Не то что я. Вышел бы, отбубнил по бумажке — и до свидания. И ведь, казалось бы, какая разница, доклад всё равно будут через переводчика слушать. А ему не всё равно.

В другом, директорском номере, правда, тоже репетировали. Наша псевдопереводчица вполне профессионально изображала экстаз за экстазом, будто в немецком низкобюджетном порно. Отрабатывала поездочку с энтузиазмом, ничего не скажешь.

Ну всё, началось. Главное, вовремя. Конечно, большая удача, что доклад наш в пленарное заседание поставили, а не в секцию. Да еще и в первый день, четвертым по счету. Наши кураторы подсуетились, или всё же кто-то оценил перспективы? Не знаю даже. Да что ж я переживаю так, а? Руки прямо как у пацана на первом свидании трясутся. Всё, пятнадцать минут по регламенту — и кончится.

Я как робот переключал слайды, Игорь Александрович читал доклад. Наверное, не с листочка, а наизусть, я не смотрел. И только в самом конце произошло это. Не знаю даже, как и назвать. Но пошло мимо утвержденного текста.

— Нельзя не отметить огромную работу, которую провел мой молодой коллега, Андрей Панов, — вдруг сказал Морозов. — Именно его идеи явились стартом для этого исследования. Опыт с самозаражением, который он столь мужественно перенес, заслуживает отдельного упоминания. Давайте поприветствуем его.

Я встал, вполоборота повернулся к залу, изобразил полупоклон. Не все хлопали. Далеко не все. Но кое-кто вполне искренне аплодировал. А главное, хлопал Джонас Солк — худощавый доктор в первоклассном костюме в президиуме. Мне его заранее показали. В мире микробиологии он, наверное, круче чем Элвис в поп-музыке. Изобретатель вакцины от полиомиелита даже нацепил очки, чтобы рассмотреть меня.

Я снова поклонился, прижав руки к груди. И это оказалось очень кстати — в зале щелкнула вспышка фотоаппарата. Вряд ли это журналисты, наверное, какой-нибудь ассистент фотоотчет готовит для отраслевого издания.

Я даже не ожидал такой публичной поддержки от своего напарника. Не знаю, может, кому и ерунда, а для меня его слова очень много значат. Вот только у советской делегации были кислые лица. Что у Шатерникова, что у Галушко. С чего бы? Кусок хлеба у них не отобрали. А вот «переводчицы» в зале вообще не было. Впилила по магазинам? Одна, в нарушение всех инструкций?

После доклада вопросы задавали. Аудитория в «Захере» всё же поживее, чем в ЦКБ. Много широкопрофильных специалистов, всяких международных чиновников от медицины. Плюс, разумеется, представители фармацевтических компаний. Эти нос по ветру держат всегда.

Спрашивали про клинические испытания, которые еще не начались, особенности лечения, опять про сезонность, кто-то сомневался, выдвигая аргумент, что я заболел гастритом, а не язвенной болезнью. Но я ведь перевод не слышал, ловил обрывки на английском. Участники быстро поняли, что наша бактерия не просто так поселилась у нас в желудке, чтобы поедать его стенки. Мои пять минут славы прошли, я снова спрятался за уже бесполезный диапроектор.

— Возможно, у бактерии есть и полезные функции, — ответил в заключение Морозов — Все это требует дополнительных исследований. Также у меня есть неподтвержденные пока догадки о взаимосвязи этого микроорганизма и онкозаболеваний ЖКТ. Тут тоже необходимы клинические анализы. Надеюсь на участие в этом международных медицинских организаций.

Ну и всё, модератор объявил кофе-брейк. Регламент блюсти надо. На прощание слово взял Солк, коротко поблагодарил, восхитился мужеством советских врачей, поддержавших лучшие традиции мировой медицины. После этого я с чистой совестью отправился в фуршетный зал выпить кофе. Взял тарелку, двинулся вдоль стола со всякими канапе, накладывая разных, чтобы всё попробовать. Но стоило мне отойти, как меня почти сразу перехватил толстый колобок в очках. Сунул визитку, поздоровавшись при этом довольно чисто. Я поставил свою тарелку на свободный столик и посмотрел. Александр Раппопорт, старший вице-президент компании «Джонсон и Джонсон».

— Вы русский? — удивился я. — Говорите свободно.

— Одесский еврей, — Александр достал платок, снял очки, тщательно протер их. — Родители во время революции сбежали из страны, уехали в Штаты.

— Ясно. Чем могу быть полезен?

— Тема этой вашей бактерии мне кажется потенциально очень выгодной. Я так понимаю, никакой новой схемы лечения вы не придумали?

— Да, мой гастрит прошел после приема обычных антибиотиков.

— Жаль. Какой-нибудь новый препарат мог бы принести хорошие прибыли. Ну и облегчить положения язвенников, конечно.

Ушлый мужичок. Подметки на ходу режет.

— Я бы мог предложить идею недорогого и эффективного теста на эту бактерию. Джонсон и Джонсон сможет подобные вещи производить и продавать по всему миру.

— Да? — «колобок» заинтересовался, наклонился поближе. — И что же это за тест?

— Извините, — сочувственно произнес я. — Любая информация только после подписания контракта, в котором будет оговорен мой процент от продаж.

— Деловой подход! — согласился Раппопорт. — Как насчет обеда в ресторане? Я приглашаю.

— А никак, — ответил я, заметив Галушко, пристально смотрящего на нас. — Сейчас я должен буду доложить о нашем контакте... куда положено. Только не делайте удивленное лицо, Александр, — я посмотрел на приближающегося Галушко. В принципе, чекист плелся за Морозовым, который о чем-то разговаривал с коротышкой в очках и с густыми бакенбардами, но на меня тоже зыркнул.

Раппопорт отряхнул несуществующие соринки с пиджака и спросил совершенно спокойно:

— А где с вами можно встретиться позже?

— В Москве, где же еще? — удивился я. — Место моего проживания — город Москва.

Всё правильно понял, кивнул и пошел дальше. Как там говорят маркетологи: задача звонка на «холодную» аудиторию — не продажа, а встреча. Вот он ее и получил. Это только кажется, что Москва большая. За сущую мелочь, буквально копейки, в киоске «Горсправки» можно получить сведения о любом гражданине. Кроме секретоносителей, наверное, и всяких вождей. Вот про Андрея Николаевича Панова — можно, я сам проверял. А я им нужен больше, чем они мне. Пусть покрутятся, попробуют предложить что-то. Или этот Сашик думал, что я сейчас ему продамся с потрохами за двести долларов?

Не помню, когда изобрели этот уреазный дыхательный тест, но сделать его можно буквально в гараже. Не бином Ньютона. Дохнул и получил ответ, есть у тебя хеликобактер, или нет. Про сам фермент я уже говорил с Афиной Степановной. Так что наши исследования уже идут. А «придумают» американцы одновременно с нами, так и не страшно. Такое бывает в науке — ученые часто идут вместе в одном направлении. Нет, отбазарюсь, даже сомнений нет.

Я глотнул кофе, сунул в рот канапе с сыром. Не успел я положить шпажку на блюдечко, как возле меня поставили тарелку и чашку с тем же напитком, что и у меня.

— Will you let me join you?

Я поднял глаза и замер. Ну ни хрена же себе! Да я популярен здесь!